Луна и шестипенсовик (Луна и грош) - Моэм Уильям Сомерсет (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений txt, fb2) 📗
Столовая была обставлена в хорошем вкусе того времени. Все – очень строго. Высокая панель из белого дерева, зеленые обои, гравюры Уистлера в изящных черных рамах. Зеленые портьеры с узором павлиньих перьев, висевшие прямыми линиями, и зеленый ковер, на котором были изображены белые кролики, резвящиеся среди покрытых листьями деревьев; рисунок намекал на влияние Вильяма Морриса. На полке камина виднелся синий голландский фаянс. В то время в Лондоне, вероятно, было пятьсот столовых, убранных совершенно таким же образом: скромно, артистично и скучно.
Я вышел от миссис Стриклэнд вместе с мисс Уотерфорд. Великолепный день и ее новая шляпа убедили нас побродить по парку.
– Приятный дом, сказал я.
– A завтрак по-вашему, был хорош? – спросила она. – Я сказала ей, что если она хочет созывать писателей, то должна хорошо кормить их.
– Прекрасный совет, – ответил я: – Но на что ей нужны писатели?
Мисс Уотерфорд пожала плечами.
– Находит их забавными. Не желает отставать от современности. Она довольно простенькая, бедняжка, и считает нас всех удивительными. В конце концов ей доставляют удовольствие приглашать нас на завтраки, а нам это не вредит. Она нравится мне за это.
Оглядываясь назад, я думаю, что миссис Стриклэнд была самой невинной из всех охотников за знаменитостями, преследовавших свою дичь от разреженных высот Хамстада до низменных студии на Чейн-Уок. Она провела тихую юность в провинции, и книги, которые она получала из лондонской библиотеки, приносили ей не только романтику героев этих книг, но и романтику самого Лондона. У нее была настоящая страсть к чтению, редкая черта в людях ее типа, которые обычно больше интересуются авторами, нежели их книгами, самими художниками-нежели их картинами. Она создала себе воображаемый мир и жила в нем с той свободой, которой не могла достичь в повседневной жизни. Когда она познакомилась с писателями, она словно попала на сцену, которую раньше видела лишь из зрительной залы. Она драматизировала их, и ей казалось, что она жила теперь более широкой жизнью, потому что, угощая писателей, проникала за крепостные стены их домашней обстановки. Она считала правила, которыми они руководились в своей жизненной игре, законными для них, но ни на одну минуту не думала приспособить к ним свое собственное поведение. Духовная эксцентричность писателей, подобно странностям в их одежде и их диким теориям и парадоксам, были для нее развлечением, забавлявшим ее, но не оказывавшим ни малейшего влияния на ее убеждения.
– А мистер Стриклэнд существует? – спросил я.
– О, да! Кем-то, чем-то в Сити. Кажется, биржевой маклер. Тупой человек.
– А живут дружно?
– Обожают друг друга. Если будете у них обедать, встретитесь с ним. Но она не часто приглашает посторонних к обеду. Он очень скромен, нисколько не интересуется ни литературой, ни искусством.
– Почему приятные женщины выходят за тупых мужчин?
– Потому что умные мужчины не женятся на приятных женщинах.
Я не мог найти быстрого ответа на это замечание, а потому спросил, есть ли у миссис Стриклэнд дети.
– Как же, мальчик и девочка. Оба в школе.
Тема была исчерпана, и мы заговорили о другом.
Глава V
В течение лета я встречал миссис Стриклэнд довольно часто. Я бывал на ее приятных маленьких завтраках или на более торжественных званых чаепитиях. Мы чувствовали симпатию друг к другу. Я был очень молод, и ей, может быть, нравилась мысль, что она направляет мои первые шаги на трудном пути литератора. А мне было приятно чувствовать, что есть кто-то, к кому я мог пойти с моими маленькими заботами, уверенный, что меня выслушают внимательно и дадут рассудительный совет. У миссис Стриклэнд был дар сочувствия. Очаровательная способность, но ею иногда злоупотребляют те, кто сознает себя обладателем ее: с жадностью, напоминающей вампира, вцепляются они в несчастья своих друзей, чтобы только поупражнять свою ловкость. Сочувствие бьет из них, как нефтяной фонтан, и они изливают свою симпатию с таким самозабвением, которое порой ставит в затруднение их жертвы. Есть сердца, на которые столько пролилось слез, что я не могу оросить их своими. Миссис Стриклэнд пользовалась своим даром тактично. Вы чувствовали, что оказываете ей одолжение, принимая ее сочувствие. Когда с энтузиазмом юности я упомянул об этом Розе Уотерфорд, она сказала:
– Молоко очень приятно, особенно с несколькими каплями бренди, но домашняя корова только рада избавиться от него: разбухшее вымя – весьма стеснительная вещь.
У Розы Уотерфорд был язык вроде нарывного пластыря. Никто не мог наговорить более язвительных слов, но, с другой стороны, никто не знал и более очаровательных слов, чем она.
Миссис Стриклэнд нравилась мне еще одним качеством. Она изящно управляла своим хозяйством. В ее квартире было всегда очень чисто и уютно, весело пестрели цветы; кретон на обивке гостиной, несмотря на строгий рисунок, сиял светлыми тонами. Завтраки в маленькой артистической столовой были очень приятны: стол убран красиво, две горничные – нарядные и смазливые: кушанья вкусно приготовлены. Трудно было не заметить, что миссис Стриклэнд превосходная хозяйка. И вы были уверены, что она – превосходная мать. В гостиной были портреты ее сына и дочери. Сын – его звали Роберт-юноша шестнадцати лет, учился в Регби; на одной фотографии он был снят во фланелевом костюме и спортивной кепке для крикета, а на другой рядом – во фраке и тугом стоячем воротничке. У него был высокий чистый лоб и красивые задумчивые глаза, как у матери. Он производил впечатление аккуратного, здорового, нормального юноши.
– Не знаю, очень ли он умен, – сказала миссис Стриклэнд однажды, когда я рассматривал фотографию ее сына, – но знаю, что он очень добрый мальчик. У него очаровательный характер.
Дочери было четырнадцать лет. Ее волосы, густые и темные, как у матери, падали пышными локонами на плечи. И у нее было такое же ясное лицо, спокойные, безмятежные глаза.
– Они оба – ваш портрет, – сказал я.
– Да, они, пожалуй, больше похожи на меня, чем на отца.
– Почему вы не познакомите меня с ним? – спросил я.
– А вы хотели бы?
Она улыбнулась, – у нее была действительно очень милая улыбка, – и покраснела немного; было удивительно, что женщина ее возраста так легко краснела. Возможно, что ее наивность была главным ее очарованием.
– Он, знаете ли, совсем не литературный человек: совершенный обыватель.
Она сказал это без пренебрежения, скорее любящим тоном, как бы желая защитить его от осуждения своих друзей.
– Он работает на бирже, типичный биржевой маклер. Я думаю, что вам будет с ним смертельно скучно.
– Разве вам скучно с ним? – спросил я.
– Но мне случилось стать его женой. Я очень привязана к нему.
Она улыбнулась, чтобы прикрыть свое смущение. Я подумал, не испугалась ли она, что я воспользуюсь ее признанием для колких шуток в будущем, как, вероятно, поступила бы Роза Уотерфорд. Миссис Стриклэнд помедлила в нерешительности. Глаза ее стали нежными.
– Мой муж не претендует быть гением, – сказала она. Он даже на бирже зарабатывает немного. Но он ужасно мил и добр.
– Я уверен, он мне очень понравится.
– Как-нибудь я попрошу вас скромно пообедать с нами. Но помните, вы сделаете это на ваш собственный риск. Не браните меня, если вам придется провести скучный вечер.
Глава VI
Когда я, наконец, встретил Чарльза Стриклэнда, обстоятельства позволили мне лишь поверхностно познакомиться с ним. Однажды утром миссис Стриклэнд прислала мне записку, в которой говорилось, что она устраивает сегодня вечером обед и что один из ее гостей не может прийти. Она просила меня заполнить пустое место и тут же добавляла: «Считаю долгом хозяйки предупредить вас, что вам придется жестоко поскучать. Общество чрезвычайно скучное, но я буду вам особенно признательна, если вы придете. Мы с вами сможем немножко поболтать отдельно».
