Белая фабрика - Глуховский Дмитрий (книги бесплатно без .txt, .fb2) 📗
Ланге. Я понимаю. В таком случае… возможно… имело бы смысл замаскировать айнзатцвагены? Чтобы они не вызывали подозрений?
Коппе. Возможно. Попрошу технический отдел оформить их как… ну, допустим как грузовики какой-нибудь мебельной фирмы.
Ланге. С вашего позволения… Может показаться смешным, что мы, офицеры отборных частей, решаем тут задачи не боевые, а производственные. Но ведь именно здесь, несмотря на всю кажущуюся неприглядность нашего фронта, куется победа Рейха в важнейшем, поистине судьбоносном вопросе! И ведь от нас требуется не меньшее присутствие духа, несгибаемости, чем от тех, кто сейчас несет службу в боевых частях, как вы считаете, герр группенфюрер?
Коппе. Господи, да оставьте уже вы свою патетику, Ланге. Мы просто делаем то, что должны делать, и стараемся делать это так хорошо, насколько это возможно.
7
Квартира Кауфманов в Лодзи. Все дома – Ривка, дети, Старый Йехезкель. Молчат. За окном продолжает полыхать Большая синагога, зарево видно сквозь задернутые занавески.
Старый Йехезкель. Вот тебе твои немчики-то, а? Мама у него австрийка, вишь.
Ривка. Я не хочу тут больше оставаться. Давай уедем?
Йосеф. Уедем! Да у нас и паспортов нету. Кто же думал, что это все так покатится…
Старый Йехезкель. Да бросьте вы! Что, это первая сожженная синагога?
Йосеф. Во Францию мы точно не попадем. Не пустят.
Ривка. Да куда угодно. Хоть в Америку.
Йосеф. Есть дорога в Палестину. Организация эта… «Мосад ле-Алия Бет». Вывозит наших из Гданьска. А потом оттуда уже… в Америку.
Ривка встает, достает из-под кровати чемодан, раскрывает его: тот набит детскими игрушками.
Ривка. Тут какой-то хлам. Все чемоданы забиты каким-то хламом.
Вольф. Это не хлам! Там наши игрушки старые! Они все очень ценные!
Йосеф. У пана Едрашевского был чиновник прикормленный… Если замириться с ним, может, получится через него поскорей выправить…
Старый Йехезкель. Да, выправьте мне паспорт, я им подотрусь! Слышал, Герман? Твой отец собрался во Францию!
Герман. А мне можно с тобой, пап?
Йосеф. Не вижу тут ничего смешного! Они весь Юденрат расстреляли!
Старый Йехезкель. Жидковат ты оказался. Ничего! В ту войну такое было, что громили нас, Мазепа когда восставал – тоже громили, каждый раз такое, и каждый раз Господь сберегал. Сейчас навоюется твоя немчура и забудет о нас. Верить просто надо тверже.
Йосеф (раздраженно). Сидеть тут на жопе и ждать чудес?
Ривка. Йосеф! Не при детях!
Старый Йехезкель. Послушай, дочка. Не подумай, что я вас тут хочу удержать. Пакуй чемоданы, езжайте с богом!
Ривка. Что ты такое говоришь? Мы никуда не поедем без тебя!
Старый Йехезкель. Я до ветру сходить без помощи не могу, а ты меня в Палестину! Ты мое мнение знаешь, Ривка. Я в этом гетто всю жизнь прожил. На Веселой улице родился, на Веселой и в землю лягу. Не переживай за меня, люди не дадут пропасть. Пришлешь мне карточку со Святой земли!
Ривка. Папа! Прекрати!
Йосеф. Ты слышишь? Он уже в землю собрался! Простите, папаша, я вам моих детей загубить не позволю. Мальчики… подумайте пока, что возьмете с собой. Каждый может взять по одной игрушке.
Вольф. Я возьму паровозик. Нет, всю железную дорогу. Это же считается как одна игрушка.
Герман. А я возьму кавалериста на коне. (Пауза.) Нет, мишку. (Пауза.) Пап, ну почему можно брать только по одной, это нечестно!
Старый Йехезкель. Если б я с вами ехал, мне пришлось бы выбирать между судном и костылями. Ой нет, костылей-то уже два! Хорошо, что я остаюсь. Идите ко мне, детки, давайте прощаться.
Вольф. А мы надолго уезжаем?
Старый Йехезкель. Навсегда. Так что прощаться надо будет как следует.
Герман, который ворошил разбросанные игрушки, бросает их.
Герман (Старому Йехезкелю). Нам нужно уезжать навсегда? От тебя?
Вольф. Я так не хочу! Я хочу с тобой ехать!
Они бросаются к своему деду, обнимают его, Вольф начинает рыдать.
Герман (Йосефу). Папа! Папа, пожалуйста, давай возьмем дедушку с собой!
Йосеф. А дедушка, видимо, хочет, чтобы немцы его тут убили, да, дедушка?
Вольф. Хватит меня пугать! Я еще маленький!
Ривка. Прекратите все! Папа! Ну зачем было все это устраивать? (Йосефу.) Послушай. Юденрат – это все-таки политика. Но мы-то кому нужны? Я швея, ты адвокат, отец старьевщик. Да у нас и денег нет сейчас вот так вот с места сорваться.
Дети плачут. Дед их утешает. Видно, что ему и самому неловко за эту сцену.
Старый Йехезкель. Ну-ка, отставить бояться! Давайте-ка я вам одну историю расскажу, которая случилась четыреста лет назад в Праге. Жил там великий еврейский мудрец по имени Йегуда Бен-Бецалель. Он прочел все святые книги и познал тайное учение – каббалу, за что его уважал сам тамошний император Рудольф. Тот сам был чернокнижник, жил в замке на горе и привечал у себя алхимиков со всего света. Но вот его подданные боялись евреев пуще любых колдунов, обычаев наших не понимали… Думали, что мы их младенцев воруем и кровь их пьем. И били евреев смертным боем.
Дети, завороженные его рассказом, подбираются к старику поближе. Йосеф тем временем захлопывает все оконные ставни, и зарево от горящей синагоги меркнет, а крики и колокольный звон, доносящиеся с улицы, становятся тише.
Йосеф. Опять эти дурацкие еврейские сказки! Чему он их учит?
Ривка. Оставь их, Йосеф… Видишь, они успокаиваются!
Йосеф цыкает недовольно, но подчиняется Ривке. Он подходит к столу, садится рядом с Ривкой и обнимает ее.
Вольф. Почему Бен-Бецалель тогда не уехал из этой дурацкой Праги?
Старый Йехезкель. Не хотел остальных евреев там бросать. И вот прочел он в тайной книге «Йецира» о том, как создать евреям защитника. Он вылепил из глины особое существо – Голема, похожего на человека, только куда выше и силищи просто огромной. А на лбу у него Бен-Бецалель начертал буквы «Алеф», «Мем» и «Тав». Что получилось?
Герман. «Эмет».
Старый Йехезкель. «Эмет» – «истина» значит. И случилось чудо: глиняный великан ожил. И приказал Бен-Бецалель ему ходить ночами по улицам Праги, чтобы охранять евреев от их врагов. Голем этот никому спуску не давал, и скоро уже наши обидчики прознали про него, перепугались и стали остерегаться бить евреев…
Вольф. Так им и надо! А дальше что было?
Старый Йехезкель. А потом Голем слишком много на себя взял и стал сам людей судить как хотел. Тогда Бен-Бецалель отыскал его и на лбу его букву «Алеф» стер. Что получилось тогда, какое слово на лбу осталось?
Герман. Мем, Тав. «Мет».
Старый Йехезкель. Все верно. «Мет», то есть «мертвый». И жизнь из Голема ушла. Бен-Бецалель закрыл его на чердаке пражской Староновой синагоги. Там, говорят, в каморке, Голем этот до сих пор и cтоит.
Вольф. Жалко, что нашу синагогу сожгли. Может, там тоже Голем стоял чей-нибудь!
Старый Йехезкель. Кто знает! Ну все, все. Поболтали – и хватит. Теперь спать!
Все укладываются. Йосеф задувает свечу, и наступает темнота.
Ривка. Все будет хорошо, Йосеф. Главное, что мы вместе.
Йосеф. Я тебя люблю. Я так люблю тебя…
