Обратная перспектива - Столяров Андрей Михайлович (книги TXT) 📗
Это тоже, в общем, известный историкам факт. Где?то в начале 1930?х годов Сталин, уже обретя в стране абсолютную власть, распорядился перевести часть документов НКВД с Лубянки в провинциальный Орел, где для них был сформирован Специальный отдел. Видимо, полагал, что так будет спокойнее. Подальше, подальше от любопытных московских глаз. Архивы еще не разобраны, кто знает, какую бомбу там можно найти. Тем более что Орловский централ, созданный аж в 1840 году, считался одной из крупнейших и надежнейших тюрем России. Стены вот такой толщины. Где еще хранить государственные секреты, если не здесь? Однако немцы осенью 1941 года продвигались стремительно. Оборона разваливалась, Орел был взят ими уже 3 октября. Архивы, включая и Спецотдел, почему-то вывезти не удалось. Вполне возможно, что в панической суматохе тех дней о них просто забыли. Зато успели расстрелять практически всех заключенных Орловской тюрьмы, в том числе – знаменитую (в прошлом) Марию Александровну Спиридонову. В Большой советской энциклопедии (я сам это читал) скромненько сообщалось, что после мятежа левых эсеров она отошла от политической деятельности, подразумевалось, что просто где-то тихо живет, в действительности была тогда арестована, ненадолго освобождена, пыталась бежать за границу, опять была арестована, четырнадцать лет провела в ссылке – в Ташкенте, в Самарканде, в Уфе, вновь была арестована в 1937 году по обвинению в контрреволюционной и террористической деятельности. Интересно, почему ее не вытащили на московские процессы 1937–1938 годов? Потому, вероятно, что сломать «мученицу революции» так и не удалось. Это не Зиновьев с Каменевым, превратившиеся в тряпичные куклы. Все равно последовал неизбежный финал. Сталин лихорадочно убирал тогда последних свидетелей, тех, кто, как он считал, мог быть ему опасен в случае военного поражения. Тем более что еще помнились легендарные революционные имена. Эхо подлинного Октября, хоть слабо, хоть смутно, хоть искаженно, но все-таки продолжало звучать. Тогда же расстреляли Христиана Раковского, Ольгу Каменеву (жену Л. Каменева, сестру Л. Троцкого), доктора Плетнева (лечил Ленина, Крупскую), жен Гамарника, Егорова, Уборевича, Корка – всех, кто мог слишком многое о Сталине знать. А немцы в упоении первых грандиозных побед бумаги, вероятно, вовсе не разбирали, свалили, скорее всего, в зaмковые подвалы, двери заперли, забыли на много лет. Американцы ими тоже не заинтересовались. У них как раз завершалась работа по сверхсекретному «Манхэттенскому проекту». Создавалось атомное супероружие, способное резко изменить баланс сил на земле. Вот – власть над миром, могущество, не имеющее границ! Развернулась по всей Европе охота за учеными-ядерщиками. Что там какие-то старые каракули большевиков?
Мне становится трудновато дышать. Ирэна, которая до того спокойно сидела напротив – чуть прогибаясь, уткнувшись носом в экран, – вдруг поднимается, неторопливо обходит угол стола и, наклонившись, обхватывает меня сзади за плечи. Теперь мы всматриваемся в компьютер щека к щеке. Исходит от нее такой эротический жар, что у меня начинает звенеть кровь в висках.
Идет мощная выработка тестостерона.
– Не надо, – полузадушенно произношу я и, мягко освободившись из плена, отъезжаю со стулом чуть в сторону. Ирэна тут же возвращается на свое место, опять прогибается и деловито, щелк-щелк, танцует пальцами по клавиатуре.
Как будто ничего не произошло.
Я говорю, слегка задыхаясь:
– Давай лучше прикинем весь этот сюжет. Итак, мы знаем, что Троцкий, который только что стал наркомвоенмором, в самом конце июня появляется в этом качестве в Муроме – вероятно, затем, чтобы быть ближе к возникающему Восточному фронту гражданской войны. Второго июля он получает от Ленина и Дзержинского некий секретный пакет, после чего, ни минуты не медля, отбывает в Москву. Вероятно, причины, потребовавшие его возвращения, чрезвычайно важны. Однако заметим, в Москве он обнаруживается не третьего, а только четвертого – когда выступает, в числе других, с речью на съезде. Это его выступление документировано: Троцкий требует санкционировать чрезвычайные меры по наведению в армии порядка и дисциплины. Слушает его целый зал, существуют воспоминания, факт сомнению не подлежит. Теперь – примерный хронометраж. От Мурома до Москвы даже в условиях революционной разрухи не более одного дня езды. Тем более что у Троцкого – специальный поезд. Значит, наш Лев Давидович на целые сутки (и даже чуть дольше) загадочно исчезает в пути. Между прочим, историки уже отмечали этот странный разрыв во времени, но никто ему особого значения не придавал. Мозжухин, например, объясняет это просто элементарной путаницей: в Москве несусветная каша, никому дела нет до точных чисел и дат. Это ведь еще не скрипучая советская бюрократия. И Бажанов, бывший, правда несколько позже, секретарем Оргбюро ЦК, тоже свидетельствует о жуткой неразберихе, которая тогда царила в Кремле – ни одной бумаги, даже постановлений правительства, нельзя было найти. Вообще – это мелочи. Они меркнут на фоне последующих грандиозных событий… И вот теперь мы достоверно установили, что эти сутки Троцкий провел в Осовце.
– Однако мы не установили – зачем?..
Я поднимаю обе ладони:
– Подожди, подожди… О событиях иногда можно судить по их следствиям. Метод «черного ящика» – может быть, слышала о таком? Вот – замеры на входе, вот – замеры на выходе, и по разнице потенциалов мы в какой-то мере догадываемся о том, что внутри… Давай посмотрим из этих координат… Шестого июля начинается мятеж левых эсеров. Они все-таки, не дожидаясь решений съезда Советов, хотят разорвать Брестский мир. Яков Блюмкин, эсер, убивает германского посла графа Мирбаха. Повод достаточный, чтобы немцы возобновили наступление на Москву. Заметим, что войск у большевиков практически нет; все, что было в столице, брошено на Восточный фронт. Да и какие у них вообще войска? Это только легенды, что российский пролетариат с энтузиазмом поддержал советскую власть. Нет, воевать никто ни за кого не хотел. Во всей Красной гвардии числилось поначалу четыре тысячи человек. Совет народных комиссаров, то есть правительство, оказывается в пустоте. Превосходство левых эсеров в силах – почти трехкратное, у них – две тысячи штыков, четыре броневика, восемь артиллерийских орудий. Командует отрядом некто Попов, тот еще фрукт, отчаянный, готовый на все человек, потом служил у Махно, прославился пьянками и грабежами, даже сам батька, на что уж не гуманист, его еле терпел; расстрелян большевиками в двадцать первом году… Так вот – мятежники арестовывают Дзержинского, Смидовича, Лациса, захватывают здание ВЧК, главпочтамт, по всей стране идут телеграммы, что правительство большевиков низложено, приказов Ленина и Свердлова – не исполнять. По словам Бонч-Бруевича, находившегося в Кремле в тот момент, Ленин, узнав об этом, даже не побледнел, а прямо-таки побелел. Не зря, видимо, незадолго до этого говорил, что «нас отсюда, то есть из Кремля, вывезут в тачке»… Ситуация просто катастрофическая. Остатки московского гарнизона на защиту большевиков не спешат. Вацетис, командующий полком латышских стрелков, явно колеблется. Кстати, Ленин через несколько дней предложит Вацетиса расстрелять. Позиция Белы Куна с его отрядом из австро-венгерских военнопленных тоже не очень ясна: выгадывает что-то, темнит пламенный революционер… И вдруг все меняется буквально за пару часов. Троцкий договаривается сначала с Вацетисом, потом – с Белой Куном, части латышских стрелков отбрасывают мятежников в Трехсвятительский переулок. Несколько выстрелов из орудий – и отряд эсеров разгромлен. Захвачен особняк Морозова, где располагался их штаб. Еще раньше Свердлов прямо на съезде арестовывает лидеров левоэсеровского ЦК… Вот тебе на входе – полная безнадежность. Вот тебе на выходе – чудо, сотворенное сразу же после прибытия из Осовца.
Я наконец опускаю ладони. Ирэна всматривается в меня, широко распахнув глаза.
Ошалеть можно от этого взгляда.
– Так – что?
– Ты – гений!.. – страстным, восторженным шепотом провозглашает она.
