Обратная перспектива - Столяров Андрей Михайлович (книги TXT) 📗
– Что ж – видимо, надо ехать…
Ирэна несколько разочарована. Это чувствуется по тону, где блекнет первоначальный энтузиазм. А что, собственно, она рассчитывала найти?
Виноватым, разумеется, оказываюсь я.
Ну понятно, ведь кто-то должен быть виноват.
– Так и будешь лежать?
Ирэну обуревает жажда деятельности. Взрыв сексуальной энергии только прибавил ей сил. Это тоже известная психологическая закономерность: мужчина после акта любви слабеет, женщина – наоборот. Он свое биологическое предназначение завершил, она – только-только начинает нести в мир новую жизнь. Не случайно (где-то я об этом читал) в советские времена, когда не было такой изощренной фармацевтики, как сейчас, вместе со спортсменками, едущими на Олимпиаду, отправлялся по рекомендациям медиков целый отряд «массажистов». И, наверное, данный метод «природного допинга» был достаточно эффективен – рекорды, во всяком случае, следовали один за другим.
А вот у меня после этого – состояние умиротворения. Мне все, в общем, по барабану, я готов принять этот мир таким, как он есть. Не хочется ни двигаться, ни говорить – ничего. Если бы сейчас начался пожар, я бы, наверное, только равнодушно зевнул.
Горит?.. Пусть горит…
Правда, есть существенное добавление.
Ирэна склонилась к столу в такой соблазнительной позе, что я чувствую – еще без одного акта любви нам будет не обойтись.
Вот ведь тут какой парадокс.
– Ну так что?
Видимо, ничего не поделаешь…
Впрочем, времени сейчас – только девять часов.
Вечер далеко не закончен.
– Уже иду… – расслабленно говорю я.
Загадку Льва Троцкого пытались разгадать множество раз. Фантастический взлет этого человека буквально с самых низов, его стремительное восхождение к вершинам мировой революции будоражит воображение и порождает почти в каждом исследователе чувство прикосновения к некой поразительной тайне. Конечно, история знает и другие блистательные карьеры. Например, возвышение Наполеона, так же стремительно прошедшего путь от безвестного артиллерийского лейтенанта, да еще корсиканца, до императора великой державы. Однако в карьере Наполеона просматривается внятная логическая закономерность. Каждый его шаг, каждое его очередное продвижение к трону вытекает из вполне очевидных реалистических обстоятельств. Никому в голову не придет объяснять это действием каких-то мистических сил, разве что – рок, судьба, которые, впрочем, представляют собой просто метафоры.
Вместе с тем взлет Льва Троцкого настолько невероятен, изобилует таким количеством, казалось бы, совершенно невозможных метаморфозов, что конспирологические домыслы возникают сами собой. Одни авторы объясняют это действиями сионистов, опутавших своей липкой финансовой паутиной весь мир, другие – грандиозным масонским заговором, тянущимся из глубины веков, третьи – чрезвычайно успешной операций иностранных, английских или американских, спецслужб, поставивших себе целью вычеркнуть Россию из мировой истории. Некоторые же, напротив, считают, что тут и объяснять нечего: роль Троцкого в Октябрьской революции и последующей гражданской войне сильно раздута, не так уж велика она и была. Никакие заговоры здесь ни при чем. А есть и такие, кто вообще не видит в этом проблемы. Исаак Дойчер, скажем, написавший о Троцком колоссальный трехтомный труд, объясняет феноменальный успех своего героя просто проявлением его гениальности. Прямо он об этом не говорит, но весь очень темпераментный текст данных книг, вся фактура, которую автор тщательно подбирал, подразумевают именно такую интерпретацию.
Странности заметны уже в начальной биографии Троцкого. Отец его был довольно крупным землевладельцем, державшим зерновое хозяйство в Херсонской губернии. Это уже само по себе любопытный факт, поскольку евреи, попав в границы Российской империи после раздела Польши, заниматься сельским хозяйством категорически не хотели. Все многочисленные попытки дореволюционных российских властей стимулировать этот процесс за счет льгот, субсидий, бесплатной раздачи земли (которой, замечу, остро недоставало русским крестьянам) завершились провалом. Не удалось, как декларировал это «Вестник Европы», «дать государству полезных граждан, а евреям – отечество». Евреи, конечно, брали субсидии, перебирались на юго-восток, в частности в новороссийские земли, которые требовалось заселить, но затем бросали дома, скот, инвентарь, который им выдавали, и уходили в торговлю. Те же из них, что на земле все-таки оставались, влачили жалкое существование. Сам Троцкий пишет об этом в своих воспоминаниях так: «Колония располагалась вдоль балки: по одну сторону – еврейская, по другую – немецкая. Они резко отличны. В немецкой части дома аккуратные, частью под черепицей, частью под камышом, крупные лошади, гладкие коровы. В еврейской части – разоренные избушки, ободранные крыши, жалкий скот». Кстати, один из авторов, пытавшихся высветить тайные механизмы возвышения Троцкого, объяснял их именно связями с миром крупных зернопромышленников – чрезвычайно влиятельными людьми той эпохи, поскольку загадочный Парвус, международный авантюрист, который на первых порах чрезвычайно способствовал продвижению Троцкого в европейской революционной среде, тоже сделал свое состояние на торговле зерном. Мысль, конечно, оригинальная, но вряд ли имеющая отношение к реальной действительности.
Следует отметить еще одну особенность Троцкого. Уже с детства он был очень нервным ребенком – впечатлительным, с повышенной возбудимостью психики. Он это и сам признавал: «Мальчик был, несомненно, самолюбив, вспыльчив, пожалуй, и неуживчив». Данное свойство сохранялось за ним всю жизнь. После первого своего выступления в революционном кружке, которое закончилось неудачей, поскольку состояло, по воспоминаниям очевидцев, из набора трескучих фраз, Троцкий неожиданно бросился в соседнюю комнату, упал на диван, «он был покрыт потом, его спина тряслась от беззвучных рыданий». А Луначарский уже после революции вспоминал, что Троцкий в период подготовки Октябрьского восстания ходил точно лейденская банка, полная электричества, – каждое прикосновение к нему вызывало разряд. Он почти все время находился как бы на грани нервного срыва, и среди членов большевистского политбюро за ним закрепилась ироническое прозвище «вечно воспаленный Лев». К тому же после тяжелейшего одиночного заключения – сначала в херсонской, а потом в одесской тюрьме – у него начались эпилептические припадки, которые тоже преследовали его всю жизнь. Сам Троцкий говорит об этом очень глухо. Вот как он пишет о решающей ночи в Смольном с двадцать четвертого на двадцать пятое октября. Уже взята к тому времени под контроль центральная телефонная станция, в разных точках города собираются отряды вооруженных рабочих, матросов, солдат, крейсер «Аврора», перешедший на сторону большевиков, стал у Николаевского моста. «Тщетно Временное правительство искало опоры. Почва ползла под его ногами… Все хорошо. Лучше нельзя… Я сажусь на диван. Напряжение нервов ослабевает. Именно поэтому ударяет в голову глухая волна усталости. «Дайте папиросу!» – говорю я Каменеву. В те годы я еще курил, хотя и не регулярно. Я затягиваюсь всего раза два и едва мысленно успеваю сказать себе «этого еще недостаточно», как теряю сознание… Очнувшись, я вижу над собою испуганное лицо Каменева. «Может быть, достать какого-нибудь лекарства?» – спрашивает он».
Заметим, что эпилепсию иногда называют «болезнью гениев». Эпилепсией страдали Александр Македонский, Юлий Цезарь, Иван Грозный, Петр Первый, Наполеон, также – Данте, Флобер, Достоевский, Нобель, Гендель, Стендаль… Причем медики отмечают, что иногда эпилептическому припадку предшествует особое состояние, «аура» (греческое слово, означающее «дуновение», «ветерок»), выражающееся во внезапных видениях, в чувствах блаженства или вселенской тоски. В древности эпилепсию объясняли нисхождением духов, римляне даже называли ее «божественная болезнь». Считалось, что во время припадка устами больного глаголют боги, а носитель воли богов есть непререкаемый авторитет. Христианство относилось к этой болезни двойственно: с одной стороны, эпилепсия рассматривалась как явная одержимость бесами, о чем прямо свидетельствует Евангелие от Марка, с другой стороны, в русской народной традиции изрекаемое больным во время «падучей» тоже считалось божественным прорицанием. Во всяком случае, можно, видимо, полагать, что некоторые эпилептики испытывают нечто вроде прозрения, тот же инсайт, творческое озарение, только многократно сильней, и это дает им преимущества перед другими людьми.
