Жаркая осень 1904 года - Михайловский Александр (библиотека книг бесплатно без регистрации .txt) 📗
Все скамейки на главной аллее были заняты, и мы постепенно уходили вглубь сада, пока не вышли на довольно узкую боковую аллею, вдоль которой оставалось несколько свободных скамеек. У меня непроизвольно возникла мысль о том, сколько волнующих признаний, должно быть, слышали эти скамейки, сколько трепетных вздохов, счастливых слез помнят они, эти молчаливые свидетели любовных историй…
А еще я думала о том, что совсем и не знаю, что такое любовь. Разве так уж обязательно это знать? Главное, что я чувствую это – и чувствую безошибочно. То, что я испытываю к адмиралу Ларионову, совсем не похоже на описания из тех любовных романов, которые мне доводилось читать, – тем не менее я была уверена, что это и есть она – та самая могучая сила, что бесповоротно меняет людей, заставляет по-другому смотреть на мир и вдохновляет на подвиги и свершения…
Мы присели в тени раскидистого дуба, в самом удаленном конце аллеи, где никто не мог нас потревожить. Издалека доносилась музыка военного оркестра, наигрывающего мелодию неизвестного мне вальса. В густой кроне дерева тихо шелестел заплутавший ветер, и чирикали о чем-то своем птицы.
Мой адмирал молчал, он словно прислушивался к чему-то внутри себя; легкая задумчивая улыбка молодила его лицо и делала его похожим на мальчишку, увлеченного романтическими мыслями. И я с трепетом в сердце осознавала, что видеть его, сурового воина и бесстрашного командира, таким вот – открытым и настоящим – возможность, доступная немногим, может быть, лишь самым близким для него людям. И я желала в этот момент – желала всеми силами своей души – стать для него по-настоящему и навсегда самым близким и родным человеком…
Он сидел совсем рядом – ближе, чем позволяли приличия, и тепло его тела окутывало меня… И от этого жар вдруг залил мое лицо, и я достала веер, чтобы обмахнуться, но от волнения пальцы не слушались меня, и я уронила веер себе под ноги…
Адмирал поднял его и протянул мне. Конечно же, мое смущение, из-за которого и произошла эта неловкость, не осталось для него незамеченным. И он, передавая мне веер, как бы невзначай коснулся моей руки. Но я уже не в силах была противиться захлестнувшему меня чувству и не спешила убрать руку. И тогда его ладонь осмелела – он накрыл ею мою ладонь и заглянул мне в глаза.
– Милая, милая Виктория… – сказал он с нежностью и теплотой, – я, наверное, должен извиниться перед вами за то, что не слишком галантно себя веду… Но мне необходимо сказать вам, что я испытываю к вам самые необыкновенные, самые теплые чувства…
Было видно, что он тщательно подыскивает слова, боясь ненароком оскорбить меня или обидеть, но все, что он говорил, вызывало во мне такую радость, что мое дыхание замирало… А между тем он осторожно продолжал:
– Виктория… Вы удивительная женщина, и мне хочется все больше и больше узнавать вас. Я, к сожалению, не очень-то большой знаток женщин, и, может быть, вы простите мне некоторую неуклюжесть и, возможно, грубость моих слов… Вы, несомненно, достойны самых прекрасных выражений, но ваше присутствие влияет на меня так, что я чувствую себя неловким мальчишкой… Но я скажу вам главное… Виктория – я уверен, что вы, и только вы можете сделать меня счастливым… Впрочем… – он осекся и, внимательно глядя на меня, после небольшой паузы сказал: – Впрочем, я не знаю, как вы сами ко мне относитесь… Скажите мне, пожалуйста, Виктория – смею ли я надеяться на то, что вы ответите мне взаимностью? Могу вас заверить – я приму любой ваш ответ, и в любом случае наши отношения останутся такими же теплыми и дружескими…
Высказав все это, мой адмирал замолчал, и мне было приятно видеть, что он с волнением ожидает моего ответа, хотя, конечно, и догадывается о моих чувствах. А я, окончательно убедившись, что его интерес ко мне выходит далеко за пределы дружеского, и отбросив остатки светских условностей, на ломаном русском языке, который я учила все это время, прошептала то, о чем уже давно кричала моя душа:
– Я лублью вас, адмирал Ларионофф…
16 (3) августа 1904 года. Ялта.
Штабс-капитан Бесоев Николай Арсеньевич
Эти восхитительные две недели в Крыму пролетели словно одно мгновение. Мне уже приходилось бывать в Ялте, но это было в конце 1990-х. Сейчас же здесь все выглядело совершенно по-другому. Хотя, конечно, море, зелень, гора Аю-Даг – все это было в наличии. И прекрасная женщина, которая все время находилась рядом со мною.
Мы расположились в одной из лучших ялтинских гостиниц с символическим названием «Россия». Целыми днями мы с Натали гуляли по Ялте, любовались ее красотами, пили кисловатое сухое вино, слушали музыку духового оркестра – словом, просто отдыхали. Хотя, как я понял, наша беспокойная работа так и не дала нам полностью расслабиться.
На второй день после нашего прибытия в Ялту на набережной я неожиданно столкнулся нос к носу с ротмистром Познанским. Он был одет в щегольский костюм-тройку, на голове у него была модная шляпа-котелок, а в руке – трость с серебряным набалдашником. Под руку Михаил Игнатьевич держал симпатичную молодую девицу, белокурую, румяную, с большими голубыми глазами.
– Какая встреча, Николай Арсеньевич! – изумленно воскликнул ротмистр. – Как я вижу, и вы решили выбраться в Крым, чтобы отвлечься среди здешних красот от наших грешных дел.
– Рад видеть вас, Михаил Игнатьевич, – поздоровался я с Познанским. – Да, мне все же удалось выкроить недели две-три, чтобы позабыть о службе и отправиться в эти благословенные места, чтобы полюбоваться на синее море, южную природу и прекрасных женщин. Вы не соблаговолите представить мне вашу очаровательную спутницу?
– С большим удовольствием, Николай Арсеньевич, – ротмистр едва заметно подмигнул мне, – позвольте представить вам мадемуазель Валентину, дочь одного моего старого знакомого. Я повстречал ее здесь так же неожиданно, как и вас. Она приехала отдохнуть в Ялту вместе со своими родителями
– А это, мадемуазель, мои старые друзья, – Познанский представил меня и Натали по имени, из чего я понял, что он не желает, чтобы его спутница была в курсе наших дел.
После того, как были закончены все формальности, мы вчетвером немного погуляли по набережной, поболтали о том о сем. Потом ротмистр предложил нам отобедать вместе с ними в одном уютном ресторанчике.
Между делом, воспользовавшись тем, что наши дамы отвлеклись, обсуждая, по их мнению, слишком экстравагантный наряд одной из посетительниц ресторана, милейший Михаил Игнатьевич шепнул мне на ухо, что он прибыл сюда по поручению генерала Ширинкина, который не желал бы, чтобы у меня с Натали могли бы возникнуть какие-либо неприятные ситуации.
Мысленно чертыхнувшись, я кивнул ротмистру и намекнул ему, что, дескать, мы и сами с усами, и если что, то сможем сделать укорот слишком надоедливым и невоспитанным особам и без помощи начальника Дворцовой полиции. Но, как оказалось, я был несколько самонадеян. И покровительство ведомства генерала Ширинкина оказалось для нас совсем не лишним.
Во время одной из прогулок наши дамы на время покинули нас, чтобы ненадолго уединиться в заведении, в которое «короли ходят пешком». Мы с ротмистром, воспользовавшись их отсутствием, стали обсуждать наши недавние бакинские приключения. Михаил Игнатьевич еще раз упомянул имя генерал-губернатора Накашидзе, который, ведя двойную игру, пытался всех перехитрить, хотя на самом деле перехитрил лишь самого себя. Ротмистр сравнил Накашидзе с бараном…
Эту нелестную характеристику князя Накашидзе, произнесенную слишком громко, видимо, услышал проходивший мимо нас пожилой полковник. Судя по его наградам – Анна 2-й степени с мечами – он был не тыловой крысой, а боевым офицером. Об этом же говорила и медаль за Турецкую войну 1877–1878 годов.
Внешность у полковника была типично кавказская. Я своим наметанным глазом сразу определил – он родом из Западной Грузии, скорее всего, из Имеретии или Гурии. И не ошибся.
– Милостивый государь! – воскликнул он, обращаясь к ротмистру. – Да как вы смеете говорить такое о князе Накашидзе! Вы, несчастный шпак, который не знает, что такое свист пуль над головой и блеск вражеских сабель перед вашими глазами, позволяет оскорблять этого замечательного государственного деятеля! Это недостойно порядочного человека!
