Призрак в кривом зеркале - Михалкова Елена Ивановна (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно .txt) 📗
За окном шумела листва, ветер гонял волны по зарослям сирени, и Макар представил, как сброшенные теплой рукой ветра с веток медленно опадают цветы – один за другим. Он представил, что трава под кустом светится сиреневым от мелких звездочек, которые быстро тускнеют, сворачивая круглые лепестки, и вспомнил Элю – отчего-то с обручем в волосах, хотя обручей она не носила. Открыв глаза, неуверенно, будто сам не зная, что получится, нарисовал в середине листа неровный цветок с четырьмя лепестками и сердцевиной в виде математического знака бесконечности.
Ветер ударил в окно, штора вздыбилась от пробежавшего по комнате сквозняка. Макар поймал его дыхание на своем лице и, стремительно водя карандашом, нарисовал подобие дома с десятью дверями, а в центре, над трубой, из которой поднималось чье-то лицо в форме облака, – схематичного кота, усы которого расходились в стороны, как стрелы. На один из усов Илюшин посадил маленького человечка в полосатом колпаке, державшего удочку: крючок болтался на уровне двери, из которой выглядывал тюлень со скошенными к носу глазами. Прервавшись, Макар пригляделся к тюленю, заштриховал ему челку и, крутанув карандаш в пальцах, продолжил рисовать.
Десять минут спустя он отложил в сторону карандаш и окинул критическим взглядом свой рисунок: «Страшненькая у меня получилась сказка».
То, что постороннему наблюдателю представлялось бы смешанным набором диковатых образов, воплощенных довольно неуклюже, для Макара было наброском его мыслей и интуитивных ощущений, из которых он выуживал то, что прошло мимо его сознания. Одна деталь привлекла его особое внимание – ступенька, в которой была нарисована дыра.
– Ступенька… ступенька… – пробормотал Илюшин, вспоминая проломившуюся ступень перед входной дверью. – А ведь точно!
Он бросил взгляд на часы и вскочил, чтобы успеть на завтрак.
Ему предстояло проверить одну идею, которая могла пролить свет на многие вопросы, но для ее проверки Макару требовалось, чтобы в доме никого не было. Поэтому он собирался аккуратно разузнать за завтраком о планах всех членов семьи Шестаковых.
Все получилось даже легче, чем он задумывал: Эльвира Леоновна, безупречная, как искусственный цветок, извиняющимся голосом сказала, что вечером никого не будет дома.
– Совсем недолго, – прибавила она. – С четырех до шести у моей подруги – выступление хора детей, которым она руководит, и нам обязательно нужно присутствовать.
– Для массовки, – уточнила Лариса, переглянувшись с усмехнувшимся Леонидом. – Кто еще, кроме нас, будет слушать эту муть?
– Ты не права, – с серьезным видом возразил Эдуард. – Там будут два с половиной инвалида, которых тетя Тома арканом затаскивает на выступления своих детей.
– Будет вам, – урезонила их Эльвира Леоновна. – Тамара старается от души.
– Не ее вина, что результат не пропорционален усилиям. – Эдуард рассмеялся, но, заметив, что лицо матери стало огорченным, поднял руки вверх, словно сдаваясь. – Мама, шучу, шучу! Мы все придем и будем наслаждаться детским хоровым пением.
Илюшин искоса посмотрел на Элю. Девушка сидела с отрешенным видом и так и не высказала своего мнения о запланированном походе и способностях тети Томы. Едва увидев ее в столовой, Макар с облегчением убедился, что Эля положила ключи в мешочек на поясе как ни в чем не бывало. Поэтому теперь он чувствовал себя спокойно и обдумывал, с чего лучше начать то, что он наметил на сегодняшний вечер.
Его мысли прервал нежный голос Эльвиры Леоновны:
– Если вы приедете раньше шести, Макар Андреевич, то найдете свой ужин в холодильнике. Или дождитесь нашего возвращения – поужинаем вместе. Вчера мы так хорошо посидели, не правда ли?
Четыре пары глаз вопросительно уставились на Макара, ожидая ответа на вовсе не риторический вопрос Эльвиры Леоновны, – все, кроме флегматично жующего Леонида. В карих глазах Эли, как показалось Илюшину, промелькнуло смятение. Он заверил все семейство, что будет только рад провести еще один вечер в их компании, и Эльвира Леоновна удовлетворенно улыбнулась.
Она сделала для Макара кофе, приправленный специями, и Эля, наблюдавшая за тем, какими безукоризненными движениями мать разливает остро пахнущий напиток, ощутила собственную громоздкость. При матери она всегда хотела съежиться, стать такой же изящной, как Лариса, или хотя бы тонкой, как Эдуард. Необходимость идти на сегодняшний концерт выбила девушку из колеи: она собиралась встретиться с Валентином и с тоской думала о том, что сможет увидеть его лишь издалека, в лучшем случае – перекинуться парой фраз через забор. Эля тяжело вздохнула, затем заставила себя успокоиться: Макар Андреевич и так бросал на нее испытующие взгляды, словно подозревал что-то.
А Макар Андреевич после завтрака вышел на улицу, взвешивая все «за» и «против» того, что собирался предпринять вечером, вдохнул теплый, душистый от распустившихся и уже начинавших опадать цветов воздух и решительно направился к дому старика Афанасьева.
Якова Матвеевича не было видно, однако Илюшина это не смутило. Не прячась и не осторожничая, он зашел в сад, прошел по утоптанной тропинке к дому и негромко постучал в окно. Спустя несколько секунд старик выглянул наружу, уставился на Макара недоверчивым взглядом. Седая голова его была всклокочена, будто он только что встал с постели, но в глазах не осталось и следа сонливости.
– Доброе утро, Яков Матвеевич! – Илюшин был бодр и свеж и будто бы не помнил об их последнем разговоре.
Афанасьев кивнул, поджав губы.
– Простите, что так рано! Вы не уделите мне пять минут?
Голова старика исчезла, окно задернули шторой в мелкий цветочек. Илюшин подошел к крыльцу, уселся и приготовился ждать.
Ждал он недолго – за дверью раздалось шарканье, и Яков Матвеевич вышел на крыльцо, кутаясь в полосатый халат, смешной и нелепый. Он казался совсем старым, и Макар, наметивший было для беседы тактику «молодого нахала», до сих пор оправдывавшую себя, неожиданно передумал.
– Не смотрите на меня так, – буркнул старик, запахиваясь потуже. – Халат подарила мне моя дочь. Она должна заехать сегодня утром, и я хотел… хотел, чтобы ей было приятно.
Яков Матвеевич сам не знал, почему оправдывается. Он вынужден был признать, что, несмотря на все расспросы этого парня, назвавшего себя частным сыщиком, и несмотря на то, что Афанасьев многое бы отдал, чтобы больше не видеть его, парень не вызывал у него антипатии. Скорее наоборот. Вот сейчас нужно было недвусмысленно объявить визитеру, чтобы он убирался и больше не тревожил Якова Матвеевича, но выговорить это Афанасьев был не в состоянии, хотя назвать себя кротким или нерешительным человеком никак не мог.
Второй день подряд он ощущал себя противно мягким, размазанным, как пластилин. Ему отчаянно не хотелось этого признавать, но все дело было в старых воспоминаниях, которые посетитель разворошил, как тлеющие угли в золе, отчего они снова вспыхнули. А еще дело было в собаке.
Чертова тварь куда-то делась. Несколько раз Яков Матвеевич выглядывал из окна, выходил на дорогу, но большая колдобина перед шестаковским домом, где он привык видеть собаку, пустовала. Афанасьев думал о том, что она такая же старая, как и он – по собачьим меркам, – и могла уйти умирать. Или живодеры проехали по их улице – новый мэр рьяно взялся искоренять популяции бездомных собак на улицах Тихогорска – и забрали собаку. «Она же, дура, доверчивая… Пошла и не гавкнула».
От этой мысли ему стало совсем тошно. Парень ни о чем не спрашивал, и Афанасьев не стерпел, сам нарушил молчание:
– Пришел, разбудил – и молчишь, как на поминках, – недовольно сказал он. – Зачем явился-то?
Макар сбросил со ступеньки упавшую откуда-то сверху щепочку, обернулся к старику:
– Если вы не хотите рассказать мне о том, что случилось восемнадцать лет назад, может быть, вы расскажете что-нибудь о Розе, сестре Эльвиры Леоновны? Какой она была? И почему она уехала, а не осталась с сестрой?
