Nevermore, или Мета-драматургия - Созонова Ника Викторовна (книги .TXT) 📗
Моя любовь — вулканическая лава. Цунами. Прыжок из бытия в небытие и обратно.
Ты же привык к поглаживаниям и пощипываниям, к робким и тусклым, как цветочки на подоконнике, оргазмам, к коротким стонам и сытой усталости.
Как бы я хотел, боги мои, любимые египетские зверо-боги, чтобы ты оказался в одиночной палате.
Без небритых, проглотивших языки от бесплатного шоу, дурнопахнущих человекообразных.
Без двух заботливых дурочек: бабочки-капустницы, гордой своим перелетом из Москвы в Петербург, и офисной мышки, отпросившейся с работы, дабы смастерить нехитрое кашеобразное угощение.
Без медсестер за дверью (которые, к их чести, лишены порока назойливости и подают о себе знать не чаще, чем раз в сутки).
Я бы закрыл дверь на ключ и опустил шторы.
Я бы бережно-бережно, не касаясь, одной теплой волной, идущей от моих губ, целовал опухоль на твоем лице, и она исцелялась бы на глазах. Я бы кормил тебя с рук прозрачно-алыми зернышками граната — как Аид Персефону. (Не уйдешь, не вырвешься из моего изысканного ада. А уйдешь — так вернешься.)
Но больше всего я хочу обнимать тебя одной рукой, лежа рядом, а другой гладить по волосам и рассказывать о своей любви, чувствуя губами, как медленно холодеет твоя кожа. Хочу поцелуями закрыть веки на твоих остановившихся глазах (левый слегка косит к носу). Хочу расправить длинные пальцы, уложить мягко и стройно длинные руки вдоль тела… осыпать лепестками орхидей пушистые волосы.
Нет, я не некрофил.
Лишь первые несколько минут твоего остановившегося тихого бытия хотел бы я присвоить себе. До трупного окоченения, до синих пятен, до всех тех живописных изысков старухи с косой… или нет, маленькой девочки с косичками и акварельными красками в испачканных ладошках, с полу-улыбкой и пристальным взглядом вполоборота.
Большего мне не нужно.
Я закрою за собой дверь до того, как ты успеешь остыть, до того, как твои пальцы и суставы потеряют гибкость.
Несколько минут тишины и ничем не колеблемой красоты.
И твоей покорности.
КАРТИНА 9
Быстрым, ожесточенным шагом входит Даксан. Пишет на доске, сильно давя на мел, так что он крошится: 'I NEED HELP! Москвичи! Кто может вписать меня на пару недель, пока я не найду нормальную работу в вашем городе?'
МОРФИУС: Я не москвич, да и вписать мог бы разве что летом на даче. Но, может, что посоветую? Разве в Питере найти нормальную работу — проблема?
ДАКСАН: Питер исключается полностью. Ублюдки никак не хотят подыхать! Поэтому свое жилье в ближайшее десятилетие мне не светит. Снимать придется по-любому, но тогда уж подальше от них, в другом городе. К тому же в Москве заработки серьезнее.
КАТЕНОК: В Москве и цены на жилье серьезнее. Я бы вписала, но некуда: сама с сестренкой в одной комнате теснюсь.
МОРФИУС: Зря ты так, Даксан, о родителях. Какие б они ни были, некрасиво говорить о них в таких выражениях.
ЭСТЕР: Извини, Морфиус, но твое морализаторство здесь не уместно. Мне, напротив, внушают уважение люди, которые называют все своими именами, не боясь нарушить устои, задеть чьи-либо представления о приличиях. Если сын говорит о родителях 'ублюдки', значит, имеет к этому основания.
МОРФИУС: Интересно, какие?
ЭСТЕР: Если Даксан пожелает, он тебе их сообщит. Но требовать от человека исповеди мы вряд ли вправе. Я вот тоже не скрываю, что мои мать и отец — чужие для меня люди. В этом их вина — не моя. Эпитеты, правда, выбрала бы помягче. Отец — пустое место, 'гомо толпикус' — представитель толпы. Мать я про себя называю 'млеко- и мясопитающее'. Сколько помню, она всегда заботилась только о моем теле, чтобы было сыто-одето, и никогда не интересовалась душой. Я давно живу отдельно, сама себя обеспечиваю, но минимум раз в неделю она заявляется с набитыми продуктами сумками и долго выспрашивает, как я питаюсь. Не что я читаю, о чем думаю, от чего прихожу в отчаянье и что ненавижу, а какие поименно продукты запихиваю в себя.
КРАЙ: Как же тебе повезло, Эстер! Приходит с набитыми сумками… Я молился бы на такую мать. Моя мамочка поставила на мне крест, отказалась от меня, когда я в семнадцать лет угодил за решетку за хранение наркотиков.
ЭСТЕР: Сочувствую тебе. Но со стороны чужая проблема всегда кажется меньше собственной, чужая пропасть — не такой сырой и глубокой. Если бы родители поставили на мне крест, они развязали бы мне руки.
ХЕЛЬ: Я тебя понимаю, Даксан. Если вдруг окажешься в Иркутске, впишу с радостью. Я тоже ненавижу отца и мать. Они думают не только о моем теле, о душе тоже — покупают серьезные книги, оплачивают учебу и инет. Я ненавижу их за другое. За то, что произвели на свет инвалида и не убили его тут же, не утопили в унитазе, как топят слепых котят. В своей предсмертной записке я выскажу все, что о них думаю.
МОРФИУС: Посмотрел бы я на тебя, как ты будешь топить в унитазе своего ребенка, если волею судьбы он окажется инвалидом!
ХЕЛЬ: Своего ребенка у меня никогда не будет. Это исключено полностью.
БРЮС: А интересная тема: у кого какие отношения с родителями? Я вот по своим старикам скучаю. С каждым годом все больше — они у меня далеко, во Владике.
АЙВИ: Как бы я хотела, чтобы мои тоже жили во Владике! Особенно мама. С папой у меня терпимые отношения. Даксан бежит из Питера в Москву, а я, наверное, наоборот — поменяю Москву на Питер.
КАТЕНОК: У меня тоже с папой отношения намного лучше. Можно сказать, мы дружим. Он химик по профессии и помог мне оборудовать химическую лабораторию в домашних условиях. Сейчас мы с ним вместе пытаемся получить хлороформ.
ХЕЛЬ: Не понял! Ты что, и уходить будешь вместе с папой?
КАТЕНОК: Скажешь тоже. Папочка у меня 'жизнелюб'. Это единственный его недостаток! Конечно, он не догадывается, зачем мне хлороформ. Думает, что у дочи пробудилась любовь к химии…
МОРЕНА: А ты отдаешь себе отчет, что он может сойти с ума? Когда ты получишь с его помощью хлороформ и благополучно им надышишься?
ЭСТЕР: А ты думала о своей мамочке, сойдет она с ума или нет, когда глотала таблетки? Вот уж не надо этих ханжеских ахов и охов по поводу безутешных родителей. Пусть меня потом называют эгоисткой, сволочью, бездушной тварью — мне все равно. Я этого слышать уже не буду.
ЛУИЗА: Одна из самых частых тем на су-форумах — ответственность перед родственниками. Тысячи раз перемалывалось и обсуждалось. Ты новенькая, Морена, но могла бы не полениться и прогуляться по форуму. Почитать, что говорили тут умные люди на эту тему.
МОРЕНА: Спасибо за совет: и прогуливалась, и читала. Основной довод: мама и папа зашвырнули нас в этот мир, не спрашивая у нас разрешения, это их выбор. Наш выбор — уйти, так же не спросив разрешения у них.
ЛУИЗА: Ну и? Тебе есть что возразить на это?
МОРЕНА: Мне — нет. Но вот моя мама, когда я периодически говорю ей эти слова, заявляет, что на самом деле все наоборот. Это я их выбрала — ее и отца. Специально свела, познакомила и родилась — совершенно не спросив разрешения. И что прикажете отвечать на такое?
ЛУИЗА: Твоя мама, по всей видимости, не чужда эзотерики. Это нынче модно.
ЕДРИТ-ТВОЮ: Эзохерики…
ЭСТЕР: Это веселее, чем иметь мать-домохозяйку. Но я бы на твоем месте была осторожнее: попахивает демагогией. Доказать-то нельзя.
ДАКСАН: Мамочка более чем веселая, вторую такую поискать: сначала фотографирует дочь, наглотавшуюся таблеток, и только потом вызывает 'Скорую'. Весьма эзотерично.
КАТЕНОК: В самом деле?! Фигасе…
АЙВИ: Я думаю, Даксан, если Морена сочтет нужным, она сама поведает нам об этом эпизоде своей жизни.
НИХИЛЬ (ему лет двадцать, одутловатый, детские глаза): А моя мама просила, если я всерьез надумаю покончить с собой, обязательно рассказать ей об этом. И она сделает это вместе со мной.
БРЮС: Как? Ты не шутишь?..
НИХИЛЬ: Я тяжело болен психически. Это неизлечимо.
Глава 10
МОРЕНА Ночной визит
Из дневника:
