Пациент скорее жив - Градова Ирина (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗
Антон прошел скверик насквозь и остановился около длинного синего забора, окружающего строительную площадку. На заборе красовался огромный плакат с надписью крупными буквами: «Пентхаусы за полцены!». Ниже располагались телефоны для тех, кого привлечет реклама. Видимо, предполагалось, что столь щедрое предложение мгновенно соберет толпы желающих приобрести пару-тройку пентхаусов, пока на них такая колоссальная скидка.
Поставив спортивную сумку на траву, медбрат осмотрелся, вытащил пачку сигарет и нервно закурил. Некоторое время ничего не происходило. Потом я услышала, как где-то рядом притормозила машина, и через несколько минут на импровизированной дорожке, представляющей собой деревянный настил, огибающий стройку, появился молодой человек – невысокий, круглолицый, с модной стрижкой. Одет он был в джинсы и черную футболку, а в руках держал барсетку. С моего места я прекрасно все видела, но вот слышать, к сожалению, не могла ни единого слова. Очевидно, парни были знакомы: они поздоровались, как старые друзья. Незнакомец присел, раскрыл сумку и быстро изучил ее содержимое. Значит, это и есть дилер, или как там он называется?
Парень застегнул «молнию» и поднялся. Вытащив из барсетки полиэтиленовый пакет, протянул его Антону. Тот развернул сверток. В нем оказалась довольно увесистая пачка денег. Медбрат тщательно пересчитал купюры таким образом, который явно говорил о многолетней привычке: так считают деньги кассиры и работники банков. Незнакомец что-то сказал – очевидно, пошутил. Антон рассмеялся.
Я дала ему пять минут форы, а потом тоже двинулась в сторону больницы. Даже если бы медбрат и увидел, что я возвращаюсь с улицы, у него не должно было возникнуть никаких подозрений. По дороге попыталась организовать свои впечатления. Чему я только что была свидетелем – передаче украденных медикаментов? Но я же не видела, что находилось в сумке, лишь догадывалась. Если все так, как выглядит, должна ли я сообщить об этом Лицкявичусу?
Я вернулась мыслями к пропавшим пациентам. Некоторые «переведены в корпус номер три». Найти их, даже при большом желании, возможным не представляется – особенно по прошествии времени. В любом случае руководство больницы всегда сможет посыпать голову пеплом, сказав: да, имели место ошибки и неточности в бумажной работе, виновные непременно понесут наказание. Кто эти виновные, никогда и никому не станет известно. Или в крайнем случае, если ОМР станет сильно давить, все свалят на регистраторов и медсестер. Часть пациентов выписалась, но так и не попала домой, однако больница за это ответственности не несет. Может, стариков сбила машина по дороге домой. Или им стало плохо в общественном транспорте. В конце концов, любой из них мог упасть в люк и сломать себе шею!
Рассказав все же Вике по телефону об увиденном в сквере, я спросила, что удалось узнать им. Оказалось, Лицкявичус пока молчит, но поручил девушке сходить в тот ночной клуб, куда частенько наведывалась покойная Наталья, и поговорить с ее парнем.
– Ой, Викусь, возьми меня с собой, а? – взмолилась я. – Ты не представляешь, каково это – столько времени не видеть никого, кроме коллег по работе, с которыми не очень-то и хочется общаться! К тому же мне кажется, что я просто собираю сплетни, но не представляю, как они могут пригодиться.
– Ну что вы, Агния! – воскликнула Вика. – Вы даже не представляете, как нам помогают сведения, полученные от вас! Если бы вы не рассказывали о том, что творится в Светлогорке, мы бы ничего не узнали ни об Урманчееве, ни об Антоне, ни о Наташе…
– Так я могу пойти с тобой? – перебила я девушку.
Вика явно замялась.
– Понимаете, – осторожно ответила она, – Андрей Эдуардович не одобрил бы…
– К черту Андрея Эдуардовича! – снова прервала ее я. – Мне необходимо чем-то заняться и хоть на пару часов вырваться из чужой жизни!
Вика сдалась: она не хотела со мной ссориться, а Лицкявичусу вовсе необязательно знать о нашей маленькой «вылазке». Так как девушка жила ближе к «Сфинксу», мы договорились, что я заеду к ней, а оттуда мы поедем на ее авто.
Несмотря на то что мы не собирались предупреждать Лицкявичуса, я все же решила сказать Никите правду. Утром, зайдя к нему в палату, я увидела, что парень еще спит, накрывшись газетой. Я убрала ее с его лица и подоткнула одеяло, стараясь не разбудить. Странное дело: впервые встретив его в доме Лицкявичуса, я подумала, что ему, должно быть, за тридцать. Наверное, меня обманула седина, кое-где проступавшая на черных волосах, и тонкая сеточка морщин под карими глазами. Теперь же, когда Никита находился в абсолютном покое и мышцы его лица были расслаблены, было понятно, что он гораздо моложе. Я тихонько вышла из палаты, прикрыв за собой дверь.
Дома я кинулась подбирать себе гардероб. Что сейчас носят в ночные клубы? Так как на квартиру Никиты перевезли далеко не весь мой гардероб, открыв створки икеевского шкафа, я с унынием осознала, что среди вещей нет ничего подходящего. В конце концов остановилась на черных джинсах и розовом топике без рукавов – на улице все еще стояла жара. Подобрав волосы и заколов их китайскими заколками-иглами, я немного подкрасилась – ярче, чем обычно на работу, но все же не слишком вызывающе. Примерив черные туфли на каблуке, решила, что выгляжу вполне как завсегдатай ночного клуба, хотя, честно говоря, я слегка нервничала, опасаясь, что почувствую себя старухой на фоне юных девчонок и мальчишек, которые обычно ходят «клубиться».
…До Вики я добралась минут за пятнадцать, на маршрутке. Открыв дверь, девушка придирчиво оглядела меня и авторитетно изрекла:
– Не пойдет!
– Что – не пойдет? – переспросила я удивленно.
– Ваш прикид никуда не годится, Агния! – возмущенно воскликнула Вика. – Вы оделись, как сорокалетняя старуха!
Черт, девочка, но ведь я и есть «сорокалетняя старуха»! Странное дело, но Вика, похоже, с самого начала не воспринимала меня, как человека старше ее. Видно, она считает, что я недавно соскочила с университетской скамьи. Такое мнение, разумеется, льстит мне, но не меняет реального расклада: мне тридцать девять, и тут ничего не изменить.
– Пошли со мной! – скомандовала пигалица, и я послушно, как Буренка из рекламы йогурта, последовала за ней.
Я в жизни не видала такого гардероба, как у этой девочки! Огромный встроенный шкаф до самого потолка был до отказа забит всевозможной одеждой – от строгих деловых костюмов до вечерних платьев. Я расширенными глазами посмотрела на Вику и растерянно пробормотала:
– По-моему, это не совсем твой стиль?
– Да вещи-то не мои! – тряхнула сине-зелеными дредами девушка. – Мама любит приодеться. Они же с папашей все по заграницам разъезжают. Выбирайте: по-моему, у вас один размер.
Я осторожно перебирала вещи, щупая добротную ткань. Вика терпеливо ждала минут десять, а потом, схватив с вешалки черную юбку-брюки и сиреневую шифоновую блузу с абстрактным рисунком, протянула их мне.
– Примерьте!
Похоже, приказной тон начинает входить у нее в привычку. Тем не менее возражать я не стала – и не пожалела: одежка сидела на мне как влитая.
– Распустить! – сказала Вика и одним движением вырвала из моего пучка заколки-иглы.
Волосы тяжелой волной упали на спину.
– О-о! – восхищенно протянула девушка, отступая на пару шагов и разглядывая меня, словно видела впервые. – Зачем вы прячете такую красоту?
– Я – врач! Ты забыла? Нам нельзя ходить патлатыми, нельзя носить длинные ногти и совершенно невозможно передвигаться в обуви на каблуках.
– Боже, какое счастье, что я вовремя бросила мед! – воскликнула Вика. – Могу ходить, в чем пожелаю… Да, и помаду поярче! – добавила она, подумав.
У клуба «Сфинкс» толпилась молодежь. К счастью, в общей очереди я заметила достаточно людей, годившихся в отцы и матери даже мне, и вздохнула с облегчением: мне еще рано на пенсию!
Очередь продвигалась быстро, и уже через десять минут мы с Викой оказались внутри. Обстановка в «Сфинксе» мне понравилась: полутьма мешалась с золотом стен и светильников, создавая своеобразную атмосферу. Музыка в фойе играла на удивление успокаивающая. Однако так продолжалось ровно до того момента, пока мы не вошли в зал. Здесь оглушительно гремел рок, и посетители – молодежь, вперемежку с, мягко говоря, не слишком молодыми людьми – тряслись в некоем подобии того, что, вероятно, считали танцем.
