Лицеисты - Московкин Виктор Флегонтович (читаем книги бесплатно TXT) 📗
— Так, — мрачно перебил его Федор. — Услуга за услугу. Поторговаться пришел. Ну, говори, что тебе нужно?
— Значит, не пустишь, на холодке будем говорить, — сказал Бабкин и сердито насупился.
Федор отступил от двери, показал здоровой рукой:
— Проходи, только долго говорить мне с тобой не о чем.
— Раз так, я и отсюда, — отказался Бабкин. — С жалобой на твоих дружинников. Митрохины два брата — Серега и Колька — оружие мое забрали. Вели отдать. Сам знаешь, вреда я не делал. А мне за оружие суд грозит. Семья все-таки, ребята. Войди в положение.
— Не у одного у тебя забрали. Дело обычное.
— Обычное-то оно обычное, да ведь как начальство посмотрит.
— Повышения, конечно, не получишь, а выгонят из полиции — беды большой нет. На фабрику пойдешь, туда с радостью возьмут.
— Смеешься! Мне каково…
— Не могу, — решительно сказал Федор. Оружие отбирается по решению стачечного комитета.
— Что же мне делать? Посоветуй.
— Уходи из полиции.
— Нет.
— На нет и суда нет. До свидания.
Федор ушел, а Бабкин все еще топтался у входа, медлил. Егор тронул его.
— Слышал, что сказали? Двигай.
— Но, но, не очень-то, — заерепенился Бабкин. — Взяли волю.
— Силу почуяли, вот и взяли, — отрезал Егор.
— Посмотрим еще, чья сила-то наверху будет, — с угрозой сказал Бабкин.
Федор вернулся в училище, где на сцене в отгороженном углу сидели за столом Алексей Подосенов и Маркел Калинин. Маркел сумрачно дымил цигаркой, мял в кулаке черную с проседью бороду. Он только что пришел из лабаза — вместе с приказчиком подсчитывал оставшиеся запасы продовольствия. При самой строгой экономии муки и круп хватит всего дня на три, картофеля и того меньше, а у лабаза и сейчас стоит длинная очередь изголодавшихся людей. Денег ни у кого нет, все давно получают по заборным книжкам в долг. Имеющуюся в кассе лабаза сумму можно было пустить на закупку продуктов, но приказчик ни в какую не соглашается, требует распоряжения директора.
— Пиши приказчику бумагу, — сказал Федор Подосенову. — Ослушается, деньги заберем силой, а его будем судить на народе. Так и укажи.
Подосенов взял чистый лист, осторожно обмакнул перо в чернильнице, наморщил лоб, задумался — нелегко давалось ему сочинение разных бумаг.
Пока он писал, появился Артем и сказал отцу, что его хочет видеть Андрей Фомичев. Федор недовольно выслушал, но не отказал.
Фомичев выглядел странно робким, пристыженным. Сесть не сел, все поглядывал на Подосенова и Маркела, мялся.
— Отойдем в сторонку, — попросил он Федора. — Я к тебе…
Отошли в другой угол сцены. Андрей теребил пуговицу у пальто, медлил.
— Ну, что ты, как красна девица! — вспылил Федор. — По делу пришел, так говори.
— Обожди, не так все просто. Давно думал, а вот увидел и сказать не решаюсь. — Андрей вытер потное лицо шапкой, настороженно взглянул в глаза Федору — боялся, видимо, что станет смеяться. — Помнишь, предупреждал тебя, что вызывал меня к себе директор, велел дружбу водить с тобой? Хотел он через меня знать, о чем ты думаешь, что делаешь. Не мог я тогда отказаться: так уж жизнь сложилась — дом строил, свадьбу сыграл, — деньги во как нужны были. А он обещал прибавку дать… Ничего я против тебя такого не сделал, а совесть не чиста. Кляну себя, что поддался. Тогда какой-то чумной был. Ты правильно сообразил и сказал всем, чтобы не доверяли мне. Попади я тогда на маевку вместе с вами, наверно, рассказал бы директору… Радуюсь, что не доверяли, а сейчас винюсь перед тобой и хочу, чтобы ты мне поверил: Андрей Фомичев подлецом не будет.
— Почему мне об этом говоришь?
— А кому же!
— Соберутся люди, выдь и расскажи им.
Фомичев покраснел, опустил взгляд.
— Мы были когда-то друзьями, — сказал он. — Потому и пришел к тебе. Надеялся, поймешь…
— Я понимаю… Ты против своих пошел, вот и повинись перед ними.
Фомичев с отчаянием махнул рукой.
— Пусть так! Скажу, раз велишь. Только не ожидал я от тебя этого…
Обиженно повернулся и пошел прочь. Спускаясь со сцены по короткой лесенке, он столкнулся с Афанасием Кропиным. Тот не очень вежливо толкнул Фомичева, крупно шагнул к столу. Был он встрепан, тяжело дышал — наверно, бежал до училища.
— От Грязнова приказ отгрузить пять вагонов хлопку. Паровоз подали, грузчиков с какой-то фабрики привезли. Что скажешь на это?
— К складу приставлен ты, — сказал ему Федор, — тебе и решать прежде.
Афанасий сел на скамейку рядом с Маркелом Калининым, полез в карман за табаком. Глаза блестели озорством.
— А мы решили: велели тем же ходом обратно.
— Молодцы!
— Значит, верно решили? — обрадовался Афанасий. — С ними подрядчик был, так он шумел и помчался за Грязновым. А я сюда… Пойду, надо встретить.
Он, видимо, встретил и сказал, что надо, потому что минут через двадцать в училище появился сам Грязнов. Дежурные у входа не посмели его остановить. Переборов гордость, директор сел на подвинутый Подосеновым стул, оперся на поставленную меж колен трость. Мельком, любопытствуя, оглядел сцену: «Вот, оказывается, где заседает рабочая власть». Пыжиковую лохматую шапку он положил на стол. Подосенов опасливо передвинул подальше чернильницу — не облить бы ненароком.
— Допустим, вам есть резон не пускать служащих в контору: не хотите, чтобы они делали расчет рабочим, — глуховато, спокойным голосом проговорил Грязнов, впиваясь любопытным взглядом в лицо Федора. — А почему товар задерживаете, не даете выполнять мое указание? Мне непонятно.
Подавшись к нему, Федор неосторожно потревожил простреленную руку, от резкой боли скрипнул зубами. На лбу выступила испарина.
Он поправил повязку, ответил с запозданием:
— Вы все прекрасно понимаете, Алексей Флегонтович. Рабочие не хотят, чтобы фабрика осталась без хлопка. Они надеются встать к машинам.
Взглянув на Подосенова и Маркела Калинина, которые тихо, боясь пошевелиться, сидели за столом, напряженно вслушивались, Грязнов шумно вздохнул, обратился к Федору:
— Я хотел поговорить с вами наедине, откровенно.
Подосенов и Калинин сразу же поднялись, но Федор недовольно остановил их:
— Мне нечего скрывать от своих товарищей. Говорите при них.
— Что ж, дело хозяйское, — сказал Грязнов. — Собственно, и нет никакого секрета. Я хотел выяснить для себя несколько вопросов. Вы привыкли видеть меня директором и только, не каждому в голову приходит, что я еще и человек, для которого небезразлично, что делается вокруг. Так вот с первых дней забастовки я приглядываюсь к вам. Не скрою, мне нравится, как вы ведете дело. Но когда я раздумываю о том, чем все это кончится, меня начинает удивлять ваша неприкрытая наивность. Неужели вы думаете голыми руками захватить власть? Вы неорганизованны, у вас нет войск. На что вы надеетесь?
— Только на себя, Алексей Флегонтович. Припомните, какими были наши фабричные десять лет назад, какими они стали теперь. Не сейчас, так через год, не через год, так через пять, но рабочие возьмут власть.
— Допустим, я могу понять, что так и будет. Но что делать вам в нынешних условиях? Надеюсь, вы слышали, что восстание в Москве подавлено… Скоро войска прибудут сюда и начнутся аресты. Вы проиграли. Не лучше ли заблаговременно смириться самим?
— Рано говорить о том, что мы проиграли.
Грязнов рассерженно стукнул тростью о пол, возбужденно поднялся.
— Вот та самая неприкрытая наивность, — сказал он. — Поверьте, я с вами очень искренен. Кроме того, знаю больше, чем вы… Прекратите забастовку, для вас будет лучше.
— Это все, что вы хотели сообщить нам? — спросил Федор.
— Да.
— Вы ничего не говорите о том, будут ли удовлетворены наши требования?
— Еще неделю назад они могли быть частично уважены. Сейчас это исключено. Мастеровые приступают к работе на старых условиях.
— Вы действительно что-то знаете, чего не знаем мы, — медленно сказал Федор. Спросил, обращаясь к Подосенову и Калинину: — Что мы ответим господину директору?
