Воды слонам! - Груэн Сара (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
– Ну, и где же я смогу вас осмотреть?
– Не меня. Моего друга. У него что-то не так с руками и ногами. Ну, и не только. Лучше он сам расскажет.
– Вот как! – говорит врач. – Мистер Розенблют дал мне понять, что у вас проблемы… личного плана.
По мере того, как мы идем вдоль рельсов, выражение его лица меняется. Когда ярко раскрашенные вагоны первой части поезда остаются позади, на лице появляется тревога. А когда мы подходим к разбитым вагонам Передового отряда, ее сменяет отвращение.
– Сюда, – говорю я, запрыгивая в вагон.
– И как, скажите на милость, мне туда забраться?
Из тамбура появляется Граф с деревянными сходнями. Он спрыгивает на землю, подносит сходни к дверному проему и хорошенько прихлопывает. Недоверчиво их оглядев, врач карабкается в вагон, чопорно держа черный чемоданчик прямо перед собой.
– А где пациент? – спрашивает он, щурясь и осматривая вагон.
– Вон там, – отвечает Граф. Верблюд жмется в уголке. Рядом с ним топчутся Грейди и Билл.
Доктор подходит к ним.
– Будьте любезны, оставьте нас наедине.
Прочие обитатели вагона, удивленно бормоча, расходятся и перебираются в дальний конец вагона, откуда наблюдают за нами, вытягивая шеи.
Доктор подходит к Верблюду и устраивается на корточках рядом с ним. Я невольно замечаю, что он старается не касаться коленями пола, чтобы не запачкать брюки.
Почти сразу же он встает и говорит:
– Ямайский имбирный паралич. Вне всяких сомнений.
Я втягиваю воздух сквозь сжатые зубы.
– Что? Что это такое? – хрипит Верблюд.
– Он у вас из-за того, что вы пили ямайский имбирный экстракт, – последние три слова доктор нарочито подчеркивает. – Иначе говоря, джейк.
– Но… Как? Почему? – Верблюд в отчаянии глядит доктору прямо в лицо. – Не понимаю. Я же всю жизнь его пью.
– Да-да. Не сомневаюсь.
Во мне вскипает ярость. Я подхожу к врачу.
– Мне кажется, вы не ответили на вопрос, – говорю я как можно более спокойно.
Обернувшись, врач смотрит на меня сквозь пенсне. Чуть помедлив, он отвечает:
– Причина паралича – крезол, которой использовал производитель.
– Боже праведный, – выдыхаю я.
– Именно.
– Зачем они его добавляли?
– Хотели обойти законодательство, согласно которому ямайский имбирный экстракт следует делать горьким, – повернувшись к Верблюду, он повышает голос. – Чтобы его не использовали в качестве спиртного напитка.
– Это пройдет? – голос Верблюда дрожит от страха.
– Нет. Боюсь, что нет.
У стоящих за моей спиной перехватывает дыхание. К нам подходит Грейди и касается плечом моего плеча.
– Постойте-ка. Вы хотите сказать, что никак не сможете ему помочь?
Врач выпрямляется и засовывает большие пальцы в жилетные карманы.
– Кто, я? Никак. То есть абсолютно.
Он становится похож на мопса, как если бы пытался зажать ноздри одними лишь мышцами лица. Подхватив свой чемоданчик, он направляется к двери.
– Эй, а ну не спешите, – окликает его Грейди. – Если вы ничего не можете сделать, то к кому нам обратиться?
Доктор отвечает, обращаясь в основном ко мне – должно быть, потому, что я платил.
– Найдется, знаете ли, масса людей, которые возьмут у вас деньги и взамен предложат лечение – скажем, масляные ванночки или электрошок, но толку не будет, уж поверьте. Со временем кое-что восстановится, но лишь самая малость, да и то в лучшем случае. Прежде всего, ему не следовало пить. Это, знаете ли, нарушение федерального закона.
Я теряю дар речи. Рот-то у меня, может, и открыт, но что тут скажешь?
– Ну что, всё? – спрашивает он.
– Простите?
– Вам… от… меня… еще… что-нибудь… нужно? – повторяет он мне чуть ли не по слогам, как слабоумному.
– Нет, – отвечаю я.
– Тогда позвольте откланяться, – он поднимает шляпу, осторожно ступает на сходни и спускается. Пройдя с дюжину ярдов, он ставит чемоданчик на землю, вытаскивает из кармана носовой платок и тщательно, палец за пальцем, вытирает руки. Подхватив чемоданчик, выпячивает грудь и уходит, разбив последние надежды Верблюда и унося в кармане часы моего отца.
Когда я возвращаюсь, Граф, Грейди и Билл стоят вокруг Верблюда на коленях. По лицу старика струятся слезы.
– Уолтер, мне нужно с тобой поговорить, – выпаливаю я, ворвавшись в козлиный загончик.
Дамка поднимает голову, видит, что это я, и вновь кладет морду на лапы.
Уолтер откладывает книгу в сторону.
– В чем дело?
– Хочу тебя кое о чем попросить.
– Ну, не тяни, в чем дело?
– У моего друга беда.
– Это парень, у которого паралич?
Ответить получается у меня не сразу.
– Да.
Я пытаюсь присесть на постель, но мне слишком не по себе.
– Ну, говори, не тяни резину, – торопит меня Уолтер.
– Я хочу привести его сюда.
– Что?
– Иначе его сбросят с поезда. Прошлой ночью друзья прятали его за рулоном брезента.
Уолтер смотрит на меня в ужасе.
– Скажи, ты ведь шутишь, правда?
– Послушай, я помню, как тебя трясло, когда меня сюда подселили. И знаю, что он рабочий и все такое, но он старик, и ему плохо, и нужна помощь.
– И что же мы с ним будем делать?
– Держать подальше от Черныша.
– И долго? Всю жизнь?
Я оседаю на край постели. Конечно же, он прав. Мы не можем прятать Верблюда бесконечно.
– Вот черт! – говорю я и хлопаю себя ладонью по лбу. И снова хлопаю, и снова.
– Эй, прекрати! – вмешивается Уолтер. Он садится и закрывает книгу. – Я ведь не просто так спрашивал. Что мы с ним будем делать?
– Не знаю.
– А семья у него есть?
Я резко поднимаю на него глаза.
– Как-то раз он упоминал о сыне.
– Ну, хоть что-то. А ты знаешь, где у него сын?
– Нет. Как я понял, они не общаются.
Уолтер разглядывает меня, барабаня пальцами по ноге. Помолчав с полминуты, он наконец говорит:
– Ладно. Приводи. Только чтобы вас никто не видел, а то всем нам тут всыплют по первое число.
Я буквально столбенею от неожиданности.
– В чем дело? – спрашивает он, сгоняя со лба муху.
– Ни в чем. То есть нет, я хотел сказать спасибо. Большое-пребольшое.
– Послушай, у меня же есть сердце, – говорит Уолтер, откидываясь на раскладушке и вновь принимаясь за книгу. – В отличие от некоторых наших знакомых, к которым мы так привязаны.
Мы с Уолтером отдыхаем между дневным и вечерним представлением, как вдруг в дверь к нам тихонько случат.
Он вскакивает на ноги, опрокидывает деревянный ящик и, чертыхаясь, ловит керосиновую лампу, которая чуть не упала на пол. Я подхожу к двери и беспокойно оглядываюсь на сундуки, уложенные встык вдоль дальней стены.
Уолтер водружает лампу на место и едва заметно кивает.
Я открываю.
– Марлена! – от изумления я распахиваю дверь куда больше, чем собирался. – Чего это вы? То есть я хочу сказать, у вас все в порядке? Может, присядете?
– Нет, – отвечает она. Нас разделяют буквально несколько дюймов. – У меня все в порядке. Но мне нужно с тобой переговорить. Ты один?
– Нет. Ну, не совсем, – я оглядываюсь на Уолтера, который отчаянно мотает головой и размахивает руками.
– Может, зайдешь ко мне? – спрашивает Марлена. – Это ненадолго.
– Да, конечно.
Она разворачивается и, бережно ступая, идет к двери. На ней не туфли, а тапочки. Сев на край, она соскальзывает вниз. Понаблюдав на ней, я с облегчением замечаю, что шагает она пусть и осторожно, но не хромает.
Я закрываю дверь.
– Ох, дружище, – качает головой Уолтер. – Да меня чуть удар не хватил! Чем мы с тобой думаем, к чертовой бабушке?
– Эй, Верблюд! – окликаю я. – У вас там все нормально?
– Угу, – отвечает из-за сундуков слабый голос. – Думаешь, она заметила?
– Нет. Мы вне подозрений. Пока. Но надо нужно вести себя крайне осмотрительно.
Марлена устроилась в плюшевом кресле, закинув ногу на ногу. Когда я вхожу, она, согнувшись пополам, растирает свод подошвы, но, завидев меня, тут же бросает это занятие и выпрямляется.