Воды слонам! - Груэн Сара (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
– Вот черт! – сержусь я, когда от фургона в ярости отходит третий. Еще двое рабочих с мрачными лицами просто уходят из очереди, зажав в зубах самокрутки. – А чего же мы тут тогда теряем время?
– Это касается только рабочих, – отвечает Уолтер, – а артистам и боссам платят всегда.
– Но я ни тот и ни другой.
Уолтер оценивает меня взглядом.
– И правда – ни тот и ни другой. Бог тебя знает, кто ты такой, но человек, который сидит за одним столом с главным управляющим зверинца и конного цирка, не может быть рабо¬чим.
Это же ежу понятно.
– И что, часто так бывает?
– Ну да, – говорит Уолтер. Он откровенно скучает и ковыряет носком башмака землю.
– А потом хотя бы отдает?
– Думаю, никто не проверял. Народная мудрость гласит: если он задолжал тебе больше чем за четыре недели, лучше в день получки не показывайся.
– Почему? – спрашиваю я, наблюдая, как еще один человек в поношенной одежде отходит от окошка и разражается градом проклятий. Трое рабочих, стоявших перед нами, тоже уходят из очереди и, сутулясь, возвращаются к поезду.
– Ведь ты же не хочешь, чтобы Дядюшка Эл думал, будто он твой должник? Появись у него этакая мысль – ив один прекрасный день ты исчезнешь.
– Куда? Сбросят с поезда?
– Ну да.
– Ничего себе! Можно же просто не брать их с собой.
– Но ведь он должен им денег. Думаешь, ему бы сошло с рук?
И вот в очереди передо мной остается только Лотти. Ее светлые волосы, уложенные в аккуратные кудряшки, блестят на солнце. Человек, сидящий у окошка в красном фургоне, подзывает ее к себе. Пока он отсчитывает ей несколько купюр, они непринужденно болтают. Наконец он протягивает Лотти деньги, которые она тут же пересчитывает, облизнув указательный палец, а потом сворачивает в трубочку и прячет за корсаж.
– Следующий!
Я делаю шаг вперед.
– Как зовут? – спрашивает он, не поднимая глаз. Это маленький человечек с лысиной, опушенной тонкими волосами. На носу у него очки в проволочной оправе. Он пялится в лежащий перед ним гроссбух.
– Якоб Янковский, – отвечаю я, пытаясь заглянуть ему за спину. Фургон отделан планками из резного дерева, потолок в нем расписной. Помимо столика, в фургоне стоит сейф, а у одной из стен – раковина. На противоположной стене висит карта Соединенных Штатов, в которую воткнуты цветные булавки. Судя по всему, наш маршрут.
Человечек ведет пальцем вниз по гроссбуху и, остановившись, смотрит в крайнюю правую колонку.
– Извините.
– Что значит «извините»?
Он поднимает на меня глаза – само чистосердечие.
– Дядюшка Эл не хочет, чтобы к концу сезона вы были на мели. И всегда удерживает жалованье за четыре недели. В конце сезона получите. Следующий!
– Но деньги нужны мне сейчас!
Он неумолимо глядит на меня в упор.
– Следующий!
К окошку приближается Уолтер, а я отхожу, приостановившись лишь для того, чтобы сплюнуть в пыль.
Решение приходит, когда я нарезаю фрукты для орангутанга. Приходит вспышкой, знаком свыше.
У вас нет денег?
А что есть?
Возьмем что угодно.
Я дефилирую перед вагоном номер 48 и, пройдя туда-сюда по меньшей мере раз пять, наконец забираюсь внутрь и стучу в дверь купе номер 3.
– Кто там? – слышится голос Августа.
– Это я. Якоб.
Минутная пауза.
– Заходи.
Я открываю дверь и вхожу.
Август стоит у окна, Марлена сидит в одном из плюшевых кресел, положив голые ноги на пуфик.
– Привет, – краснея, говорит она и расправляет юбку, предварительно прикрыв ею колени.
– Привет, Марлена, – отвечаю я. – Как дела?
– Лучше. Уже немного хожу. Скоро снова буду в седле.
– Что же тебя сюда привело? – вмешивается Август. – Да нет, не думай, мы всегда рады тебя видеть. И даже по тебе скучали. Правда, Марлена?
– Ну… да, – говорит Марлена, поднимая на меня глаза. Я тоже краснею.
– Что-то я совсем забыл о правилах хорошего тона, – продолжает Август. – Хочешь выпить? – Взгляд у него неестественно строгий, губы сжаты.
– Нет, спасибо, – его неприязнь застает меня врасплох. – Я на минутку. Хотел кое о чем спросить.
– О чем же?
– Мне нужен врач.
– Зачем?
Я колеблюсь.
– Можно я не буду отвечать?
– Ага, – говорит он, подмигивая. – Понимаю.
– Что?! – в ужасе восклицаю я. – Нет, ничего такого. – Я оглядываюсь на Марлену, которая тут же отворачивается к окну. – Это для одного моего друга.
– Ну, конечно, – улыбается Август.
– Да нет же, честное слово. И вовсе не… Послушайте, я всего лишь хотел спросить, нет ли у вас на примете врача. Не берите в голову. Я пойду в город и поищу сам, – и разворачиваюсь, чтобы уйти.
– Якоб! – окликает меня Марлена.
Я останавливаюсь в дверях и некоторое время пялюсь через узкую прихожую в окно, а потом, пару раз вдохнув, вновь поворачиваюсь к ней лицом.
– Завтра в Давенпорте ко мне придет врач, – тихо говорит она. – Прислать его к тебе, когда мы закончим?
– Буду весьма обязан, – отвечаю я и, приподняв шляпу, ухожу.
На следующее утро очередь на кухне гудит, как растревоженный улей.
– Это из-за слонихи, – говорит человек передо мной. – А она все равно ни черта не умеет.
– Бедняги, – вторит ему приятель. – Это же стыд и позор, когда зверюга дороже человека.
– Простите, – встреваю я. – А что значит «из-за слонихи»? Первый вылупляет на меня глаза. Он широкоплеч, одет в грязный коричневый пиджак. Его обветренное лицо, темное, словно изюмина, исчерчено глубокими морщинами.
– Так она же стоит бешеных денег! А доя нее еще купили специальный вагон.
– Да нет же, что из-за нее произошло?
– Сегодня утром мы недосчитались людей. С полдюжины, а то и больше.
– Что, из поезда?
– Ну да.
Я ставлю свою частично заполненную тарелку прямо на раздаточный стол и направляюсь в сторону Передового отряда. Сделав несколько шагов, перехожу на бег.
– Эй, парень! – кричит мне сосед по очереди. – Ты ж еще не поел!
– Оставь его, Джок, – одергивает его приятель. – Ему, видно, надо кого-то проверить.
– Верблюд! Верблюд, вы тут? – Я стою перед вагоном, вглядываясь внутрь, в затхлую темноту. – Верблюд! Вы тут?
Ответа нет.
– Верблюд! Тишина.
Я поворачиваюсь лицом к площади.
– Вот черт! – выругиваюсь я, и пинаю гравий, пинаю снова и снова. – Вот ведь черт!
И тут из вагона слышится похныкивание.
– Верблюд, это вы?
В одном из темных углов раздается приглушенный шорох. Я впрыгиваю в вагон. У дальней стены лежит Верблюд.
Он без сознания, в руке у него пустая бутылка. Я наклоняюсь и поднимаю ее. Лимонный экстракт.
– Кто ты такой, черт тебя дери, и что, к чертям собачьим, здесь делаешь? – раздается за моей спиной чей-то голос. Я оборачиваюсь. Это Грейди. Он стоит снаружи у открытой двери вагона и курит самокрутку. – А, вот оно что. Прости, Якоб. Не узнал со спины.
– Привет, Грейди. Как он?
– Трудно сказать. Как вчера вечером надрался, так и не поймешь.
Верблюд всхрапывает и пытается перевернуться. Левая рука безжизненно болтается на груди. Он облизывает губы и принимается храпеть.
– Сегодня приведу врача, – говорю я. – Приглядишь за ним покуда?
– А то как же, – обиженно отвечает Грейди. – Что я тебе, Черныш, что ли? Кто, как ты думаешь, присматривал за ним этой ночью?
– Ну, что ты, Грейди. Ей-богу, я не хотел. Послушай, если он протрезвеет, не давай ему снова напиться. Я вернусь с врачом.
Врач взвешивает отцовские карманные часы на пухлой ладони, переворачивает и разглядывает через пенсне, а потом открывает, чтобы взглянуть на циферблат.
– Хорошо. Пойдет. Так в чем же дело? – интересуется он, опуская часы в карман жилета.
Мы с ним в коридоре рядом с купе Августа и Марлены. Дверь в купе все еще открыта.
– Нам нужно будет кое-куда прогуляться, – говорю я шепотом.
Врач пожимает плечами:
– Что ж. Пойдемте.
Когда мы выходим из вагона, он поворачивается ко мне:
