Сад лжи. Книга первая - Гудж Эйлин (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗
К тому лету, имея за плечами год Принстона, Дэвид научился кое-чему, чего не знал раньше. Например, как надо одеваться, чтобы никто не догадался, что ты всего-навсего бедный поляк из Джерси, старающийся произвести впечатление на богатых. Он взял с собой только выцветшие „ливайсы" — джинсы, которые обтягивали его, словно вторая кожа; пару замызганных спортивных туфель; две простые белые рубашки и кашемировый джемпер, оставленный за ненадобностью одним из богатых парней прошлым летом на таком же курорте, как этот. Так что когда он снимал униформу и появлялся в своей одежде, его вполне можно было принять за одного из отдыхающих.
Аманда, должно быть, именно так и думала… по крайней мере вначале.
Дэвид вспомнил об этом со сладким щемящим чувством, беря сдачу и пробегая глазами первополосные заголовки. В глаза ему бросился один из них: „АСТРОНАВТЫ БЛАГОПОЛУЧНО ПРИЗЕМЛИЛИСЬ ПОСЛЕ ОБЛЕТА ЛУНЫ". Читать дальше ему, однако, не захотелось.
Он вспомнил бельведер с видом на газон за главным зданием. Здесь обычно собиралась по вечерам молодежь: ребята курили и быстро пьянели от полпинты „Джек Дениэлс" и „Сазерн камфорт". Дэвид несколько раз бывал там, и однажды Аманда пригласила его сесть рядом. Когда бутылка по кругу перешла к нему, он только сделал вид, что пьет, — Господи Иисусе, с него было достаточно этой отравы дома, у папаши. И держаться он старался как можно незаметнее. Пусть уж лучше считают его скромнягой, чем перепить и оказаться в их глазах дураком.
А потом кто-то предложил поиграть в „да-нет". И тут вдруг он видит хихикающую пьяную Аманду — извиваясь, она сбрасывает с себя джинсы и блузку и в трусиках и лифчике бежит по мокрому от росы газону к бассейну. Остальные, то ли пьяные, то ли разленившиеся, не тронулись с места. Один только Дэвид бросился за ней, опасаясь, что Аманда, чего доброго, выкинет какую-нибудь глупость — бросится в бассейн и утонет.
Он догнал ее, когда она перебегала полосу тени от огромной шелковицы, освещенной луной, метрах в ста от бассейна. Запыхавшаяся, мокрая от пота, она, хохоча, упала ему на руки.
Он взял ее на мокрой траве, не удивившись тому, что она девственница. Не удивился он, и когда, обвив его ногами и покусывая ему плечо, она сдавленно застонала от удовольствия.
На следующий день он подошел к ней, увидев ее на дорожке, ведущей к теннисным кортам. Ракетка в чехле небрежно переброшена через плечо. Густые светлые волосы завязаны в „конский" хвост. Плиссированная белая теннисная юбочка при ходьбе задирается сзади, обнажая сдвоенные полукружья восхитительной белой попки, — там, где врезаются трусики.
Когда Дэвид провел ладонью по ее гладкой загорелой руке и наклонился, чтобы поцеловать, она оттолкнула его с отвращением.
— Послушай, давай твердо договоримся, — прошипела Аманда, сперва убедившись, что поблизости никого нет. — Что бы ни случилось прошлой ночью, этого не было, ясно? И если ты выдохнешь кому-нибудь хоть слово, я стану орать, что ты меня изнасиловал. Мой отец адвокат и, кроме того, порядочная сволочь. Он сделает так, что тебя отовсюду вышвырнут и, возможно, арестуют. Ты ведь не хочешь таких неприятностей, правда?
Он их, естественно, не хотел. Еще бы, без своего приработка он сразу бы лишился средств, которые будут ему необходимы осенью, — на книги, одежду, модную стрижку. Не говоря уж об угрозе лишиться стипендии, если Аманда решится на скандал. Не для того же он, черт побери, корячился тут перед этими суками, чтобы теперь все полетело кувырком из-за какой-то богатой засранки, которая сперва сама ложится под него, а потом тут же о нем забывает. Да чтоб он из-за такой расстраивался? Никогда в жизни!
Конечно, самым мучительным было сознание того, что эта сука с самого начала поняла, кто он есть на самом деле, и решила, что он ей не пара. Он доставил ей минутное удовольствие, как доставляет удовольствие сидящей на диете красотке съеденная тайком конфета. А теперь его вышвыривали, как скомканный фантик.
Он в последний раз взглянул на Аманду, стремясь запечатлеть этот момент унижения в своей памяти, чтобы уже никогда не забыть. Он и не забывал. Никогда. Даже сейчас, когда, выйдя из кондитерской, бежал под проливным дождем, чтобы успеть пересечь улицу, пока горит зеленый свет. До сих пор у него перед глазами стоит то место на освещенной солнцем дорожке, посыпанной гравием, где она тогда остановилась. Самшитовая живая изгородь, поросшая жимолостью. Ленивое жужжание пчел. Доносящееся издалека монотонное гудение газонокосилки… Он помнил все до мельчайших подробностей. Все, кроме ее лица. Вместо него в памяти сохранилось лишь двойное отражение в ее солнечных очках его самого — малюсенького, ничтожного.
Впрочем, „его самого" уже давно больше не существовало. За месяц до возвращения в Принстон Дэйви Слоновиц из Джерси Сити официально стал Дэвидом Слоаном.
И уж этот-то Дэвид Слоан не был простачком. Кем угодно, только не простачком. Отныне не женщины выбирали его, а он их. И не они, а он был хозяином положения. Так что когда наставало время для окончания очередного романа, то, черт побери, кончал его он.
„И пусть, — думал он сейчас, — эта Рэйчел Розенталь убирается куда подальше!" Подумать только, он чуть-чуть не попался в расставленные ею сети… Черт бы ее побрал, но эта тварь каким-то образом сумела залезть ему в душу. Еще немного — и он стал бы всеобщим посмешищем. До чего в самом деле дошло! Когда он трахался с санитаркой Шарлин, этой негритяночкой с роскошными грудями и на редкость извращенным вкусом — она признавала только анальный секс, — то думал в этот момент о Рэйчел. Тьфу! Никогда раньше с ним такогоне бывало. Неудивительно, что теперь, после их ссоры, у него все плывет перед глазами.
„Провались все в задницу", — выругался Дэвид, когда на последнем перекрестке, прямо перед входом в подземку, на светофоре зажегся красный сигнал. Будь что будет — и он стал пересекать улицу на красный свет, чего никогда раньше себе не позволял. Плевать на автомобильные гудки, скрежет тормозов и визг шин на мокрой мостовой! В два прыжка, преодолев при этом полосу бурлившей вокруг засорившегося стока воды, он очутился на противоположной стороне улицы.
Спешить. Всегда спешить, куда-то лететь. Таков, Дэвид чувствовал это, его удел. Сперва ему надо было успеть удрать от отца. Ясно, что если твой отец алкоголик, то тебе с детства приходится становиться чемпионом по бегу. Чтобы успеть улизнуть от его кулаков, которые могли обрушиться на тебя за любое „преступление" — будь то незавязанный шнурок на кроссовке, включенный на слишком большую громкость телевизор или просто потому, что ты подвернулся ему под руку, когда он не в том расположении духа. Любимая телереклама отца — пиво „Миллер". Время „Миллера" у них в доме регулярно наступало по уик-эндам, после тяжелой недели, — отец работал сварщиком. Ящик пива всегда стоял наготове в холодильнике, а запасной — во встроенном шкафу в коридоре возле входной двери.
После шести или семи бутылок — Дэвид помнит, что научился считать их, как считает оставшиеся ему минуты узник в камере смертников, — папочка переходил от пьяненькой веселости до злобности цепного пса.
— Эй, Дэйви, ты что, сбрендил? Сидишь целый день, нос в книжку уткнул. Для тебя твой старик, значит, нехорош? Так? Сейчас я тебе покажу парочку таких вещей, которые ты в своих дерьмовых книжках навряд ли найдешь…
Так что ему пришлось научиться бегать: перед окончанием школы он стал чемпионом своего штата в беге по пересеченной местности. При этом почти круглый отличник. Около восьмисот баллов по шкале успеваемости. Больше не набрал никто. Право на стипендию в Принстоне. Сперва в колледже он чувствовал себя одиноко, как чужак, но затем обзавелся друзьями. С тех пор Джерси Сити стал для него далеким воспоминанием. И теперь уже не отец ему, а он отцу мысленно говорил: „Сейчас я тебе покажу парочку таких вещей, которые ты в своих дерьмовых книжках навряд ли найдешь".
