Полное собрание сочинений. Том 16. В час высокой воды - Песков Василий Михайлович (хороший книги онлайн бесплатно .txt) 📗
По письмам от Ерофея, Агафьи, по письмам летчиков и таштагольской родни я имел представление о путешествии, которое для Агафьи было, как написал Ерофей, «почти полетом на Марс». Теперь в разговоре Агафья все уточняла и проясняла.
Карп Осипович встретил гостей так же, как в первый раз: «Умирать тут буду». Агафья эту позицию не разделяла и стала проситься «съездить хотя бы в гости». Старик, как можно понять, был в сложном положении и прибег к дипломатии: де он и не против, «но благословения на самолет не даю». Это было «вето», наложенное на поездку. Но Агафья нашла в себе силы ослушаться: «Тятенька, хочу поглядеть, как люди живут».
Летчик В. Абрамов написал, как провожали Агафью в поселке геологов, как, крестясь, садилась она в самолет. «Держу штурвал, а краешком глаза слежу за ней — обычная пассажирка, ни страха, ни жалоб на самочувствие…»
Для Агафьи месячная поездка к родне, конечно, наиболее впечатляющая страница всей жизни. Она еще продолжает все переваривать и осмысливать. Несомненно, она хорошо поняла всю драму их прежней жизни. Мне она написала: «Месяц жила в тепле и в покое. Если б не тятенька, я бы там и осталась».
Много у этого таежного «Колумба» всяческих впечатлений. Как ни странно, не самолет, а поезд больше всего ее поразил. «Дом на колесах. Чисто. Постукивает. И бежит, бежит. За окошком все плывет, мельтешится…»
Увидела в этой поездке Агафья городок Абазу. Увидела Новокузнецк — «людей-то сколько, труб сколько!» Увидела Таштагол. Ехала потом в «Жигулях» и в санях…
Месяц прожила она в поселке у родственников, с 21 декабря по 21 января. Была обласкана всеми. «Четыре раза парилась в бане, доила корову, дите на руках держала. Окрепла, здоровьем поправилась».
Карп Осипович месяц прожил один. «Варил козлятину и картошку. На стол у печки прибил бумажку и на ней ставил палочки — отмечал дни, прожитые без Агафьи», — рассказал Ерофей, навещавший зимой старика.
Встретил дочь он упреками. На это Агафья ответила, назвав впервые родителя не «тятенькой», а «отцом»: «Будешь так мне пенять — уйду в сопки, а с тебя добрые люди спросят…»
У Ерофея на буровой была «затычка», и он долго не мог у Лыковых задержаться. Я тоже спешил — хотелось побывать в Таштаголе, увидеть всю линию необычной вылазки из Таежного тупика и познакомиться с родственниками, понять, насколько приемлемым был бы возможный приют для Агафьи.
Утром, поднятые будильником, мы поели горячей картошки и стали укладывать рюкзаки.
Карп Осипович попрощался с нами, сидя с палочкой на лежанке. Агафья, по обыкновению, пошла проводить. Уже под горой у реки присели на камушке. Агафья вынула из-за пазухи украдкой написанное письмецо родственникам.
— Сама бы сейчас полетела. Да вот, видите, как все сложилось: я бы хоть завтра, а отец ни в какую — не приневолишь и одного не оставишь. Уж и не знаю, как зимовать будем…
Несколько раз оглянувшись, мы видели Агафью, грустно сидевшую на валуне. Фигурка эта вдруг с пронзительной силой вызвала в памяти васнецовский образ Аленушки.
— Сложная штука жизнь, — вздохнул Ерофей.
Всю дорогу к родне я пытался глядеть на мир глазами Агафьи: самолет… поезд… люди в поезде… придорожные села… толчея на вокзале в Новокузнецке… пересадка на электричку до Таштагола… езда в «газике» до глухого поселка в тайге…
Поселок Килинск мне очень понравился.
Все было, как описала Агафья: «Живут в домах добрых, хлеб едят добрый». В каждом дворе, как выяснилось, есть непременно лошадь, корова (а то и две!), по зеленым улицам ходили овцы, индюки, гуси, ребятишки у пруда удили рыбу.
Всюду на взгорках, на полянах возле тайги стояли стожки погожего сена. Пахучий деревенский дымок стелился в ложбине над речкой…
Много было тут бородатых людей, старых и молодых. И, как выяснилось, чуть не все приходились Агафье родней. Тут живы еще три старушки, сестры умершей матери Агафьи. (Всего их было восемь сестер.) Громадное число у Агафьи тут двоюродных сестер и братьев. И едва ли не половина всей молодой поросли Килинска приходится ей племянниками.
Давнишнее село староверов. И не знаю, сколь крепко тут дело с религией, в быту же — порядок и соблюденье традиций. Старики бороды носят повсюду. Но тут «в бородах» были и молодые, очень похожие на московских кинорежиссеров ребята. Правда, какие-то тихие.
Присматриваясь, как повести себя в староверческом стане, я довольно скоро выяснил: бородач Анисим Никанорович Тропин, с которым я вел переписку и который два раза посетил Лыковых, «прошел войну в войсках Рокоссовского», его сын Трофим, пришедший на встречу с двумя ребятишками за руку, служил недавно в десантных войсках, а зять Александр — в танковых. Старики сейчас «копаются на земле», молодежь моет золото — работают механиками, бульдозеристами, электриками.
До вечера сидели мы в доме Анисима Никаноровича и говорили о том о сем, в том числе о клубе и школе в поселке, об урожае картофеля и орехов, о Чернобыле, о землетрясении в Кишиневе, о пчеловодстве, о необычно большом в этом году урожае калины. Но, конечно, главной темой было гостевание тут Агафьи (Агаша, как зовут ее тетки). Я понял главное: Агафье было тут хорошо. И если бы ей пришлось покинуть родовое таежное место, жизненное прибежище для нее есть.
Листая блокнот, отмечаю «таежные просьбы». Анисим Никанорович просит о фотографиях с внуками. Сын его Тимофей просит добыть лекарство — прыгал с парашютом, повредил позвоночник. И скромная просьба Агафьи: батарейки к фонарику, чугунок небольшого размера и ножик-«складень»…
Нелегкой будет зима в Тупике.
Фото автора. 25 октября 1986 г.
За трюфелями…
(Окно в природу)
Читатели знают, наверное, о знаменитых грибах трюфелях об охоте на них в Италии, Франции и о том, что когда-то эти грибы собирались также в России… Есть ли сейчас сборщики трюфелей? Не перевелся ли род интересных грибов?
Неделю назад в редакцию зашел энергичный пенсионер с рюкзаком.
— Приглашаю вас на охоту за трюфелями.
— А не поздно ли?
— Что вы! Я каждый год собираю даже по снегу.
* * *
Последний день октября. Трава на опушке присыпана солью морозца. Осенние лужи покрыты льдом. В лесу безлюдно и тихо. Земля под ногами где чавкает, где хрустит. Заледеневшие на пне опята, прикоснешься — осыпаются, как стеклянные. Но сезон трюфелей не окончен.
Мой спутник отпускает собаку, и она, вполне понимая, зачем мы приехали в лес, начинает искать.
Лес обычный-березы, осины, елки, орешник, кусты бересклета. Листья опали, и мелькание собаки между стволами хорошо видно. Вот она закружилась на пятачке леса площадью в четверть небольшой комнаты — поймала желанный запах. «Ищи! Ищи!» — подбодряют собаку, но она уже ткнула морду в мокрые листья и, увидев, что мы подходим, лапами роет землю.
— Вот он, голубчик! — мой спутник широким длинным ножом поддевает плотный слой почвы и с глубины сантиметров в десять достает клубень, внешне очень похожий на картофелину, но более плотный, тяжелый. Собака получает награду — кусочек хлеба и снова срывается с места… Вот запах гриба опять заставляет ее вертеться возле куста орешника.
Две-три секунды — и морда безошибочно утыкается в нужную точку. В момент, когда хозяин ножом ковыряет землю, Пальму гриб уже совершенно не интересует. Она следит за рукой, которая вынет из сумки кусочек хлеба.
Так мы ходим по лесу часа четыре. Места эти Пальма обшарила еще в августе. Она делает остановку у ямки, еще хранящей запах росшего тут гриба. И хозяину приходится поощрить ее и за это. Сбоев у Пальмы нет. Временами она поднимает зубами сук и роет под ним.
Грибы чаще всего сидят по одному. Иногда рядом — два-три. Размеры от грецкого ореха до картофелины. Но бывали у Пальмы находки со шляпу хозяина, весом до двух килограммов.
Такие громадины, по словам моего спутника, попадаются редко. И причина тому простая: пахучему лесному деликатесу не дают вырасти кабаны, барсуки, лоси. Очень любимы трюфели и кротами. К грибному жилищу часто подходят тоннели, копнешь — трюфель наполовину источен острыми зубками…
