Русское правоведение: «юридическая чума» на Руси — вылечим - Внутренний Предиктор СССР (ВП СССР) Предиктор (читать книги полностью .TXT) 📗

Пополнение же Федерального списка экстремистских материалов протекает совершенно иначе, и дело обстоит гораздо хуже, нежели при защите диссертаций, поскольку процедура выработки и принятия решения представляет собой реализацию описанного выше абсурда в юридически узаконенной правоприменительной практике. Процедура построена таким образом, что экспертизу и вынесение судебного решения осуществляют люди, заведомо не обладающие необходимым для этого знаниями и навыками.

•  Во-первых, судья не обладает знаниями в области социологии, истории, экономики, прикладной математики, теории и практики управления, объективно необходимыми для того, чтобы адекватно судить о том, соответствуют ли действительности сведения, приводимые в тексте (или в мультимедиа-продукте), в котором кто-то усматривает экстремизм, вследствие чего нет оснований для вынесения вердикта об экстремистском характере произведения в аспекте сообщаемых в нём сведений (выводы же, производимые на основе сведений, — это предмет дискуссий: общественных, научных и т.п.) [348]; либо же сведения не соответствуют действительности, вследствие чего при дальнейшем изучении вопроса могут быть выявлены основания для вынесения вердикта об экстремистском характере произведения.

•  Во-вторых, проводимая в этих случаях экспертиза, носит название психолого-лингвисти­ческой, т.е. её проводят психологи и лингвисты, которые также, как и судья, не являются носителями знаний в области социологии, истории, экономики, математики и прочего, владение которыми объективно необходимо для проведения научно состоятельной экспертизы на предмет выявления экстремизма в произведениях, освещающих историко-политическую проблематику жизни общества.

Если говорить о психологии, то в её исторически сложившейся официальной господствующей версии психология — не наука, а псевдонаучное графоманство [349]. Но вопреки господству этой «науки» среди практикующих психологов есть те, кто действительно тонко чует процессы психической деятельности людей в общении с ними и чует выражение особенностей психики авторов в текстах и иных произведениях искусства. Но такие психологи составляют меньшинство в этой профессиональной корпорации, и их не хватило бы на проведение всего множества «психолого-лингвистических» экспертиз. Большинство составляют те, кто пытается интерпретировать события жизни на основе псевдонаучного графоманства психологической «науки» [350] и собственных вымыслов. И именно с психологами из этой категории проще всего договориться о характере экспертных заключений, необходимых для успеха заказного процесса. Ещё одно меньшинство составляют такие психологи, которые сами нуждаются в психоаналитической или психиатрической помощи и опёке психоаналитиков и психиатров [351].

Т.е. субъективизм в выборе экспертов из множества большей частью профессионально несостоятельных психологов — ныне безальтернативная данность, а их компетенция и достоверность выдаваемых ими заключений — недоказуема в большинстве случаев объективными средствами общепонятным образом (см. Приложение 5 — о якобы выявленных психологом истинных намерениях ВП СССР).

Если говорить об экспертах-лингвистах, то дело обстоит ещё хуже, чем с экспертами-психологами:

•  добросовестные профессионалы-лингвисты осознают, что такого рода экспертизы требуют профессиональных знаний, относящихся к области социологии, истории, психологии, экономики, биологии, медицины и многих других дисциплин, которыми они не обладают; они осознают, что проблематика социологии, истории и политологии, не проще для изучения, нежели физика, биология, математика и т.п.; вследствие этого они уклоняются от участия в «психолого-лингвистических» экспертизах;

•  недобросовестные лингвисты, а также лингвисты, по слабоумию искренне не осознающие своей некомпетентности за пределами языкознания, смело и нагло принимают такого рода приглашения, хотя реально могут — в лучшем случае — в предлагаемых им материалах оценить только «литературный стиль» и исправить орфографические ошибки и опечатки в тексте (если они есть или же эксперты в состоянии их заметить, поскольку практика показывает, что в предоставляемых ими экспертных заключениях разного рода ошибок вполне достаточно, чтобы в советской школе они получили двойку по русскому языку).

Все же трактаты о жизни общества, обременённого проблемами, — вне зависимости от их объёма и тематики — обладают одной особенностью: из них можно узнать много чего неприятного и о себе самом, и о своих близких, и о предках, и о современниках, и о соотечественниках, и об особенностях национальных и конфессиональных культур и субкультур тех или иных социальных групп.

Не все такого рода мнения соответствуют действительности: во-первых, в познавательной деятельности ошибки неизбежны вследствие неполноты информации, которой располагали авторы трактатов; во-вторых, мы живём в обществе, где эффективная личностная познавательно-творческая культура — далеко не самое массовое явление; в-третьих, злой умысел или клеветнические по их сути предубеждения, почёрпнутые из культуры, тоже могут иметь место.

Тем не менее, все такого рода сведения, — безотносительно к тому адекватны они жизни или же нет, — могут восприниматься как оскорбления, вызывать обиду и озлобление у тех или иных лиц или представителей затрагиваемых социальных групп. Но вместо того, чтобы убедительно указать оппоненту на его ошибки или самому освободиться от тех пороков, на которые указывает оппонент, либо пойти к психиатру, чтобы тот помог пережить неприятность, — обиженные и озлобившиеся могут начать претендовать на юридическое наказание «обидчиков» или на введение юридического запрета на распространение в обществе мнений, вызывающих у них обиду и озлобление или неприемлемых для них по иным причинам. Кроме того, сфабриковать дело на пустом месте и довести его до обвинительного приговора — один из способов избавиться от мешающих конкурентов и политических оппонентов.

Иначе говоря:

•  В обществе есть условия для того, чтобы генерировались обвинения в экстремизме и унижении человеческого достоинства в угоду удовлетворению ущемлённого порочного себялюбия тех или иных личностей или социальных групп, или же в угоду удовлетворению каких-то иных интересов.

•  А юридическая система организована так, что готова откликнуться на такие устремления, поскольку «успехи в борьбе с экстремизмом» — один из отчётных показателей, по которым оценивается качество её работы.

После этого эксперты начинают генерировать маразм, а судьи, «ничтоже сумняшеся» в результатах экспертиз, на их основе выносят обвинительные вердикты в экстремизме в адреса пенсионерок, заступающихся за внучек, борцов за народную трезвость и т.п., с которыми сводят счёты заведомо недобросовестные люди, злоупотребляя юридической системой как орудием, а юридическая система тупо работает на удовлетворение интересов негодяев.

Вот один из относительно безобидных примеров цинизма продажных экспертов, найденных в интернете.

Если быть честным и интеллектуально здравым, то во фразе «Долой самодержавие и престолонаследие!» при соотнесении её с политическим контекстом президентских выборов 2008 и 2012 гг. можно усмотреть только метафорически выраженный упрёк в адрес государственной власти в том, что итоги выборов — по мнению автора этой надписи — были заранее предрешены и реализованы посредством тех или иных технологий манипулирования электоратом в процессе подготовки к выборам [352] и «коррекцией» фактически полученных результатов выборов при подсчёте голосов. Требование «Долой!» — даже само по себе, а не то что в контексте метафоры, — вовсе не подразумевает однозначно насильственного свержения существующей государственной власти и потому не является призывом к таковому свержению. Его можно интерпретировать и как предложение покаяться и добровольно сложить властные полномочия. А конституция РФ обязывает любое неустранимое сомнение трактовать в пользу обвиняемого (статья 49, часть 3).