В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора - Уайтлок Анна

Подозревали, что королева снова заболела оспой; в наши дни стало известно, что повторно оспой не заболевают. Поэтому остается неясным, что было с Елизаветой. В неподписанном письме от 26 октября, адресованном герцогу Альбе, подробно рассказывалось, как «королева тяжело заболела, и считают, что у нее оспа». Пока Елизавета лежала в постели и выздоравливала, ее советники снова решали вопрос о престолонаследии и обсуждали, можно ли, в случае смерти королевы, провозгласить королем одного из сыновей Кэтрин Грей. [645]

Выздоровев, Елизавета написала графу Шрусбери, охранявшему Марию Стюарт. Она поспешила сообщить, что чувствует себя хорошо и, даже если болела оспой, следов у нее на лице не осталось: «На нашем лице начали проступать красные пятна, как будто от оспы, но, слава Всевышнему, вопреки ожиданиям врачей и других, пятна вскоре исчезли, и сегодня, благодарение Богу, у нас не осталось и следа от болезни, так что никто не заподозрит ничего подобного… Мой верный Шрусбери, пусть состояние моего здоровья не печалит вас, ибо, уверяю вас, не будь мое здоровье крепче, чем кажется извне, ни один подданный не поверил бы, что меня коснулась такая болезнь». [646]

Королева сделала собственноручную приписку, в которой повторила главную мысль: «Уверяю вас, не будь мое здоровье крепче, чем кажется извне, ни один подданный не поверил бы, что меня коснулась такая болезнь». [647] Для Елизаветы важно было подчеркнуть, что болезнь не обезобразила ее. В церквах по всей стране читали особые благодарственные молитвы о спасении королевы и страны от врагов: «Боже всеблагой Отец, который в милости Своей даровал нам кроткую и милосердную королеву и являл чудо, спасая ее от многочисленных великих бедствий и напастей, и под ее руководством сохранил нас и всю страну от рукотворных бедствий и ужасных болезней, коими народы вокруг нас были прискорбнейшим образом поражены, смилуйся над ними…» [648]

В случае смерти Елизаветы страну ждали бы неизбежные гражданская война и иностранное вторжение. Многие считали, что от ужасных напастей их спасают благодарственные молебны, изъявления преданности и верности.

Глава 25

Непристойная фантазия

Во время следствия по делу Ридольфи поползли слухи о развращенности Елизаветы и ее отношениях с мужчинами-фаворитами; настроенные против нее католики называли в числе ее любовников и Роберта Дадли, и Кристофера Хаттона, капитана ее гвардии. 29 января 1571 г., когда за соучастие в заговоре с целью убийства Сесила и свержения Елизаветы схватили Кенелма Берни, он на допросе показал, что его сообщник, Эдмунд Матер, сказал ему, что «королева не заслуживает ничего, кроме того, чтобы питать ее непристойную фантазию; она отдаляет тех приближенных, кто не любит наряжаться и душиться, дабы усладить ее изысканный взгляд, и уделяет внимание тем, кто ей по душе, а именно танцорам, то есть лорду Лестеру и мистеру Хаттону, кои, как он слышал, заходят к ее величеству в ее внутренние покои чаще, чем допускают приличия, – если бы она была столь добродетельна и с такими хорошими наклонностями, как о ней говорят!». [649]

Слухи передавались по всей стране; похоже, многие в них верили. Мэтью Паркер, архиепископ Кентерберийский, так озаботился репутацией Елизаветы и ореолом безнравственности, окружавшим ее, что написал Сесилу и предупредил: в Дувре схватили человека, который допускал «самые постыдные замечания о ней». Речь шла о «столь ужасном деле», затрагивавшем королеву, а также Дадли и Хаттона, писал архиепископ, что он не в состоянии изложить его на письме, но все расскажет Сесилу только при личной встрече. [650] Клеветник не только распространял слухи о поведении Елизаветы; он предсказал, что подобные сплетни породят гражданскую войну, когда «здесь, в Англии, будет перерезано столько же глоток, как было, говорят, во Франции». Католики восстанут против протестантов, страна вернется в лоно католической церкви, Елизавета погибнет от рук наемного убийцы, или же ее казнят, а ее кости затем «открыто сожгут» в Смитфилде вместе с костями ее отца.

После Варфоломеевской ночи такая мрачная картина казалась вполне реальной. Архиепископ Паркер дал понять, что страна и церковь во главе с безнравственной правительницей в такой угрожающей обстановке подвержены большой опасности. Таким было «ужасное мнение» архиепископа о влиянии ухудшающейся репутации Елизаветы в глазах христианского мира. Архиепископ предупреждал Сесила: он слышал, что дуврского клеветника не посадили в тюрьму, но освободили, дабы он и дальше сеял зло. «…Если это правда, – писал под конец Паркер, – Господь храни ее величество и всех ее верных друзей». [651]

Сэр Кристофер Хаттон, видный холостяк лет на семь моложе королевы, впервые привлек ее внимание как искусный танцор на придворном балу. Он был темноволос и красив, «подходящего роста и телосложения». Хаттон, как и Дадли, возвысился благодаря влечению к нему Елизаветы. В 1562 или 1564 г. его зачислили в ряды джентльменов-пенсионеров; войдя в милость к королеве, он сделал головокружительную карьеру. Пять лет спустя он стал камергером, а в мае 1572 г. его назначили капитаном королевской гвардии, что давало ему очень близкий доступ к королеве. Он должен был обеспечивать ее безопасность. [652] Роберта Дадли Елизавета называла своими «глазами»; Хаттон был ее «веками».

В письме от 9 октября 1572 г. поэт Эдвард Дайер предупреждал своего друга Хаттона: ходят слухи о его близости с королевой, «ибо, хотя в самом начале, когда ее величество заметила тебя (и проявила благосклонность), она терпела твою грубость, пока не получила что хотела; но сейчас, когда ее желание исполнено и она пресытилась, это скорее повредит, чем поможет тебе». Дайер советовал Хаттону: какими бы тесными ни были его отношения с Елизаветой, ему всегда следует помнить о том, кто она такая. «Подумай, с кем тебе приходится иметь дело и кто мы по сравнению с ней… хотя она, будучи женщиной, обладает многими недостатками своего пола, мы не имеем права забывать о ее положении и состоянии как нашей правительницы». [653]

В мае 1573 г., когда Хаттон серьезно заболел почками, королева навещала его почти каждый день. [654] Через несколько недель, получив двухдневный отпуск по болезни, Хаттон написал ей страстное письмо, в котором выражал свою преданность и огорчение оттого, что вынужден находиться вдали от нее: «Ни смерть, нет, ни ад, ни страх смерти более не вырвут у меня согласия и не заставят меня быть вдали от вас [ни] на один день… Боже, только бы мне оказаться с вами всего на час! Моя голова раскалывается от мыслей. Я пребываю в изумлении. Отнеситесь ко мне терпеливо, моя самая любимая милая госпожа! Страсть охватывает меня. Более не могу писать. Любите меня, ибо я люблю вас… Произнести ли это знакомое слово (прощай)? Да, десять тысяч раз прощай…» [655]

Считается, что из-за влияния, какое оказывал на Елизавету Хаттон, в октябре 1573 г. было совершено покушение на его жизнь. Его совершил фанатик-пуританин по имени Питер Берчет. Он объявил Хаттона «несговорчивым папистом», который «препятствует славе Божией тем, что лжет». Однако Берчет ошибся и вместо Хаттона напал у Темпл-Бара на другого, сэра Джона Хокинса, и тяжело ранил его. Убийцу посадили в Тауэр и впоследствии казнили. Гнев Елизаветы из-за покушения, а также тревога за безопасность Хаттона, конечно, дали пищу слухам. [656] Хаттон все подобные обвинения отрицал. Крестник королевы, сэр Джон Харингтон, позже утверждал, что начальник королевской стражи «добровольно, искренне и с пылкой убежденностью поклялся, что никогда не знал ее в плотском смысле». [657]