В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора - Уайтлок Анна

Из-за болезни леди Сидни вынуждена была некоторое время провести вдали от двора. Вернувшись, она узнала, что просторные и удобные апартаменты, расположенные недалеко от покоев королевы, которые всегда выделялись ей благодаря вмешательству брата, отдали другой. Ее же поместили в комнате, где раньше селили прислугу. Там гуляли сквозняки; кроме того, оттуда она не могла пройти непосредственно к Елизавете. Как в сердцах написала Мэри, «по-моему, ее величеству неугодно, чтобы я находилась при дворе. Да и я сама по доброй воле ни за что не поселилась бы в таких покоях… С недавних пор меня поселили так, что у меня возобновились боли, от которых я почти избавилась за год». [673] Мэри все больше и больше обижалась и в 1574 г. отказалась прислуживать Елизавете до тех пор, пока ей не вернут комнаты, которые она привыкла считать своими. Она решила написать лорд-камергеру, своему шурину герцогу Суссексу, ставшему одним из ярых противников ее брата Дадли. Он отвечал за распределение комнат во дворце. «Ее величество призвала меня ко двору, но в моей комнате очень холодно, а штор у меня мало и нет ничего теплого», – жаловалась она. Здоровье ее было безвозвратно подорвано оспой, а жилищные условия во дворце лишь усугубляли ее недомогания. По ее словам, «по слабости здоровья» она не может «спать в такой холодной комнате и вынуждена просить о помощи». Она просила выделить ей «3 или 4 теплые шторы», которые избавят ее от сквозняков. Леди Мэри уверяла Суссекса, что, как только погода наладится, «шторы благополучно доставят назад. И я буду считать себя в высшей степени обязанной вам, если вы окажете мне такую услугу». [674]

Суссекс остался глух к мольбам леди Сидни. Ему очень не хотелось, чтобы леди Мэри возвращалась ко двору, – он считал, что она оказывает влияние на королеву и склоняет ее в пользу своего брата. Более того, лорд-камергер обвинил леди Сидни в том, что она присвоила «некоторые вещи» из королевского гардероба, которые дали ей на время пять лет назад, после рождения ее сына Томаса. Мэри Сидни ответила: она приказала своей горничной вернуть все одолженные вещи, но та, видимо, сжульничала. Она обещала возместить стоимость вещей по возвращении мужа. [675]

Впрочем, королева выказала Мэри полное сочувствие после того, как у той в феврале следующего года умерла девятилетняя дочь Амброзия. Сидни получили трогательное письмо с соболезнованиями от королевы; Елизавета предложила принять их последнюю выжившую дочь Мэри в свою свиту: «Добрый Сидни, верный и любимый… Как ни разделяем мы испытываемое вами горе (что естественно для родителей в вашем положении), мы, желая по мере сил облегчить ваши страдания, не можем не сказать о том, как мы сочувствуем вашему горю… Он [Господь] оставил вам в утешение одну дочь [Мэри]… и, если вы согласитесь перевезти ее из краев с нездоровым климатом (если это так) в наши края, где климат благоприятнее, и пришлете ее к нам к Пасхе или когда сочтете нужным, не сомневайтесь в том, что мы позаботимся о ней, помня о нашей милости к вам, которую мы желаем изъявить ей, буде вы пришлете ее ко двору». [676]

Сидни были окончательно восстановлены в правах и в июле 1575 г. получили приглашение присоединиться к королеве в Кенилуорте, уорикширском имении Роберта Дадли.

Глава 27

Кенилуорт

В субботу 9 июля, в восемь часов вечера Елизавета и ее свита приблизились к замку Кенилуорт, расположенному примерно в 12 милях к северо-востоку от Стратфорда-на-Эйвоне. Когда в виду замка показалась кавалькада с королевой во главе, освещенная 200 факелами, которые держали охранявшие двор всадники, грянул артиллерийский залп.

Кенилуорт окружало большое искусственное озеро, Дадли приказал перекинуть через него мост длиной 600 футов. Колонны были украшены рогами изобилия, из которых сыпались фрукты и виноград. Они символизировали богатство и необыкновенную щедрость. На самом озере соорудили особый плавучий остров, «ярко освещенный факелами», откуда «Озерная дева» обратилась к Елизавете с речью. «Озерная дева» уверяла, что хранит озеро со времен короля Артура, но теперь хочет передать его Елизавете: «Вперед, мадам, вам нет нужды стоять: и озеро, и замок, и их владелец – ваши навсегда». [677]

Как только королева вступила во двор, послышались звуки фанфар. Фейерверк, устроенный по приказу Дадли, было видно и слышно за 20 миль вокруг, он освещал ночное небо.

Позолоченные часы на башне остановились в тот миг, когда королева въехала в замок, символизируя, что во время визита королевы время останавливается. Затем королеву проводили в трехэтажную башню, где выделили комнаты для нее, ее фрейлин и самых приближенных придворных; Дадли возвел башню специально для нее. Окна королевской опочивальни выходили на восток, чтобы можно было из них любоваться рассветом. В покоях Елизаветы наверху были самые большие окна, откуда открывался самый красивый вид. Дадли поселился этажом ниже, под покоями королевы. Украшенные яркой лепниной, увешанные богатыми гобеленами и пышно обставленные, покои представляли собой верх елизаветинской роскоши. Кроме того, Дадли распорядился, чтобы для Елизаветы при замке разбили особый сад, закрытый для всех, кроме самой королевы и ее ближайших спутников.

Следующие девятнадцать дней Роберт Дадли, граф Лестер, принимал Елизавету и развлекал ее самыми пышными празднествами за время ее правления. Хотя Дадли уже доводилось принимать Елизавету в Кенилуорте в 1565 и 1572 гг., празднества и развлечения, которыми радушный хозяин развлекал ее в 1575 г., были не сравнимы ни с чем: различные театральные действа и «живые картины» призваны были подчеркнуть его матримониальные намерения. [678] То была последняя и, как оказалось, действительно последняя попытка Дадли доказать свою пригодность в роли супруга королевы; постановку «живых картин» и спектаклей поручили поэту и военному Джорджу Гаскойну. Дадли надеялся, что под влиянием спектаклей и приема Елизавета согласится выйти за него замуж.

В жаркую летнюю погоду, когда лишь несколько дней шли легкие дожди, Елизавета наслаждалась охотой в обширном парке; помимо оленей там обитало немало другой дичи. Кроме того, гостей развлекали травлей медведей во дворе замка. Рычащие мастифы затравили тринадцать медведей; королева наблюдала за происходящим с безопасного расстояния.

По словам испанского посла де Гуараса, когда королева охотилась в Кенилуорте, «предатель выстрелил в нее из арбалета. Его немедленно арестовали, хотя многие полагали, что несчастный стрелял лишь в оленя и не хотел причинить вред». [679] Может быть, посол намеренно преувеличил, тем не менее слухи о покушении и последующий быстрый арест подтверждают ту атмосферу страха, в которой жили приближенные Елизаветы последние несколько лет.

Желая отдохнуть от жары или укрыться от дождя, Елизавета и ее дамы удалялись в свои покои, где играли в карты, читали или сплетничали вдали от толп гостей, заполнивших замок и парк. Кроме того, королева каждый день гуляла в обширном парке и садах с пышной травой, отдыхала в беседках, любовалась плодовыми деревьями и душистыми цветами и травами. Посреди сада стоял огромный фонтан, украшенный каменными статуями Нептуна, Фетиды и сцен из «Метаморфоз» Овидия, он «обрызгивал водой проходящих мимо в то время, когда они меньше всего этого ожидали». Имелся в парке и огромный птичник, наполненный экзотическими птицами из Европы и Африки, «издававшими восхитительные, приятные для слуха рулады».

Во второе воскресенье после приезда, посетив местную приходскую церковь, Елизавета отправилась на арену для турниров, где в ее честь устроили народную свадьбу, «свадебный пир», на который пригласили жителей окрестных деревень. По свидетельствам очевидцев, зрелище было странное. Невесте было за тридцать, она была «уродлива, грязна и неприятна»; жених был молод, но хромал после игры в футбол. После народного танца моррис и «живых картин», представленных под открытым небом труппой артистов из Ковентри, королева, которая наблюдала «за большим стечением народа и буйством» из окна, попросила, чтобы представление повторили через два дня.