Счастливо оставаться! (сборник) - Булатова Татьяна (книги бесплатно без регистрации полные .TXT) 📗
– Есть, кормить, спать, гулять – это твое основное занятие, – просвещала Уткина несколько истеричную Викторию Вольчик, опустив конверт с гонораром в бездонный карман.
– Да, – соглашалась Вика и уливалась слезами.
– А что мы плачем? – ласково интересовалась Алевтина Петровна, мужественно отрабатывая гонорар.
– У меня пропадет молоко, – жаловалась новорожденная мать.
– Ходи корми, – направляла ее Уткина.
– Меня не пустят, – рыдала Вика.
– Тебя пустят, – ответственно заявляла Алевтина Петровна.
– А Гену?
– И Гену пустят… На минуту. Посмотреть.
– На мину-уту? – выла Вольчик.
– На минуту, – строго подтверждала Уткина, диагностируя послеродовый психоз. – Это роддом, а не место свиданий.
Алевтина Петровна славилась своей либеральностью и широтой взглядов. За это ее и любили клиенты, а коллеги томились от зависти и считали сверхприбыли заведующей. Все роженицы делились на две категории: уткинские и все остальные. С уткинскими приходилось считаться. У них были гарантированная неприкасаемость и право звонить домой прямо из центра управления отделением. В целях восстановления психической стабильности ряду пациентов Алевтина Петровна даже выдавала ключ от собственного кабинета. Вика принадлежала к их числу. Поэтому нет ничего удивительного в том, что подругами в роддоме она не обзавелась и в момент выписки никто не махал ей из окон многоместных палат, наполненных детским ревом и взорванных женским хохотом. Зато ее провожала сама Алевтина Петровна Уткина, всеми силами пытающаяся поставить точку в устном договоре с клиентами.
– Ну… приходите еще, – бодро напутствовала заведующая чету Вольчик. – За вторым…
– Придем, – обещал Гена и радостно потряхивал кряхтящий сверток.
– Попозже, – поправляла его Вика и снова слезно благодарила Алевтину Петровну.
– Помни, – крякала та. – Есть, кормить, спать, гулять!
– Есть, кормить, спать, гулять, – старательно повторяла молодая мать и тянула мужа к двери.
– Ну что ж, – философски подводила черту Уткина. – В добрый путь.
– Какая женщина! – восхищался Гена и закатывал глаза от умиления.
– Да уж, – сглатывала слезы Вика и про себя обещала всякий раз ставить свечку за здравие благодетельницы Алевтины Петровны.
Исход из роддома закончился неожиданно буднично – скандалом.
– Еду в Италию, – сообщил Гена и резко потянул розовый бант, обвивший драгоценный сверток.
– В какую Италию? – опешила Вика. – Когда?
– Завтра в Москву, потом – в Милан, – сказочно зазвучали названия городов.
– А я?
– А у тебя здесь Италия: с дочечкой в обнимку. С моей ласточкой… – заворковал Вольчик. – С моей козочкой. С мандаринкой моей ненаглядной…
Вика, не отрывая глаз от китайской физиономии физиологически незрелого младенца, не верила своим ушам:
– Сейча-а-ас?
– Викуля, – напомнил Гена. – У меня дети. Это бизнес.
– Дети – это не бизнес! Дети – это святое!
– Дети – это дети, – печально сообщил Вольчик. – И дети хочут кушать.
– Есть! – завизжала Вика и с остервенением схватила Дашку. Новорожденная пискнула, проявив женскую солидарность.
– Чо ты ее хватаешь?! – начал раздражаться Гена. – Дай сюда.
– Отойди! – рыдала супруга и судорожно прижимала к себе свое «национальное достояние».
Зазвонил телефон.
– Ви-ика! – проорала трубка голосом одной из младших Баттерфляй. – Мы тебя поздравляем!
– Это не Вика, – честно признался Гена.
– А где Вика-то? – недоумевали товарки.
– Вика кормит, – не менее честно соврал Вольчик.
– Она ко-о-ормит! – заверещала трубка.
– Угу, – неуверенно промычал молодой отец.
– А кто это там так громко плачет? – в очередной раз поинтересовалась трубка. – Дочка?
– Дочка, – подтвердил Гена и на всякий случай наврал: – Молока не хватает.
– Да-а-а? – изумились на том конце провода. – Может, купить?
– Дуры вы, девчата, – рассмеялся Вольчик и тут же посуровел лицом. – Не могу больше говорить.
– И не говори, – разрешили сестры Баттерфляй и пообещали прийти вечером. – Не помешаем?
– Ви-ик! – закричал Гена, перекрывая вой жены. – Девчонки приду-у-ут.
– Сво… сво… сволочь, – захлебывалась та и покрывала поцелуями скукоженное Дашкино личико. – Никого-о-о не хочу видеть! Ни тебя! Никого-о-о!
Вольчик, оторопевший от затянувшегося протеста, налился краской и рявкнул:
– А ну замолчь!
Вика поперхнулась, окаменела, и на дом спустилась пронзительная тишина, через секунду взорванная Дашкиным верещанием. Орала она битый час, на одной ноте невыносимой жалобы. Гене стало стыдно, и он заплакал:
– От я дурак, Вика! От я дурак! На черта мне эта Италия?! Милан этот гребаный! От я дура-а-ак! Я дурак, – чистосердечно признавался Вольчик и обещал разорвать эти треклятые билеты. И гори он синим пламенем, этот бизнес, когда тут такое дело: и Вика, и Дашка, и радость-то какая! И ждал-то он как эту дочку свою – козочку, ласточку, мандаринку…
– Нет уж, поезжай, – великодушно разрешила супруга и многозначительно добавила: – Бизнес есть бизнес.
И спустилось на дом счастье, а вместе с ним – императрица-мать, бедные родственники жены, то есть Викины родители, и две вертлявые бабочки когда-то знаменитого трио «Сестры Баттерфляй».
Обласканная Дашка многозначительно кряхтела в кроватке, а Гена фонтанировал за праздничным столом, предлагая поднять бокалы за эту козочку, за эту ласточку, мандаринку, ну и за Вику, конечно, заодно.
Примерно то же самое предложил сделать счастливый отец и пассажирам авиалайнера Москва – Милан в ожидании приглашения на посадку. И некоторые с удовольствием поддержали светящегося от радости краснодарского бизнесмена Геннадия Вольчика. И вместе с ними – еще некоторые. И потом долго сотрудники Шереметьева от миловидных продавщиц дьюти-фри до представителей Службы безопасности вспоминали это памятное дежурство, и все потому, что кто-то из пассажиров, уставших от Гениного хлебосольства, имел неосторожность произнести некорректное:
– Да ну тебя на хрен! Сам пей.
Короче, с рейса краснодарского бизнесмена, направлявшегося на выставку в Милан, благополучно сняли, предварительно уложив сопротивляющегося счастливца в суровые объятия Службы безопасности. Но нежно… Ибо кто ж не понимает! Такая радость… Правда, быстро улетучивается, оставляя за собой плотное облачко обманутых ожиданий.
Например, довольно быстро улетучилась надежда на дальнейшее развитие Гениного бизнеса. После феерической поездки в Милан краснодарского предпринимателя Вольчика переименовали из Очешника в Итальянца, а показательный эпизод рассказывали как анекдот, «произошедший с моим товарищем (братом, сватом, соседом по лестничной клетке и т. д.) в аэропорту Шереметьево» (название аэропорта так же легко видоизменялось, как и образ главного действующего лица). Гена нового прозвища стыдился и даже пару раз бросался в рукопашную, пока история не забылась, как прошлогодний снег.
Не менее быстро развеялись и Викины надежды: сначала на грудное вскармливание, потом на безоблачное материнство. Дашка часто болела, не набирала вес, покрывалась по поводу и без повода атопическим дерматитом. Одним словом – росла и развивалась, как большинство детей, окруженных безмерной родительской заботой.
– Что я говорила?! – грозно вопрошала королева-мать незадачливого бизнесмена. – Что я говорила?!
Вольчик отводил глаза в сторону и чувствовал себя предателем по отношению к супруге.
– Все надо делать вовремя! – подсказывала ответ идеальная мать. – Положено девять месяцев? Значит, девять месяцев! Ни больше, ни меньше… Нет, на тебе: решила и родила.
– Так вышло, – виновато оправдывался Гена.
– Вот то-то и оно, что вышло! – возмущалась мадам Вольчик в своей комфортабельной квартире. – Слушать надо было, а то сама! Сама-а-а…
– Я сама знаю, что, когда и сколько нужно моей дочери, – металлическим голосом отвечала Вика по телефону свекрови. – Сколько. И когда…