Брусничное солнце (СИ) - Мягчило Лизавета (список книг .txt, .fb2) 📗
Пропали черные длинные когти, остались изящные бледные пальцы, тонкие кисти, в которых, казалось бы, не было мужской силы вовсе. Обман. Теперь рубаха не болталась балахоном, не ребра выглядывали через растянутый незашнурованный ворот — виднелись аккуратные подтянутые линии мышц.
Жилистый. Вот откуда бралась сила, казалось бы, у совсем легковесной нечисти.
Его имя тогда отпечаталось в памяти. Выжглось клеймом, напоминанием о том, что жизнь бывает ужасно несправедливой. Еще долгое время Варвара вскакивала по ночам, ища утешение в материнской комнате — перед глазами стояла чужая мать. Неспособная обнять, убаюкать свое любимое дитя. Распластанная на снегу. Мертвая.
С него слезла личина, так легко смазалась, будто ее и вовсе не было.
Варвара остановилась в шаге от пенька, теперь юноша следил за ней, запрокинув вверх голову.
Он, должно быть, такой же высокий, как сотворенное второе обличье. Молодой совсем, их разделяло не больше пяти лет. Его имя само легло на губы, сорвалось едва слышным шепотом.
— Яков…
И в глазах его зажглось ликование. С выдохом, полным облегчения, он неспешно кивнул, впираясь в нее немигающим взглядом. Всего одно слово. А внутри поднялась такая рокочущая буря.
— Да.
Все стало так просто и легко, что ей бы рассмеяться, чуя облегчение. Не жадная до мяса нечисть пировала на чужих костях — деревню губил обиженный судьбой, изломанный юноша. Он мстил. Как когда-то пообещал убийцам своей матери. Выждал время и пришел за каждым, не надеясь на брошенное в детстве проклятие. Вот, почему он не трогал многих. Вот почему другие не слышали воплей умирающих жертв, чужие дети продолжали спокойно спать ночами, тела видели лишь взрослые.
Она делила ложе не с чудовищем, обедала, училась и смеялась Варвара рядом с человеком.
Рука, несмотря на слабость и боль, удивительно резво и легко взлетела в воздух. И с громким хрустом костяшек вбилась в аккуратный острый нос. Хрустнуло и там, Яков взмахнул руками, пытаясь вернуть равновесие, с пораженным выдохом грохнулся с пенька на спину.
— Я же помог!
— Помог? — Внутри разливалась, разгоралась на кострище облегчения злоба вперемешку с обидой. Припомнились щелкающие у самого уха острые зубы, когти в волосах, от касаний которых душа уходила в пятки. — Так я тебя сейчас отблагодарю, помощник!
Ковыляя, она попыталась обогнуть широкий пень, но Яков ловко вскочил, резким движениям вправляя кровоточащий нос, и ринулся вокруг — в другую сторону. Ловкий скачок, а в глазах разгорается досада вперемешку с удивлением.
— Не забывайся, Варвара! Ничего кроме образа моего не изменилось, как был договор, так и остается он! Каждую угрозу выполнить могу!
— Я убью тебя и закопаю в этой же яме! — Визг спугнул крупную воронью стаю. Тяжело снимаясь с тонких ветвей граба, они поспешили прочь, подальше от криков распалившейся барыни. — Сожрет он меня! Не подавишься, шельма[1]?!
Услышав ругательство, Яков замер, нервно хохотнув. Ловко перехватил летящий в скулу плотно сжатый кулак и, оступившись, рухнул вместе с зажатой Варварой в траву.
— Погоди-ты, грозная убийца, да… Господи… — Пытаясь подмять под себя извивающуюся барыню, он тихо зарычал — зубы Варвары вцепились в плечо колдуна, оставляя глубокий след. — Солнце брусничное, угомонись, да ты ж сейчас докалечишься!
И так инородно с его губ прозвучало привычное снисходительное «Брусничное солнце», что она на мгновение опешила. Замерла, шумно дыша распахнутым ртом. Только сейчас почувствовала, насколько сильно болят ребра. Перед глазами плясали круги. Тихий голос у уха продолжал увещевать, а Варвара упрямо прикрыла глаза — не видеть бы предателя.
— Палец, вон, выбила… А ругается барыня-то как? Настоящая елдыга захухренная[2]. Разве хуже мое лицо чем то, к которому привыкла ты? Ну взгляни, на что злишься? Правду что не сказал? Так твой дар только страхом и вытянули.
Мягкий голос опустился до бархатного шепота, коснулся выдохом мокрой пряди волос на лбу. А она продолжала отворачиваться.
Чурбан. Баламошка. Как не понять — страх жрал ее изнутри. Сводило сума сонное объятие нечисти, уткнувшейся носом меж лопаток, по-свойски закидывающей руку поперек живота. Глинка же себя непонятно кем чувствовала… Пропуская пряди волос через гребень, тайком касаясь тонкой линии скул… То, что поселилось внутри, сочно выжирало в ней все человеческое. То, что ее тянуло к нечисти — было больше, чем предательство Грия. Это было сумасшествием.
— Ну же, не время ерепениться, только силу свою раскрыла. Теперь учиться и учиться, а ты как дите малое балуешься.
— Я? Дите? Да кто при мне первые дни облизывался и зубами щелкал?! — Воздух заперло в легких возмущенным выдохом, заерзав Варвара резко повернула голову, ударившись носом о кончик носа Якова. Подлец широко улыбался. Нет, ничего кроме внешности не изменилось — как был мерзкой нечистью, так ею и остался. — Скатись, пока я кости тебе не повыламывала. Яков, не шучу, отпусти меня!
Под весом колдуна она выгнулась дугой, резко дернулась. И в лице его что-то неуловимо переменилось, потемнел взгляд. Перехватывающие кисти пальцы тут же разжались, легко оттолкнувшись от земли, он поднялся, протянул ей руку. А Варвара упорно не приняла.
— Пошли к землянке, нужно тебя подлечить. Переусердствовал болотник, ничего не сказать. Не злись, Варвара, копи силу. Сегодня в полночь пойдем на твои земли, опробуем, на что горазда. Тебя заждалась знакомая.
Знакомая…
Внутри неприятно заворочался клубок из надежды, предвкушения и страха. Слишком серьезным и помрачневшим стало лицо Якова. Растирая прокушенное плечо, он недовольно цокнул языком и прищурился.
— И это я зубами клацал. Да ни разу подобного не позволил себе, какие животные фривольности, устыдись, ты же барыня.
— Не барыня я больше. — Клубок в груди развернулся, обратился плотно сотканной из тьмы кошкой. Она вытянула острые коготки и, играючи, прошлась ими по нервам меж ребер. Перехватило дыхание. — Я не хочу ни с кем из того времени видеться. Одним не рада буду сама, вторые мне не обрадуются. Не желаю опасности близких подвергать, тех, кто сердцу еще дорог.
Под ноги легла тропинка, выстланная колдуном по воде от грабника. Теперь Варя видела сотни золотых мушек, искрящихся на дне, поддерживающих каждый шаг. Сколько же силы и труда в такую быструю магию было вложено?
Яков скосил на нее серьезный холодный взгляд. Пропало былое веселье и радость от пробуждения ее дара, теперь он напоминал себя прежнего. Разве что волосы стали на две ладони короче, на ходу юноша скручивал их в бесформенный ком, перетягивая черной тонкой лентой.
— Ей уже ничто не навредит. Не вспоминать счастливое прошлое тебя веду, а дар развивать. Успел понять, что он у тебя от горя и боли словно на дрожжах растет. Не хорошо, но ничего с твоей манерой жалеть себя не поделать…
Она смолчала. Бросила на него презрительный взгляд из-под полуопущенных ресниц и юркнула под рукой, обгоняя на узкой тропинке. Сзади раздался вибрирующий мягкий смешок, но в спину словесный укол колдун не бросил.
Землянка встретила их привычной сыростью и холодом. Крыша была на месте, на полу — ни единой соринки. Будто и не было ужасной расправы болотника. Померещилось.
— Раздевайся.
Рассеянно мазнув по ней взглядом, Яков пошел в угол — там, за громко стонущей крышкой неказистого сундука с проржавевшими петлями, прятались склянки со зловонными зельями. Были они результатом медицинских трудов или колдовских Варвара не знала. Но вонь от них стояла отменная, чем бы то ни было, пробовать на вкус никогда не хотелось.
Она помнила, как совсем недавно он выхаживал ее после отчаянного бегства от Брусилова. Во рту вязкой горечью появился вкус прошлого настоя, вспомнились все дохлые тушки, хвостики и куриные лапки. Вспомнились острые когти, очерчивающие дорожку по впалому голому животу. Варвара малодушно попятилась обратно к выходу. Теперь мысль о том, чтобы оказаться перед ним нагой пугала, заставляла покрываться пунцовыми пятнами.
