Воды слонам! - Груэн Сара (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
Розмари выжидательно смотрит на меня, а потом, нахмурив брови, подтягивает к моей кровати стул и садится.
– Вы ведь говорили не со мной? – мягко спрашивает она.
Я качаю головой.
Она берет меня за обе руки. Какие у нее теплые и крепкие ладони.
– Вам нечего стыдиться, мистер Янковский. Вы истинный джентльмен, и я горжусь тем, что с вами знакома.
Мои глаза наполняются слезами. Я опускаю голову, чтобы она не заметила.
– Мистер Янковский…
– Я не хочу об этом говорить.
– О цирке?
– Нет. О… господи, ну неужели не ясно? Ведь я понятия не имел, что говорю. Это начало конца. Теперь все покатится под уклон, а мне и без того немного осталось. Но я так надеялся на свою голову. Так надеялся.
– Ну, с головой у вас все в порядке, мистер Янковский. Такие мозги дай бог каждому.
С минуту мы молчим.
– Я боюсь, Розмари.
– Хотите, я поговорю с доктором Рашид?
Я киваю. Из глаза у меня выкатывается слеза и падает на коленку. Я широко раскрываю глаза, чтобы слезы перестали капать.
– Через час вам уже идти. Может, малость отдохнете?
Я снова киваю. Похлопав напоследок меня по руке и опустив изголовье кровати, она уходит. Я лежу на спине, прислушиваясь к жужжанию лампы и разглядывая мозаичный узор на подвесном потолке. С виду он похож на прессованный попкорн и безвкусное рисовое печенье.
Если быть честным с собой до конца, то я мог бы уже и догадаться, что впадаю в маразм.
На прошлой неделе, когда ко мне приезжали родные, я их не узнал. Пришлось притвориться: когда они направились прямиком ко мне и я понял, что это не чьи-то, а мои посетители, я улыбнулся и издал полный набор приветственных возгласов, вроде «Кого я вижу!» и «Бог ты мой!», в чем, собственно, и состоит в последнее время мое участие в разговорах. Я надеялся, что все в порядке, но вдруг лицо женщины приняло необычный вид. Она была явно сбита с толку, наморщила лоб и чуть приоткрыла рот. Я припомнил последние несколько минут разговора и понял, что ляпнул не то, что моя реплика должна была быть строго противоположной. Я был крайне подавлен: не могу сказать, чтобы мне не понравилась эта Изабелла, просто я не узнал ее, а потому мне было непросто следить за подробностями ее злополучного балетного вечера.
Но вот она повернулась, рассмеялась – и в этот миг я увидел свою жену. Я даже прослезился – и эти люди, которых я не узнал, украдкой обменялись взглядами и вскоре объявили, что им пора, мол, дедушке нужно отдохнуть. Они пожали мне руку, подоткнули одеяло и ушли. Ушли в большой мир, оставив меня здесь. А я до сих пор понятия не имею, кто это был.
Я узнаю своих детей, не поймите меня неправильно, – но это были не мои дети, а дети моих детей, а то и их дети, и, возможно, дети этих детей. Ворковал ли я с ними, когда они были малышами? Качал ли их на коленях? У меня три сына и две дочки, можно сказать, полон дом детей, и ни один из них особо себя не сдерживал. Умножьте пять на четыре, а потом снова на пять – неудивительно, что некоторых я забыл. Да, конечно, все они бывают у меня по очереди, но даже если я кого-то из них и запомню, они могут вновь появиться месяцев через восемь-девять, а за это время немудрено позабыть все на свете.
Но то, что случилось сегодня, куда как страшнее.
Ради всего святого, о чем я говорил?
Я закрываю глаза и принимаюсь копаться в отдаленных уголках памяти. Но разве там можно хоть что-то найти? Мой мозг – словно вселенная, утончающаяся по краям. Однако она не исчезает без следа – я чувствую, там есть что-то еще, недоступное мне, трепещущее в ожидании… и дай-то бог, чтобы я соскользнул туда вновь с раскрытым ртом.
ГЛАВА 17
Пока Август чинит бог знает какую расправу над Рози, мы с Марленой сидим на траве в ее костюмерном шатре, вцепившись друг в друга, словно две обезьянки. Я за все это время не проронил почти ни слова – лишь прижимаю ее голову к своей груди и слушаю печальную историю, которую она выкладывает мне торопливым шепотом.
Она рассказывает, как познакомилась с Августом – ей было семнадцать, и до нее только что дошло, что недавний наплыв холостяков к семейным обедам на самом деле был смотром кандидатов в мужья. Когда один средних лет банкир со скошенным подбородком, редеющими волосами и тонкими пальцами явно к ним зачастил, она почувствовала, что ее жизненный пусть приобретает слишком уж определенные очертания.
Но ровно в те поры, когда банкир прогундосил нечто такое, что заставило Марлену побледнеть и в ужасе уставиться в собственную тарелку с крабовым супом, по всему городу появились афиши. Колесо Фортуны заскрипело. «Самый великолепный на земле цирк Братьев Бензини» приближался с каждым часом, делая сказку былью и открывая для Марлены путь к спасению, равно романтичный и пугающий.
Два дня спустя, ясным солнечным днем, семейство Ларшей отправилось в цирк. Когда к Марлене впервые подошел Август, она как раз застыла в зверинце перед рядом восхитительных вороных и белых арабских жеребцов. Родители ушли смотреть кошачьих, ведать не ведая, какая сила вот-вот ворвется в их жизнь.
Август же поистине был силой. Обаятельный, любезный и красивый как черт, да еще и одетый просто безупречно – в ослепительно белые брюки для верховой езды, цилиндр и фрак, он излучал такую власть и такое очарование, что устоять было невозможно. Нескольких минут ему хватило, чтобы договориться о тайном свидании и исчезнуть, покуда старшие Ларши не воссоединились с дочерью.
Когда они вновь встретились в художественной галерее, он принялся всерьез за ней ухаживать. Он был двенадцатью годами старше и, как и положено главному управляющему зверинца и конного цирка, умел произвести впечатление. На том же свидании он сделал ей предложение.
Он был обворожителен и непреклонен. Клялся, что никуда отсюда не уедет, пока она за него не выйдет. Услаждал ее слух рассказами об отчаянии Дядюшки Эла, и даже заставил самого Дядюшку Эла к ней воззвать. Они должны были быть уже в двух перегонах отсюда. Да цирк просто отдаст концы, если собьется с маршрута. Да, это важное решение, но ведь она, конечно же, понимает, как ее решение повлияет на них? И что от ее правильного выбора зависит жизнь несметного количества людей?
Семнадцатилетняя Марлена еще три вечера поприкидывала, как ей будет житься в Бостоне, а на четвертый отправилась укладывать чемодан.
Дойдя до этого момента, она заливается слезами. Я все еще держу ее в объятиях, покачивая туда-сюда. Вдруг она отстраняется и вытирает глаза:
– Тебе пора уходить.
– Не хочу.
Она всхлипывает и гладит меня по щеке тыльной стороной ладони.
– Хочу с тобой снова увидеться, – говорю я.
– Мы и так видимся каждый день.
– Но ты же понимаешь, о чем я.
Мы долго молчим. Она утыкается взглядом в землю и, пошевелив некоторое время губами, наконец выдавливает:
– Я не могу.
– Марлена, ради всего святого…
– Не могу. Я замужем. Кому постлала постель, с тем и ложись.
Я становлюсь перед ней на колени и вглядываюсь в ее лицо, надеясь прочесть там просьбу остаться. Но томительное ожидание со всей очевидностью дает понять, что ничего подобного мне не светит.
Поцеловав ее в лоб, я ухожу.
Не пройдя и четырех десятков ярдов, я, без малейшего желания со своей стороны, узнаю во всех подробностях, как Рози поплатилась за лимонад.
Судя по всему, Август ворвался в зверинец и наказал всех, кто попал ему под руку. Сбитые с толку рабочие зверинца, а с ними и кое-кто еще, толпились снаружи, приложив уши к швам огромного брезентового шатра и слушая доносящиеся изнутри потоки ругательств. Животных это разбирательство повергло в ужас: завизжали шимпанзе, зарычали кошачьи, затявкали зебры. Кроме того, смятенные свидетели постоянно слышали глухие удары крюка, вонзающегося в плоть – еще, и еще, и еще.
Поначалу Рози трубила и стонала. Когда она начала визжать и вскрикивать, многие из стоявших вокруг шатра разошлись, не в силах терпеть эти звуки. Кто-то сбегал за Графом, который вошел в зверинец и вынес Августа, подхватив под мышки. Тот брыкался и вырывался, как сумасшедший, даже когда Граф тащил его через всю площадь и заносил по лестнице в его роскошный вагон.
