Красота по-русски (Я подарю тебе любовь) - Алюшина Татьяна Александровна (читать полные книги онлайн бесплатно TXT) 📗

Больше они не общались. Никогда.

Но подобного рода монологи, а часто и еще более красочные, Лена выслушивала в таком количестве, что и не сосчитать, в том числе и от службы опеки. Знакомые, друзья, посвященные в ее «боевые» действия стали относиться к ней, как к не совсем адекватной, сторонились, словно Ленка сама стала беспризорницей с улицы.

А она боролась!

Моталась в Казань, как в ближайшее Подмосковье на дачу за урожаем, при этом работу никто не отменял! Командировки выпадали одна за одной, и материал требовалось сдавать вовремя. В издательстве Елена никого не посвящала в свои проблемы, старалась улыбаться, шутить, но у нее не очень хорошо получалось. Похудевшая, измученная, синяки под глазами, смотрит зло, как кошка дикая.

Но Ленка не могла взять отпуск, ей нужны были деньги. Она потратила половину из тех сбережений, что откладывала все эти годы на новую машину, мебель и ремонт в квартире. Ухнули, как в трясину бездонную, на адвокатов, поездки, взятки, а впереди ожидались еще большие расходы.

Невельская разрывалась между поездками, командировками, работой, чиновничьими кабинетами и в Казани, и в Москве, Васькиным детским домом, куда ходила каждый день, когда прилетала.

– Прилетела как-то вечерним рейсом, – говорила Лена монотонным, чужим голосом, так и не притронувшись к чаю, – проспала весь полет, проснулась, когда все уже выходили, спустилась с трапа и стою. Не понимаю, куда прилетела, в какой город и сколько времени. Подняла голову, «Москва» на здании прочитала, думаю, а мне сюда надо? Я откуда и куда лечу? И какой сегодня день? Меня из автобуса позвали. Вошла, спросила у кого-то, какой сегодня день, мне говорят: среда. А я пытаюсь понять: среда какой недели, этой или уже следующей? А времени сколько, утро или уже ночь? Встала посреди зала, смотрю на табло, тупо так, долго стояла, потом прочитала все-таки день, число и время. Домой добралась. Только утром врубилась, что прилетела из Питера и надо материал сдавать.

Лена шла по коридору издательства, думала, как писать, ни черта не понимая. И тут ее поймал Забарин.

– Невельская, быстро ко мне в кабинет! – гаркнул так, что она подскочила от неожиданности.

И дверью хлопнул, когда Ленка зашла за ним, рукой на стул указал раздраженным жестом, сам сел и потребовал строгим начальственным тоном:

– Ну-ка, быстро выкладывай, что у тебя случилось!

– Да ничего, Николай Васильевич, вчера из Питера прилетела, собираюсь над статьей работать, – удивилась Лена его грозности.

– Ты себя давно видела? Как смерть ходишь, почернела вся! Я сказал: быстро выкладывай! – И по столу ладонью хлопнул.

Она выложила. Согнувшись на стуле, облокотившись о колени, сцепив руки в замок, подробно все выложила. Забарин слушал, вопросы задавал по ходу, уточнял детали.

– Ты когда в Казань летишь?

– Послезавтра. Сегодня и завтра надо над статьей поработать.

– С тобой полечу, – сказал – как отрезал. – Иди домой, выспись, дома над статьей поработаешь.

– Зачем со мной? – обалдела Ленка.

– На мальчика хочу посмотреть. Все. Иди, Лена.

В детском доме Лена примелькалась, как сотрудница штатная, постоянной фигуранткой. Директриса давно махнула на нее рукой, проиграв во всех спорах, но незнакомого мужчину притормозила, решив не пускать.

Ага, тот случай!

Николай Васильевич книжечку красную лауреата сунул, да так отчитал, что и двери распахнули, и сопроводили в комнату для встреч.

Привели Ваську, они с Леной обнялись с ходу, прижались друг к другу, как с фронта встретились, постояли так молча. Затем Лена мальчика чуть отстранила:

– Василий Федорович, тут мой начальник хотел с тобой познакомиться.

Васька Забарина осмотрел придирчивым взглядом с ног до головы, подошел, протянул ладошку.

– Василий Федорович, – представился.

– Николай Васильевич, – пожал ему руку Забарин.

– Я знаю, не Гоголь, мне Лена говорила, – чуть усмехнулся мальчик.

– Лен, – распорядился начальник, – ты иди, погуляй пока, мы с Василием Федоровичем поговорим.

Она переживала отчего-то страшно, расхаживала по коридору туда-сюда. О чем они там могут говорить, что обсуждать и зачем это Забарину?

Вышли. У Васьки скоро обед, мальчик пошел их провожать к выходу, попрощался с Забариным с пожатием рук и по имени-отчеству. Лена присела перед Васей на корточки и взяла его ладошки в руки.

– Вась, потерпи еще, наш адвокат подал оспаривающее заявление.

– Я потерплю, – кивнул мальчик. И очень серьезно сказал: – Ты лучше, Лен, побереги себя, вон черная стала, похудела совсем. Так и заболеть недолго. Что мы тогда будем делать?

– Ничего, Василий Федорович, на войне всегда так, – грустно улыбнулась она. – Ты же помнишь наши задачи: я отвечаю за свой фронт, бумажный, ты за свой – учебный.

– Я учусь, ты же знаешь. За второй класс все посдавал, на следующей неделе сдам за третий, еще месяц учебы до лета остался, я и за четвертый сдам.

– Ты у меня молодец!

– И ты у меня молодец. Ну иди, мне на обед надо, я ж тут примерный.

Лена поцеловала Васю, а он обнял ее за шею, прижался и не отпускал пару минут, а потом резко выпустил и ушел. Николай Васильевич улетел вечерним рейсом, в тот же день, а ей сказал перед отъездом:

– Оставайся. Три недели тебе дам, доделаешь тут дела. Статью напишешь и перешлешь в редакцию, работу никто не отменял.

О чем они говорили с Васькой, Лена так и не узнала, и не спрашивала. Что предпринял Забарин, на какие рычаги давил и кому звонил, тоже неизвестно. Но через три дня, когда Елена как на работу пришла к председателю опекунского совета, ей тут же с поклоном и вымученными улыбками вручили все разрешающие и оформленные документы. И постановление суда, вчера без ее участия подписанное, в котором она, Елена Алексеевна Невельская, назначалась опекуном Василия Федоровича Дроздова, с постоянной пропиской последнего в городе Москве по адресу ее проживания.

Ленка вышла из здания, стояла, смотрела на документы и не могла поверить!

Что? Все? Она имеет право забрать Ваську?

Не совсем, у нее здесь было еще одно дело…

Ваську Лена забрала через месяц, когда он окончил четвертый класс на одни пятерки, между прочим. Они прилетели в Москву и оформили окончательно все документы. И Лена решила, что им надо переехать из этого дома, от соседей и знакомых, из прежнего района, подальше от тех, кто знал Васькину историю.

Квартира была бабушкина, досталась Лене в наследство, хоть и двухкомнатная, но в центре, в старом кирпичном доме с высоченными потолками и впечатляющим метражом.

Лена поменяла ее на трехкомнатную подальше и метражом поменьше, за что получила приличную доплату, которую пустила на ремонт и обустройство на новом месте. У Васьки в школе, кроме директора, никто не знал, что мальчик приемный, директор эту информацию не афишировала, а у остальных и вопросов не возникало, настолько Ленка с Васей были похожи. И зажили они семьей.

А тогда, в Казани, получив документы…

Еще до вмешательства Забарина, Лене адвокат как-то посоветовал:

– Знаете что, Елена Алексеевна, а получили бы вы справку-освидетельствование у нарколога, что мамаша Васина в последней стадии алкоголизма и претендовать на восстановление родительских прав не может.

– Да зачем? У нас есть отказ его бабушки с дедушкой, из Волгограда пришел отказ от тетки, мать под следствием находилась и давно родительских прав лишена, что еще надо?

– Да черт его знает! Лишний документ не помешает. А судья может затребовать такое освидетельствование. Если через суд, то формулировка может оказаться расплывчатой, а нам надо железно: больна без возможности исцелиться!

И Лена пошла разыскивать Верку. Нашла, а то!

Дверь нараспашку, на сломанной кровати, на голом подранном грязнущем матраце спала в пьяном беспамятстве мать Васьки. И из глаза у нее текла слеза.

Квартира – филиал городской свалки, совмещенный со стеклопунктом. Взрывом житейского отстоя выбиты почти все стекла, вонь соответствующая. Какое-то быдло проспиртованное сунулся было к Ленке, но она его влет успокоила, вложив всю злость накопившуюся в удар.