Крепость души моей - Олди Генри Лайон (книга жизни .txt) 📗
Девушка в строгом платье, похожая на учительницу со старой фотографии, шагнула сквозь пламя:
– Никто не вправе восхитить душу его помимо воли Отца Небесного. Его властью велю тебе – убирайся! Прочь!..
– Не надо! – прошептал Сергей. – Не надо, не поможет…
Опомнился, закричал, обжигая горло:
– Уходи, пожалуйста! Не надо!..
Поздно! Темная молния ударила из щели-рта. Девушка упала…
…Птица упала, в последний раз дрогнула крылом.
Затихла.
Эх, птичка-синичка!..
– Все ли сказали слово свое? – громыхнуло под сводами. – Или есть тут еще безумец?
– Есть, – откликнулся знакомый голос.
Микки оправил пиджак. Ударил тросточкой о камень:
– Всесильный! Отдай святотатца мне. Ибо пуще жизни люблю я Закон, человека же сего ненавижу в сердце своем. Повели сокрушить кости его, растерзать плоть, прах же развеять без следа. В том вижу я свою награду.
– Да будет так! – упало сверху. – Делай свое дело, и покончим на этом.
На зеркальном лице – зеркальная улыбка. Трость вновь ударила в твердь. Пятый из Седьмой Череды подошел к человеку, протянул руку:
– Я был прав, Сергей. В нашем славном городе произошла очень интересная история.
Коснулся пальцами…
Тьма.
10:01
…даже праха…
Первой вернулась мелодия. Следом пришли слова – те самые, про слезинку. Еще ничего не понимая, просто радуясь, что слышит, он бездумно повторял их, не вникая в смысл.
…покажется… что плачется… и боль в душе уляжется…
Его крепко тряхнули за плечо.
Придержали.
– Не упадите, – сказал памятный голос. – Костюм новый, жаль пачкать.
Сергей открыл глаза, скользнул взглядом по миру. Улица, дома. Стертый булыжник. Деревья с пыльными кронами. Неяркий осенний свет.
Облака.
Микки.
Сергей сбросил с плеча чужую руку. Выпрямился:
– С костей начнем? Или с мяса?
Микки на миг задумался:
– С документов. В кармане пиджака у вас паспорт, три справки и диплом. Первым делом ознакомьтесь. А вообще, рискну повториться, я вам не слишком завидую. Война, мобилизация, тиф…
– К-какой тиф?
Сергей огляделся. Знакомая улица, знакомые дома. Знакомые? Этих фонарей не было. Куда-то пропал асфальт. И вывески…
– Тиф? – моргнул Микки. – Да какой угодно. И сыпной, и возвратный. Ладно, мне пора, разбирайтесь дальше сами. Свою задачу я выполнил. В вашем мире, в вашем времени от вас, Сергей, не осталось даже праха.
Вскинул ладонь к невидимому козырьку, пристукнул тростью.
– Постойте!
Сергей протянул руку, сжал в пальцах воздух.
Вдохнул, выдохнул…
На заборе, покрашенном известкой, желтела подозрительного вида газета. Наклеена косо, уголок оторван.
– Там должно быть число, – громко произнес Сергей, подбадривая себя голосом. – Число и год.
Подумав, добавил:
– Век тоже. Наверное…
Оставалось подойти – и взглянуть.
Заря над Содомом
День первый
10:17
…мы несем весть…
– Куда?
Двое шли по ступенькам с размеренностью автоматов.
– Куда, говорю?!
Двое шли в ногу, как на плацу.
Охранники сдвинули плечи, заступая дорогу. Сержант Рябоконь, молодой и тощий, взялся за рукоять дубинки. Он чувствовал себя джедаем. Лейтенант Млын, бывалый дядька с седыми висками, просто ждал. В животе лейтенанта бурчал маленький оркестрик. С утра Млын позавтракал вчерашним кулешом, и его пучило. Рябоконь, гаденыш, потешался насчет «газовой атаки». Млын глотал «Эспумизан» и отгавкивался: «Поживи с мое!»
Двое остановились на три ступеньки ниже охраны. Переглянулись; не сговариваясь, почесали кончики носов. Первый ткнул пальцем за спины стражей порядка: туда, мол. В мэрию.
Куда ж еще?
– Немые? – предположил сержант Рябоконь.
Лейтенант Млын пожал плечами.
– Нельзя, – отрезал он. – Сессия.
Двое молчали. Ждали.
– Записывайтесь на прием, – велел Млын. – Вам назначат.
Его не поняли.
– Вход на запись слева за углом.
Млын показал рукой для наглядности.
Двое не двинулись с места. Они внимательно смотрели друг на друга. Словно решали, стоит ли разговаривать с умственно неполноценными.
– Весть, – наконец сказал первый. – Мы несем весть.
Лейтенант вздохнул:
– Сектанты. Шли бы вы, граждане, а?
Будь его воля, Млын послал бы придурков к известной матери. Еще бы и в зад напинал, для ускорения процесса. Но у него имелись инструкции.
– Без толку! Не пустят!
Кричали из жиденькой толпы пикетчиков, кучковавшейся у фонарного столба. Над головами борцов за справедливость маячили самодельные плакаты: «Воров на нары!» и «НЕТ – повышению коммунальных тарифов!» Пикет вел себя мирно, и охрана клала на него с прибором.
– Весть, – мертвым голосом сказал второй. – Дайте нам пройти.
С выдержкой у сержанта Рябоконя было не ахти. Таких, как эти, он на стояке вертел. Еще со школы. Оттого и пошел служить народу.
– Ты чучмек? – он взмахнул дубинкой: не всерьез, для острастки. – Чучмек, да? Русского языка не понимаешь?! Сказано: нельзя! А ну, кыш отсюда!
Еще один взмах, и сержант заорал: страшно, хрипя глоткой. Рука его, сжимавшая дубинку, почернела и обуглилась. Резина прикипела к ладони. С сухим хрустом кисть отвалилась целиком, вместе с дубинкой. Удар о каменные плиты, и резина откатилась в сторону, а плоть рассыпалась в прах, который унес жаркий порыв ветра.
– Вы… вы чего?!
Лейтенант Млын шарахнулся назад, судорожно хватаясь за кобуру. Пальцы, сволочи, никак не могли справиться с застежкой. С проворством, рожденным отчаянием, он юркнул в здание; захлопнул за собой дверь. Внутри лязгнуло.
– Воров на нары! – закричали пикетчики.
Они не слишком поняли, что произошло. Но бегство мента требовало реакции.
Искалеченный сержант, громко икнув, мешком осел на ступени. Из обрубка – черного, будто его залили смолой – не вытекло ни капли крови. Двое переступили через здоровую руку Рябоконя, вытянутую в умоляющем жесте, и поднялись выше. Двери перед ними распахнулись: беззвучно, как в немом кино. Обе створки, даже левая, которую открывали только к визиту премьер-министра и Алика Змиевского, больше известного как Алик Бабушка.
Все когда-то случается в первый раз.
Навстречу гостям ударил выстрел. Тусклая вспышка озарила сумрак холла. Следом полыхнуло так, что пикетчики отшатнулись. Мотальщица Терещенко, надевшая по случаю цветастый сарафан, выронила плакат «НЕТ – повышению коммунальных тарифов!». Всхлипнув: «Ой, мамочки!», она опрометью бросилась прочь. Усач Грицак, учитель физкультуры в младших классах и анархист в душе, щеголявший на митингах в черной «слобожанской» вышиванке, спрятался за столб.
Ахнул с восхищением:
– Бомба!
Из дверей вывалился живой факел. Пламя, объявшее Млына, было ослепительно-белым и словно стерильным – ни дыма, ни копоти. На пикетчиков пахнуло диким жаром. Горящий лейтенант сделал три шага и рухнул на бесчувственного сержанта. Оба быстро превращались в пепел и золу.
Двое вошли в мэрию.
Пикетчики кинулись наутек. В считанные секунды площадь перед зданием опустела. Вскоре догорел и костер на ступеньках.
10:25
…Бим и Бом…
– …это позволит пополнить городской бюджет…
