Самая страшная книга 2021 - Гелприн Майкл (читаем книги бесплатно .txt) 📗
По Новгородской они добежали до Кирочной, и здесь Поэт нырнул во дворы. Там царила полная тьма. Постоянно окликая друг друга и поскальзываясь в невидимой грязи, спецгруппа товарища Багряка летела сквозь ночь, из одного колодца в другой, летела на зов Красной Дамы. В какой-то момент оказалось, что они уже поднимаются по узкой деревянной лестнице. Скрипели под подошвами некрашеные доски, ноздри наполнял запах свежей смерти.
– Опоздали-таки, – пробормотал Поп, едва войдя в квартиру. В коридоре не было никакой мебели, кроме старинного зеркала в пыльной раме. На этом зеркале темнели кровавые брызги. В дальней комнате двое сидели в креслах перед раскрытым окном. Сырой ветер успел намочить их одежду. Запрокинутые лица были белы словно снег. Под одним из сидящих натекла внушительная лужа мочи. Крови почти не осталось – так, несколько капелек на манжетах рубашки да на подоконнике. Наверняка оставлены намеренно, как и брызги на зеркале.
– Дразнится, гнида, – сказал Анархист. – Поймаю – убью.
– Ты лучше с этими разберись, – сказал Поп. – Я бы сам, но милостью Божией рука моя нетверда.
Анархист пожал плечами, вынул из заплечного мешка киянку с кольями и пустил их в ход. Быстро и деловито, ничуть не смущаясь святости людской плоти. Будто курицам на кухне головы отсекал.
Бросив быстрый, испуганный взгляд на пронзенные деревяшками тела, Поэт подошел к окну, оперся о подоконник:
– Она там. Рядом. Манит меня. Моя прекрасная дама.
– Красная Дама, – поправил Поп. – Так эта дрянь по документам проходит. Властям не нравится, но против народа не попрешь. Поэтому лучше добавляй «так называемая», чтобы чего не вышло. Например, «меня манит моя так называемая Красная Дама».
– Не поэтично, – сказал Анархист, убирая киянку.
– Что бы ты еще в стихах понимал, грамотей.
Солдат встал рядом с Поэтом, посмотрел в серую петроградскую ночь, спросил:
– Куда теперь?
– Совсем близко. Я знаю. Я покажу. Они спустились по парадной лестнице, освещенной масляными светильниками, и вышли на улицу. Поэт больше не колебался. Он повел их на другую сторону, там миновал три дома, в четвертом поднялся на второй этаж, остановился перед запертой дверью, ткнул пальцем:
– Здесь.
Ни слова не говоря, Анархист поплевал на руки, перехватил поудобнее топор и за три удара вырубил замок. Солдат ворвался первым, с пистолетом наготове. Их встретили сквозняк и тишина. Трупы лежали в кроватях, в мирных позах людей, так и не успевших понять, что умирают. Но на сей раз крови было больше. Она пропитала простыни и одеяла и до сих пор капала из-под самой маленькой кроватки на пол.
– Мразь! – сказал Поп и отвернулся. – Нажралась. Развлекается просто.
– Играет с нами, – сказал Солдат.
– Ага, – рыкнул Анархист. – И не она одна!
Он подошел к Поэту, ткнул его пальцем в грудь:
– Ты ведь намеренно водишь нас кругами, стихоплет. Так?
– Нет, и в мыслях не было. Я просто следую за ее зовом. Он иногда стихает, иногда совсем прерывается, но после возобновляется снова. Возможно, она догадывается, что мне нельзя верить.
– Знаешь рифму на слово «кулак»?
– Чт… – переспросить Поэт не успел. Анархист, не замахиваясь, ударил его в живот.
Поэт осел на колени, хватая ртом воздух и силясь вдохнуть. Анархист довольно хмыкнул и кивнул Попу:
– Твой выход, батюшка.
– Ну наконец-то, уж думал, что все зря! – ответил Поп, закатывая рукав.
Оголилось мучное предплечье с прожилками вен, и слезящиеся глаза Поэта затравленно забегали. Поп взял протянутый Солдатом траншейный нож и, поморщившись, чиркнул по коже. Тускло блеснула капля крови, за ней – вторая. Поэт облизнул синие губы.
– На-ка, отрок, отведай, – пьяно икнув, протянул руку Поп.
Лицо Поэта нервически дернулось, и он решительно замотал головой.
Солдат устало вздохнул, зашел к нему со спины, одной рукой крепко вцепился в волосы, задирая голову вверх, а второй обхватил тонкую шею.
– Пей давай, не ерепенься, – осклабился Анархист. – Глядишь, разговеешься, повеселеешь.
Поп приблизил руку к губам Поэта и лишь скривил губы, когда желтые клыки впились в плоть. Поэт припал к кровоточащему предплечью, присосался к ране и, сопя, закатил глаза.
– Хороша красненькая с водочкой, а? – подмигнул ему Поп.
Прошло добрых две минуты, прежде чем Поэт напился и обмяк в руках Солдата, сытый и обессиленный. Он обвел спецгруппу осоловелым взглядом, утер влажные губы рукавом и, растягивая слова, спросил:
– А что дальше-то, господа?
– А дальше, – ответил Анархист, – даме твоей телефонировать будем.
Поэт поднял на него удивленный взгляд, раскрыл было рот, но в эту же секунду кулак Анархиста глухо бухнул ему в челюсть. Зубы Поэта клацнули, и он повалился на окровавленный ковер, раскинув руки.
Поп задумчиво почесал затылок.
– Крепко ты его, – сказал он Анархисту. – Меру ж знать надо. Поди, шею своротил, глянь, какая она у него худосочная.
– Цыц, – бросил Анархист, дуя на ссаженные костяшки. – Я свое дело знаю. Не покалечил.
– Да откуда ж тебе знать, морда? – осклабился Поп. – Ума-то Бог явно недодал, знает он.
Солдат присел на корточки над распластавшимся на полу Поэтом. Анархисту на миг показалось, что сгорбленная темная фигура напоминает ему степного стервятника. Что Солдат снимет сейчас свое жестяное лицо и вопьется зубами в прозрачную белую кожу и красную – а она красная, наверняка красная, как и у людей! – плоть под ней. От одного этого образа, от почудившегося на миг жалобного звяканья отброшенной маски ему стало дурно. Он отвел взгляд, уставился в окно. За окном на сером небе зияли силуэты соседних крыш, а стылый ветер волочил между ними клочья дыма.
Солдат по-собачьи склонил голову набок. Поп цыкнул языком:
– Что там?
Солдат тут же вскинул руку, призывая к тишине.
– Он бредит, – донесся сдавленный голос из-под маски. – Говорит с ней.
Поп округлил глаза и пьяно икнул. Он опустился рядом с Солдатом и прислушался. Синюшные губы Поэта шевелились, и до Попа донесся голос, тихий, как шелест опавшей листвы:
– Прошу тебя… Мне больно видеть это… Ты целуешь их, ты касаешься их… Молю тебя, скажи… Скажи, чем они лучше меня, они ведь даже не люди… Останки… Лишь останки людей, и они удостаиваются твоих поцелуев… Боже, я вижу Вавилон, я вижу огни Содома… Прошу тебя, молю, не надо… Ты будешь зачумлена, заклеймена этой грязью, этой траншейной слизью, не способной быть людьми…
Поп брезгливо скривился:
– Что-то в этот раз не работает. Что он несет? Юродивый, ей-богу. Воистину сказано в Писании – у хорошего человека не бывает белых рук.
– Не сказано там такого, – вклинился Анархист.
– Мне виднее, что там сказано, а что нет! – огрызнулся Поп. – Как научишься читать и пальцем по странице не водить, тогда и будет у нас диспут.
Солдат выпрямился. Влажно блеснули глаза в прорезях маски, скрипнула кожа его перчаток.
– Я понял, где тварь, – сказал он.
Поп вскинул бровь. Анархист довольно заурчал, поправляя ранец.
– Увечный дом, – сказал Солдат. – Дом призрения для ветеранов. Она там. Место знаю. Полчаса отсюда.
Поп лишь вздохнул. Хмель отступал, а на его место приходили промозглый ветер, редкие капли дождя, запах гари и страх. Как, впрочем, и всегда.
– Дохлика здесь бросаем? – спросил Анархист.
Солдат утвердительно кивнул:
– Да, по нему она нас приметит на подходе. Пусть отдохнет тут.
Снова улицы, серое на сером. Пыль в лицо и вороньи крики высоко над изломанными крышами. Закопченные красные растяжки между стенами проулков. Чернолицые старухи и дети, пропадающие навсегда во мраке колодцев.
– Этот город – идеальная кормушка, – пробурчал Анархист. – Человек исчезнет – никто искать не станет. Будто даже дома жрут людей.
– Город – обеденный стол самого диавола, – пробурчал Поп. – Пир, каких цари вавилонские не видывали.
Солдат молчал. Он словно не слышал товарищей и вышагивал вперед, прямой, как штык-нож. Как тень статного и справного человека, которым когда-то был.
