Путь в тысячу пиал - Шаталова Валерия (книга жизни txt, fb2) 📗
Джэу поморщилась. В целом ей было плевать, что кто-то там умер, но обсуждать с толстушкой Шакпори угощения на предстоящих похоронах даже ей казалось неуместным.
– Спасибо за новости, Шакпори, это очень интересно и важно для меня, особенно теперь. – Джэу кивнула на свои руки, по локоть вымазанные копотью и остатками масла, и ехидно добавила: – Ты специально искала того, кто не сможет заткнуть себе уши во время твоей пустопорожней болтовни?
– Побереги свой яд для кого-нибудь другого. – Шакпори обиженно вздернула подбородок. – Я бы ни за что добровольно не стала искать тебя, но кушог Нгян велел сообщить, что удовлетворил твою просьбу присоединиться к похоронной процессии.
– Не врешь?! – Джэу стиснула в руках лампу, которую чистила, и с восторгом уставилась на Шакпори, но та лишь с притворным сочувствием покачала головой.
– Я всегда знала, что ты не в себе, Джэу. Но теперь окончательно уверилась: неблагие тэнгри, а то и вовсе проклятые духи бон высосали разум из твоей головы. Ведь всем понятно, что прислужникам дозволяется присоединиться к монахам во время похоронных обрядов лишь для того, чтобы… А-а-а, – она махнула рукой, вставая, – да чего тебе говорить! В этих лампах и то человечности больше!
Когда Шакпори ушла, резко крутанувшись на месте, Джэу отложила лампу и закрыла глаза, пытаясь унять колотящееся сердце.
«Наконец-то! Справлюсь ли я? Получится ли осуществить то, что задумала?»
Она вдыхала и медленно выдыхала прохладный воздух до тех пор, пока не успокоилась окончательно. И когда она открыла глаза, в них не было ни сомнения, ни страха.
Глава 4. Цэрин
Монастырей-гомпа в Тхибате всего четыре, но монахи их населяющие – лекари, геоманты, астрологи и воины – весьма уважаемы простым народом. Зачастую гомпа имеют жесткую иерархию и дисциплину, и простой монах может достичь ступени ламы лишь великим усердием, благочестием и приверженностью шести добродетелям, коими являются щедрость, мудрость, воздержанность, правдивость, сочувствие и мироотвержение.
Страх сковал Цэрина так, что казалось он враз позабыл слова молитвы. Тени близились, пока наконец меж клыков дзонг-кэ не показался…
«Монах?» – с удивлением уставился Цэрин на выбритую голову высокого старика, закутанного в многослойную буро-оранжевую каша́ю. И даже его тень теперь выглядела вполне обыденно.
Однако импульсивный порыв вскочить на ноги и броситься к людям был перечеркнут вновь раздавшимся хриплым мычанием. Теперь Цэрин мог рассмотреть, что двое, шедшие последними, также были монахами, однако поверх традиционных одежд на их плечи были наброшены плащи с капюшонами из грубой темной ткани. В руках они тащили холщовый мешок, в котором кто-то отчаянно брыкался. А странные звуки, если задуматься, весьма походили на приглушенные стоны из насильно заткнутого рта, но этого, конечно, за плотной тканью было не разглядеть.
Цэрин в своем укрытии нахмурился, пока не понимая, что именно предстало его взору. Если бы кто-то спросил его о том, кто он такой и откуда, как оказался в темной пещере, в памяти его всплыло бы лишь свое имя. Да еще, пожалуй, смутное ощущение собственного достоинства. Но в остальном в памяти зияли бездонные дыры, черные, как мрак той бесконечной пещеры, что осталась позади. Однако же при этом Цэрин был твердо уверен, что и монахи не должны скрытно бродить в пещерах, как горные лха, хранители сокровищ земных недр. И уж тем более не должны пленять людей, завязывая их в мешки, явно не с добродетельной целью. Это было столь же очевидно для Цэрина, как и все прочие знания об окружающем мире, что по какой-то таинственной причине не исчезли из его памяти.
– Учитель, мне кажется, в этот раз мы забрались дальше, чем прежде. – Один из монахов в накидке привлек внимание того, кто шел впереди их маленькой группы. – Он словно чувствует приближение бездны и сопротивляется все сильнее с каждым шагом.
Пожилой монах в оранжево-бурой каша́е замедлился и на ходу кивнул:
– Знаю, До́ржо, я тоже чувствую вибрацию энергии Бардо́. Пройдем еще немного и приступим.
– Да, но…
Возражения прервал еще один из группы, следующий сразу за стариком. Он шикнул на Доржо и добавил негромко:
– Хватит. Когда учитель говорит, ученики-ши́шья не перечат, а раскрывают свой разум и внемлют.
Доржо смешался и замолчал, и в наступившей тишине странная группа прошла мимо валуна, за которым затаился Цэрин, и удалилась вглубь зала так, что их почти не стало видно за выступающими из пола клыками дзонг-кэ.
«…обобрал нас до нитки, мерзавец!» – всхлипнула женщина у Цэрина в голове. – «Украшения, отцовский кинжал, даже его плащ на меху…»
Цэрин отмахнулся от очередного призрачного голоса, закусил губу, размышляя, но затем все же двинулся за неправильными монахами.
«Сдаться на их милость? Нет уж… Не стоит привлекать внимания. Лучше прослежу за ними до выхода из подземного лабиринта».
Вскоре он наткнулся на сложенные у одного из каменных клыков плащи – вероятно, монахам, что несли мешок, стала мешать дополнительная одежда. Недолго думая, он подхватил одну из накидок и с тихим вздохом блаженства укутался в нее.
Странная процессия тоже остановилась неподалеку: монахи опустились на колени, сев вокруг серого, не излучающего свет клыка дзонг-кэ – одного из немногих подобных. К нему привязали свою ношу, и человек в мешке дергался и мычал пуще прежнего, словно предчувствуя неладное. Цэрин собственной кожей ощущал исходящие от него злость и страх, но сам продолжал стоять, не шелохнувшись, хоть бездействие и давалось ему с трудом. Пришлось с силой вцепиться в один из каменных клыков, удерживая себя на месте. Как бы ни хотелось помочь несчастному пленнику, он не собирался оказаться на его месте – во втором таком мешке улечься по соседству. А Цэрин был уверен, что именно так с ним и поступят. Да и что мог сделать он – израненный и изможденный – против трех крепких монахов, пышущих здоровьем и силой. Даже их пожилой учитель наверняка бы в одиночку справился с Цэрином, измотанным долгими скитаниями по пещерам.
Тем временем монахи тихо запели неизвестную мантру: шипящую и прерывистую. Будто во время напева все разом забывали следующее слово и замирали, выжидая. А затем вновь принимались растягивать слова, ровно до следующего обрыва. Наконец мантра закончилась, монахи подались вперед, припадая лбами к земле. Воцарившуюся тишину нарушало лишь злое мычание пленника. Цэрин был уверен – не будь его рот заткнут, он бы уже проклял всех вокруг или вовсе стал призывать духов бон, выменивая спасенье на собственную душу.
Окончив первую часть непонятного обряда, монахи зашуршали одеждами и вытащили на свет ручные молитвенные барабаны, представлявшие собой небольшие железные цилиндры, надетые на палочку-ось. Они уселись поудобнее, поджав под себя ноги, барабаны взяли в правую руку, уперев свободный конец палочки в колено, и стали раскручивать их. Округлые гирьки на цепочке, закрепленные ближе к верху цилиндра, застучали по железным бокам барабанов, и зал наполнился ритмичным боем. Вскоре к ним присоединились напевы, но мантра, так легко слетавшая с губ монахов, снова была Цэрину не знакома. Хотя он мог поклясться, что знает все молитвы. Их он помнил, в отличие от своего прошлого. Но здесь, под щетинистыми сводами пещеры, происходило что-то совсем необычное.
Привязанный человек неистово бился в путах и хрипел в агонии. А голоса монахов становились все громче и громче, словно наливаясь силой. Мантра отражалась от каменных сводов пещеры и словно проникала под кожу, порождая мурашки. Цэрин передернул плечами, сбрасывая наваждение. Он оглянулся назад, туда, откуда пришли монахи, раздумывая, как бы незаметно броситься прочь отсюда. Смотреть на мучения несчастного пленника и слушать жуткие песнопения больше не было сил.
