Дай пять - Иванович Джанет (библиотека книг .txt) 📗

Конни подняла на меня взгляд, когда я вкатилась в дверь:

– Что, Бриггс действительно только три фута ростом?

– Трехфутовый и несговорчивый. Мне следовало прочесть физическое описание, прилагаемое к его обязательству явиться в суд, прежде чем постучать в его дверь. Наверно, ничего больше не поступило еще?

– Прости, – подтвердила Конни. – Ничего.

– Что за дурацкий день сегодня. Пропал мой дядюшка Фред. Поехал по поручениям в пятницу, и с тех пор его никто не видел. Нашли его машину на стоянке у «Грэнд юнион».

Про расчлененку не было нужды упоминать.

– С моим дядей однажды приключилось подобное, – вмешалась Лула. – Он прошел пешком весь путь до Перт–Амбоя, прежде чем кто–то его нашел. На стариков такое находит.

Дверь во внутренний кабинет была закрыта, и Рейнджера нигде не наблюдалось, поэтому я догадалась, что он говорит с Винни. Я глазами указала на дверь:

– Рейнджер там?

– Ага, – подтвердила Конни. – Он делал кое–какую работу для Винни.

– Работу?

– Не спрашивай, – произнесла Конни.

– Не по части охотничьей ерунды.

– Даже близко не стояло.

Я покинула контору и подождала снаружи. Спустя пять минут появился Рейнджер. Вообще–то Рейнджер американец кубинского происхождения. Черты у него «Англо», глаза «Латино», кожа цвета кофе латте, а тело – воплощение всего того, каким должно быть тело. Свои черные волосы он завязал в конский хвост. На нем была надета черная футболка, которая сидела на нем, как татуировка, и черные спецназовские брюки, заправленные в черные высокие ботинки.

– Йо, – поздоровалась я.

Рейнджер взглянул на меня поверх очков:

– И тебе «йо».

Я жадно осмотрела его машину:

– Здоровский «мерседес».

– Просто транспорт, – ответствовал Рейнджер. – Ничего примечательного.

В сравнении с чем? С «Бэтмобилем»?

– Конни сказала, что ты беседовал с Винни.

– Деловые переговоры, милашка. Я не беседуюс Винни.

– Нечто подобное я и хотела обсудить с тобой… то есть твои дела. Ты помнишь, что ты в некотором роде мой наставник по охотничьему делу?

– Элиза Дулиттл и Генри Хиггинс сделали Трентон.

– Ага. Ну, правда в том, что охота за головами не очень хорошо складывается.

– Никто не убегает из–под залога.

– И это тоже.

Рейнджер прислонился к машине и сложил руки на груди:

– И?

– И я подумала, может мне стоит внести разнообразие.

– И?

– И я подумала, что ты мог бы мне помочь.

– Ты говоришь о ценных бумагах? Инвестировании денег?

– Нет. Я говорю о зарабатыванииденег

Рейнджер запрокинул назад голову и тихо засмеялся:

– Милашка, ты не захочешь такого рода разнообразия.

Я сощурила глаза.

– Ладно, – пошел он на попятную. – Так что у тебя на уме?

– Что–нибудь законное.

– На свете имеются все виды законного.

– Хочу что–нибудь совсем законное.

Рейнджер наклонился ко мне и понизил голос:

– Позволь тебе растолковать мою рабочую этику. Я не делаю того, что вызывает во мне чувство моральной несправедливости. Но иногда мой моральный кодекс отбивается от нормы. Временами мой моральный кодекс несовместим с законом. Большую часть того, что я делаю, пребывает в переходной зоне, только за пределами полностью законного.

– Тогда ладно, как насчет того, чтобы направить меня на что–нибудь по большей части легальное и уж точно морально правильное?

– Ты уверена?

– Да.

Нет. Не очень.

Рейнджер сделал замкнутое лицо:

– Я подумаю над этим.

Он сел в машину, мотор завелся, и Рейнджер укатил прочь.

Итак, у меня имелся пропавший дядюшка, который вполне возможно расчленил женщину и запихал ее части в мусорный мешок. Но у меня также была просрочена плата за квартиру. Как–нибудь мне придется урегулировать обе проблемы.

Глава 2

Я вернулась к «Клаверлиф Эпатментс» и припарковалась на стоянке. Потом взяла с заднего сиденья черный нейлоновый пояс с отделениями для всяческой амуниции, пристегнула его, начинив электрошокером, перцовым балончиком и наручниками. Затем отправилась на поиски управляющего здания. Десять минут спустя я стояла перед квартирой Бриггса, и в руках у меня был ключ от двери. Дважды постучала и провопила:

– Залоговое правоприменение.

Ответа не было. Тогда я открыла дверь ключом и вошла. Бриггса дома не оказалось.

Терпение – необходимая добродетель охотника за головами, и мне ее всегда недоставало. Я нашла стул, поставила его лицом к двери и уселась, выжидая. Я себе твердила, что буду сидеть столько, сколько потребуется, но понимала, что сама себе вру. Начать с того, что сидеть вот так в его квартире было чуточку незаконно. И потом нужно иметь в виду, что на самом деле я очень боялась. Ладно, допустим, в нем три фута росту… но это не значит, что он не может выстрелить. И не значит, что у него не имеются какие–нибудь чокнутые дружки ростом футов шесть с четырьмя дюймами в придачу.

Я уже сидела час с лишним, когда раздался стук, и я увидела, как под дверь просунули листок бумаги.

«Дорогая Неудачница, я знаю, что ты там, и не собираюсь появляться дома, пока ты не уберешься», – гласила записка.

Великолепно.

* * * * *

Облик моего дома несет в себе поразительное сходство с «Клаверлиф». То же самое сооружение из кирпичей, то же самое минималистское внимание к качеству. Большинство жителей в моем доме старики, разбавленные клмпанией нескольких латиноамериканцев, которые вносили интересное разнообразие в наше общество. Покинув квартиру Бриггса, я отправилась прямо домой. Проходя по холлу, забрала почту. Желания вскрыть на ходу конверты, чтобы узнать содержимое, у меня не возникло. Счета, счета, счета. Я открыла дверь ключом, кинула почту на кухонную стойку и проверила автоответчик. Ничего. Мой хомяк Рекс спал в клетке в банке из–под супа.

– Эй, Рекс, – позвала я. – Я дома.

Раздался легкий шорох сосновых стружек, но это все. Рекс явно не был настроен чуточку поболтать. Я подошла к холодильнику, чтобы достать ему виноградину, и обнаружила пришпиленную к дверце записку. «Я принесу обед. Увидимся в шесть». Записка была без подписи, но по тому, как затвердели мои соски, я поняла, что она от Морелли.

Я выкинула обрывок бумаги в мусорную корзину и опустила виноградину в клетку Рекса. В стружках произошел значительный переворот. Сначала показался задик Рекса, потом Рекс запихнул виноградину за щеку, замигав черными сияющими глазками, повел на меня усиками и шмыгнул обратно в банку.

Я приняла душ, с помощью геля и фена произвела манипуляции с волосами, надела джинсы и хлопковую блузку, шлепнулась на кровать вниз животом, чтобы поразмыслить. Обычно я предаюсь философским размышлениям, лежа на спине, но я не хотела до прихода Морелли смять прическу.

Первая мысль, пришедшая мне в голову, была посвящена Рэнди Бриггсу, и как было бы здорово протащить его за маленькую ногу по лестнице из его квартиры, чтобы его глупая, как дыня, башка подскакивала на ступеньках, бум, бум, бум.

Потом я подумала о дядюшке Фреде, и в левой глазнице ощутила резкую боль.

– Почему я? – вопрошала я, но, как водится, ответа не дождалась.

По правде сказать, дядюшка Фред вовсе не был Индианой Джонсом, и мне на ум не приходило ничего путного, кроме приступа болезни Альцгеймера, несмотря на те чудовищные снимки. Я попыталась вспомнить все, что о нем знаю, но этого оказалось очень немного. Когда он улыбался, это была радушная и фальшивая улыбка, а его вставные челюсти при этом клацали. А ходил он, разведя ступни в сторону… как утка. Вот и все. Все воспоминания о дядюшке Фреде.

Пока я бродила по тропинкам своей памяти, на меня напала сонливость, и тут вдруг я очнулась от дремоты с тревожным чувством. Я услышала, как со щелчком открылась входная дверь, и сердце стало выпрыгивать из груди. Когда я пришла домой, то закрыла дверь на замок. А сейчас кто–то ее открыл. И этот кто–то был в моей квартире. Я задержала дыхание. Пожалуйста, Боже, пусть это будет Морелли. Мне не очень по душе был образ шныряющего по моему дому Морелли, но это гораздо приятней, чем столкнуться лицом к лицу с уродливым тупым парнем, которому захочется схватить меня за горло и сжимать, пока мой лиловый язык не вывалится наружу.