Отрицание ночи - де Виган Дельфин (электронные книги бесплатно TXT, FB2) 📗

Быстро поправившись, Люсиль продолжила работу, начатую в БОБН (Бригада по обслуживанию больных наркоманов), в больнице Ларибуазьер.

Когда Люсиль привозили на «Скорой помощи», она говорила с женщиной-психиатром – той самой, которая проводила собеседование при приеме на работу. Выйдя из больницы, Люсиль очень волновалась, однако начальство подтвердило намерение оставить за Люсиль ее должность. Мама выразила огромную благодарность психиатру Ларибуазьер, и годы, проведенные в этой больнице, оказались для Люсиль очень счастливыми.

Протекали недели и месяцы, Люсиль вроде бы восстановила прежний ритм жизни, однако порой ее тревожили странные мысли, подозрения и страхи. Из двух зол она всегда выбирала одно – худшее. Я волновалась и однажды решила позвонить врачу, который занимался мамой при госпитализации. Он весьма четко обрисовал ситуацию: либо смирительная рубашка и такие дозы лекарств, при которых мама не сможет ничего, либо нормальная жизнь, время от времени омрачаемая приступами паники и бредовыми мыслями.

– Многие здоровые люди порой ведут себя как психи, и родственники не принимают это за сумасшествие, – уточнил врач.

Из этой беседы я сделала вывод, что мы должны принимать Люсиль такой, какая она есть, и не обращать внимания на мелкие отклонения, если они не мешают маме работать, жить и любить нас. Мы приняли решение доверять маме и позволять ей самой регулировать свой организм, настроение и страхи.

Всюду, где бы Люсиль ни появлялась за эти пятнадцать-двадцать лет, она заводила друзей. Люсиль олицетворяла собой одновременно и ребенка, и взрослого, и шаловливого фантазера, и серьезного глубокомысленного человека. Люсиль в жизни везло – она легко заводила верных друзей.

Думаю, что работа, сознание собственной нужности и полезности, желание облегчить страдания других людей давали Люсиль возможность самореализации. Она чувствовала себя стабильно благодаря работе.

Несколько раз Люсиль навещала Манон в Мексике. Она любила убегать от обыденности, встречаться с Манон и семейством, жить в красивом доме, она любила квартал Койоакан, живопись Фриды Кало и Диего Риверы.

Пожив в Мексике три года, спустя какое-то время после рождения второй дочки, Манон вернулась в Париж.

Мои дети, а чуть позже и дети Манон называли Люсиль, по ее просьбе, бабушка Люсиль. Люсиль ценила свой статус бабушки и матери, для нее все выглядело проще простого: она продержалась очень долго, дожила до внуков – и это победа.

Мои дети до сих пор отлично помнят, как бабушка гуляла с ними в парке Виолетты и готовила им блины – неизбывный ритуал, прекрасные моменты прошлого! Каждый раз Люсиль позволяла детям готовить рататуй по их собственному рецепту, использовать любые продукты из холодильника и обещала непременно попробовать блюдо.

И поэтому на глазах у моей хитрющей дочери и сына Люсиль перепробовала разнообразные приправы, шоколад, тесто, варенье, соевый соус, кока-колу, провансальские травы, сгущенное молоко, оливковое масло и многое другое.

Люсиль оказалась супербабушкой, заботливой и внимательной, она тряслась над нашими детьми в сто раз больше, чем над нами во времена нашего детства. Люсиль не отходила от детей ни на шаг, брала их за руку у светофора (даже когда они достаточно выросли, чтобы справляться в одиночку), никогда не оставляла открытыми окна и проводила свободное время, воображая гипотетические катастрофы (сквозняк, молния, ступенька, бактерия) и способы защиты от них детей.

Я вспоминала, сколько долгих часов мы с Манон проводили вдвоем, лишенные маминого внимания.

Однажды мы с Люсиль встретились в кафе, и она поделилась со мной некоторыми опасениями по поводу детей. Люсиль повсюду мерещились педофилы, и каждого мужчину старше пятнадцати лет она тут же записывала в категорию насильников и маньяков. Меня немного угнетала мамина одержимость, и я не хотела, чтобы она угнетала детей. Мой разговор с Люсиль быстро перешел на повышенные тона, Люсиль вела себя агрессивно, я выходила из себя. Я точно не помню, что говорила, кажется, что-то насчет страхов, которые она переносит с себя на наших детей. Люсиль внезапно выскочила из-за стола и опрокинула стол с нашим обедом прямо мне на колени. Я сидела в модном кафе на улице Оберкампф и на виду у всего честного народа созерцала картофель фри, жареную курицу, крок-месье и салат у себя на брюках. Люсиль испарилась. Я с достоинством поднялась со стула, собрала рассыпанный картофель, подняла стол, оставила деньги и ушла, не оборачиваясь.

Мы никогда больше не возвращались к этому эпизоду. Время научило нас двум вещам: орать друг на друга и прощать друг друга.

Люсиль обожала улицу Жан-Жорес, магазины Fabio Luci и Sympa, где продавалась одежда и аксессуары – отнюдь не на любой вкус. Мама часами зависала в бутиках, разглядывая новые и старые модели, покупала себе помаду, колготки, майки, лифчики, сумки, туфли – с ее точки зрения, безупречного качества. Люсиль постоянно моталась по разным барахолкам и блошиным рынкам, где выуживала из общего бардака более или менее полезные финтифлюшки. С годами Люсиль прикипела душой к разного рода дешевому хламу, безделушкам и убогому декоративному ширпотребу.

Для внуков Люсиль откапывала на рынках удивительные презенты – бутылочки, соски, фломастеры, конструкторы, мягкие игрушки, точилки, фигурки разных зверей и птиц.

Вспоминая возвращение Манон в Париж, я думаю, что эта эпоха соответствует наиболее спокойному периоду жизни Люсиль, периоду нежности, благости, приятных забот, периоду тишины перед новой волной безумия. У меня сохранились фотографии с дней рождений Люсиль – на снимках она гордо улыбается и выглядит вполне счастливой, хотя свечек на торте уже чересчур много.

Накануне шестидесятилетия Люсиль предприняла необходимые шаги, чтобы отсрочить пенсию и продолжить работу в больнице. Люсиль не хотела получать крохотную пенсию, к тому же ей нравилась ее работа, и она боялась бездействия.

Получив отсрочку по пенсии, Люсиль отправилась к врачу – у нее давно болело плечо. Врач велел сделать рентген легких.

Вскоре Люсиль позвонила мне и своим фирменным категоричным взволнованным тоном объявила, что у нее рак легких. Поскольку результаты анализов еще не пришли, я попыталась ее успокоить – мол, необходимо подождать, может, все не так серьезно и не стоит драматизировать, какого числа МРТ?

Я отлично помню, как повесила трубку и завершила разговор на мажорной ноте, хоть и понимала: у мамы рак, и она это знает.

Предыдущим летом Люсиль часто жаловалась на сильную усталость. На выходных в Пьермонте, где мы собрались вместе с детьми и Манон (Лиана охотно предоставила нам дом на время своего отсутствия), мы с сестрой списывали мамину усталость на трудовые перегрузки, нехватку сна, солнца, общественный транспорт, парижский ритм жизни и даже – на нежелание заниматься бытом. Затем Люсиль на неделю съездила к Манон в Мексику и отлично отдохнула.

Обследования подтвердили рак.

Сначала Люсиль попросила никому не говорить, посещала врачей, заполняла бумаги, сдавала анализы. Ей предстояла операция – удобное расположение опухоли позволяло удалить раковое образование целиком, – затем химиотерапия и лучевая терапия.

Люсиль предупредила семью в последний момент.

Мама расстроилась из-за реакции Лианы.

По словам Люсиль, Лиана не приняла ее болезнь всерьез.

В день, когда Люсиль положили в Институт Монсури, я обедала с ней в кафе в четырнадцатом округе. В двух шагах от квартиры на улице Огюст-Лансон (где мы жили с Габриелем), в двух шагах от парка Монсури, где мы с Манон гуляли в детстве, в двух шагах от квартиры Беренис, в двух шагах от больницы Святой Анны.

Воспоминания разворачивались в моей голове, как лоскутное покрывало, чью мозаику я никак не могла собрать воедино, а тем временем Люсиль сидела передо мной, выпрямив спину и стараясь «держать лицо». Люсиль бросила курить, ей будущее выглядело не слишком заманчиво: химия, катетеры, облучение, лекарства. Однако мама умудрялась поддерживать разговор и расспрашивала меня о новой книге, о работе, о том, как идут дела…