Пленники Раздора (СИ) - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка" (книги без регистрации бесплатно полностью TXT) 📗
Удар.
— Скотина!
«Отстань…»
Как же холодно!
Он ничего не видел. Только стремительно костенел. Смерть?
…Его куда-то тащили. Голова болталась туда-сюда, ноги волочились. Кто-то рядом дышал тяжело и сипло. Вполголоса ругались. Пленник не разбирал слов и не чувствовал боли. Происходящее он осознавал урывками, между провалами из яви в беспамятство. Плеск воды. Шорох камней под сапогами. Его передают с рук на руки, снова тащат, хрипло бранясь. Куда? Зачем?
Какие-то разговоры, спешка…
— Уводи их сторону бобровой плотины.
— А ты?
— Меня не найдут, что я — леса не знаю?
— А он?
— А он мертвый. Поводи их кругами. Потом на Верхополье ступай и в обход, как договаривались.
Кто это говорит? Всё равно…
И снова темнота.
…Пахло землёй, дождём, прелой листвой. Какие острые, пряные запахи! Такие резкие. Слишком резкие! Пленника замутило, скрутило, встряхнуло, вывернуло наизнанку. Фебр судорожно кашлял, давясь желчью и кровью. Попытался открыть глаза — не вышло, плотная повязка стискивала голову.
Чьи-то руки удержали за плечи.
Она?
— Ну? Живой?
Она.
— Пей.
К губам приложили плошку с водой. Обережник жадно припал. Вода была прохладная, вкусная, он давился, понимая, что напиться вдоволь не позволят. Так оно и вышло.
— Хватит. Ишь.
Его толкнули, опрокидывая на спину.
— Эх, уродище страшное, дай, хоть погляжу на тебя. Живого места нет…
Он приготовился к тому, что сейчас снова будут тыкать пальцами, щипать, дёргать за волосы. Но вместо этого с измученного тела начали снимать вонючие лохмотья, безжалостно отрывая их там, где тряпье присохло к ранам. Обережник кусал потрескавшиеся губы.
— Да ори уж, упырище патлатое! — сказали пленнику, но сразу после этого легонько шлёпнули ладонью по груди.
Руки, ноги, сломанные кости снова схватило льдом. Фебр оцепенел. Рядом будто встряхнулась, огромная собака. И за миг до того, как снова провалиться в беспамятство, пленник почувствовал горячий мокрый язык, скользящий по плечам, груди, лицу…
Теперь он жил между провалами черноты и разноцветными вихрями, осознавая себя, но мало что понимая. Холод стал постоянным спутником. И впервые за долгое время хотелось есть. Как же хотелось! Чтобы согреться хоть на миг.
Хранители, чуточку тепла! Пусть ненадолго!
Он зарывался лицом во что-то теплое, лежащее рядом, пытался продлить скупое наслаждение — как жесткий мех скользит по холодной почти бесчувственной коже… Но подступала темнота. И разноцветные вихри. И стужа. Язык примерзал к зубам.
Потом где-то текла вода. И так пахла… речной травой, мокрым песком, тиной, плавающей в омуте рыбой…
Его куда-то тащили волоком. Тело звенело от холода. Казалось, ударься посильнее, так и разлетишься на тысячи ледяных осколков. А ещё запахи, запахи, запахи… Дурманящие, лишающие рассудка. Он пытался оглядеться, понять, что это — но всё вокруг неслось пёстрым хороводом.
Очнулся пленник на берегу речушки. Мир раскачивался, а взор застила мутная пелена. Нагая женщина выходила из воды. Длинные волосы облепили стройное тело. Женщина подошла к пленнику, склонилась, обхватила за плечи, подняла, вынуждая встать на подгибающиеся ноги.
— Идём. Тебя надо отмыть.
Нет! Он замёрз, а в воде будет ещё холоднее. Нет.
— Идём, — мучительница силком поволокла свою жертву вперед и глухое сиплое рычание её не испугало.
Студеный поток обжёг кожу, озноб пробрал до костей. От запаха воды кружилась голова. Скорее бы всё закончилось…
Когда женщина вывела его обратно на берег и уложила — это было счастьем. Пока она вздевала на пленника чужую, непривычно пахнущую одежду, он лежал, равнодушно закрыв глаза. Может, теперь станет теплее? Не стало.
— Скажи, как тебя зовут. Ты помнишь? — спросила женщина.
Он смотрел, пытаясь разглядеть её за пеленой, которая заволокла глаза. Видел плохо. Кто она?
— Как тебя зовут?
Мужчина смежил веки.
— Как тебя зовут?! — сильные руки встряхнули его, а шлепок ладонью по груди заставил вскинуться.
Обережник захрипел. Неистовый пожар боли ворвался в тело — после ледяной воды кожа пылала, будто ошпаренная, шрамы ныли, раны дёргало, отзывались сломанные кости.
— Как тебя зовут?!
Пощечина. Вторая. Голова мотается туда-сюда.
— Как? Тебя? Зовут? Вспоминай!
Он вспомнил! Но не себя. Её.
Мара.
— Как? — сильные руки встряхнули пленника, словно пыльную рухлядь. — Ты хоть что-то о себе помнишь? Ну!
В голосе слышался страх.
— Да говори же, страхолюдина косматая! Как твоё имя?
— Фебр.
— Кто ты? Говори!
Он смотрел с ненавистью. Он хотел убить. Но волчица успела перехватить взгляд, метнувшийся к ножу, который висел у неё на поясе.
Женщина спрашивала глупости, поэтому пленник ответил:
— Обережник.
— Где ты жил? Город.
— Чтоб тебя… Встрешник… по болотам… драл… — мужчина едва выталкивал из себя слова, потому что они застревали в горле, как рыбьи кости. Голос был хриплым, чужим.
Странно, но в зелёных глазах Ходящей промелькнуло облегчение, она благодарно прижала тяжелую голову обережника к груди и сказала тихо:
— А я уж думала, ты вовсе говорить не умеешь.
Тёплая ладонь погладила гудящий от боли затылок.
— Помни. Помни, кто ты, — и тут же волчица перехватила запястье пленника: — Терпи. Мне надо есть.
Нож, на который Фебр с такой надеждой смотрел, рассёк его и без того истерзанную ладонь. Волколачка припала к разрезанной плоти, прикрыв глаза от наслаждения. Впрочем, она быстро отпрянула, затворила рану, облизала губы и…
Шлепок ладонью в середину груди.
Холод.
На пленника опять навалились запахи, звуки… А боль ушла.
Солнечный луч, проскользнувший сквозь плотную завесу ветвей, коснулся тяжелых век. Лес шумел… Было холодно. Рядом спала огромная волчица. Человек с трудом разжал ледяные пальцы, которыми цеплялся за густой жёсткий мех, чтобы теснее прижиматься к горячему звериному боку.
Видел он по-прежнему плохо, будто сквозь завесу тумана. А в висках грохотало так, словно внутри головы бил молот.
Мужчина тяжело откатился от волчицы и прижался лбом к пахучей земле, глубоко и жадно вдыхая её запах. Такой острый, такой сладкий…
— Как же я тебя проглядела? — рядом уже сидела женщина.
Он впервые смог её рассмотреть.
Зелёные глазищи, по-лисьи приподнятые к вискам, тонкие брови вразлёт и тяжёлая светло-русая коса, такая длинная, что сейчас лежала на земле, свиваясь кольцами, будто змея. Поднимется хозяйка на ноги — будет до самых пят украшение.
— А ну, лежать, — не по-женски сильные руки стиснули плечи. — Лежать, я сказала. Ишь, завозился.
Он попытался было, высвободиться, но волколачка рыкнула утробно и глухо, по-звериному, а потом отвела в сторону руку и на кончиках длинных пальцев вспыхнула зелёная искра. Мягкое прикосновение ко лбу и стужа пролилась в тело. Пленник оцепенел.
— Хлопот мне с тобой… — покачала головой Ходящая и закрыла ему глаза. Как покойнику, рукой.
Он лежал неподвижный, застывший, вдыхал запахи леса, не понимая, что происходит. Прислушивался.
Она куда-то ушла. Потом вернулась, развела огонь. Он слышал, как звучат её шаги, как льется вода в котелок, как трещат охваченные пламенем ветки, как булькает на огне похлёбка, как тихо напевает, помешивая варево, стряпуха.
Потом она подошла и осторожно подняла его, устраивая так, чтобы голова покоилась у неё на плече.
Легонько подула на лоб.
— Открывай глаза…
Тяжелые веки медленно поднялись, будто только и ждали разрешения.
Губ коснулась ложка.
— Ешь, сейчас согреешься.
Он попытался что-то сказать, но женщина не позволила:
— Молчи.
Язык сразу же онемел.
— Я разрешила только есть.
Снова деревянная ложка у рта и что-то пахучее, приправленное травами… Он медленно, с усилием глотал, не чувствуя вкуса еды. Волчица кормила терпеливо, осторожно, дуя на исходящую паром похлебку. Он почти согрелся. По телу побежали горячие токи, глухо отозвалось навстречу им искалеченное тело… Но теплая ладонь погладила потный лоб и стремительный холод снова побежал по жилам, вытесняя тепло.
