В добрый час - Вернер Эльза (Элизабет) (читать книги онлайн .TXT) 📗
Гартман вздрогнул и страшно побледнел. С минуту казалось, что в нем вспыхнет вся его ярость, но он сдержался. Лицо его осталось спокойным и неподвижным, и голос был так же глух и беззвучен, как и на протяжении всего разговора.
— Так вот что! — сказал он вполголоса. — Конечно, мне следовало ожидать, что это дойдет и до вас.
Молодую женщину потрясло это спокойствие, которого она никак не ожидала и которое, хоть и внушало безотчетный страх, но вместе с тем делало ее еще смелее. Сегодняшнее утро показало ей, как безгранична ее власть, и ради Артура хотела убедиться, что за человек его противник. Она знала, что истина, не известная никому в мире, откроется ей.
— Значит, вы знаете, о чем я говорю? — начала она. — Вы понимаете мой намек, Гартман? Можете ли вы назвать ложью слухи, связанные с тем несчастным случаем?
Он скрестил руки и сурово смотрел вниз.
— А если бы я это сделал, вы бы поверили мне?
Евгения молчала.
— Вы бы поверили мне? — переспросил он таким тоном, как будто от ее ответа зависела его жизнь.
Она взглянула ему в лицо, на котором, как и в голосе, отражалось мучительное, напряженное ожидание; обращенное прямо к ней, оно все еще было покрыто мертвенной бледностью.
— Я считаю вас способным на преступление в ярости, но на ложь — нет.
Из могучей груди Ульриха вырвался вздох облегчения, и он отодвинулся от нее на несколько шагов, чтобы окончательно избавить ее от страха.
— Так спрашивайте, госпожа! Я отвечу вам.
Женщина слегка дрожала, прислонившись к спинке дивана; она сознавала всю опасность подобного разговора с таким человеком и все-таки задала роковой вопрос.
— Моего мужа уверяли, что в тот злополучный день веревки оборвались не случайно. Как это случилось, Гартман?
— Это была случайность или, пожалуй, точнее… правосудие! Наш хозяин исправил подъемный снаряд кое-как, как и все, что он делал только по необходимости, а не ради безопасности. Какое ему дело, что сотни рудокопов, поднимавшихся в нем ежедневно, подвергали свою жизнь опасности? Да, кроме того, им же поднимали безумные тяжести, что и имело свои последствия, только на этот раз поплатились не рабочие, а сам хозяин. Не человеческая рука, и тем более не моя оборвала канаты как раз в ту минуту, когда поднимался он. Я видел приближение опасности; мы были как раз над предпоследними подмостками; я решился спрыгнуть на них, а его…
— А его столкнули вниз? — глухим голосом добавила Евгения, когда он остановился.
— Нет, я только позволил ему свалиться! Я мог бы его спасти, если бы хотел; на это еще оставалось с полминуты времени; конечно, это могло стоить мне жизни, — он мог бы увлечь меня за собой, если бы я схватил его, когда соскакивал на подмостки, но я сделал бы это для каждого из товарищей, для каждого из служащих, для него же не мог. В этот миг в моей голове пронеслось все то зло, какое он причинил нам, и я подумал, что теперь он подвергается тому, чему ежедневно подвергал нас, чтобы только не тратить денег, и что я не должен мешать небу, если оно, в виде исключения, захотело хоть один раз быть справедливым. Я не пошевелил даже пальцем, несмотря на его крик, а минуту спустя было поздно — он уже летел вниз!
Гартман замолчал. Евгения смотрела на него со страхом, смешанным с состраданием. Она знала, что все, в чем он обвинял покойного Беркова, было справедливо, и хотя она сама в минуту опасности, вероятно, протянула бы руку спасения и недругу, но понимала, что стоящий перед ней человек не умел прощать и забывать; он на своих глазах спокойно дал погибнуть своему врагу.
— Вы сказали мне всю правду, Гартман? По совести и чести?
— По совести и чести, госпожа!
Его потемневшие глаза твердо выдержала ее взгляд; у Евгении исчезло всякое сомнение, и она сказала с упреком:
— Почему же вы не рассеяли этого заблуждения? Почему не сказали всем того, в чем признались сейчас мне?
На его лице выразилось презрение.
— Потому что никто бы мне не поверил! Никто, даже отец! Да он, впрочем, прав: я всегда был чересчур необуздан и дик, отбрасывал в сторону все, что лежало у меня поперек дороги, и не заботился о том, что говорят обо мне другие, теперь я должен искупить это. Все знали, что я ненавидел покойного Беркова, а так как несчастье случилось в тот момент, когда я был рядом, — значит, я и стал причиной его. Тут не могло быть никакого сомнения. Родной отец высказал мне это прямо в глаза и не хотел ничего больше слушать, когда я не мог сказать, как он этого требовал, что я совсем не виновен в смерти Беркова, а не мог я этого сказать потому, что мне стоило только протянуть руку, чтобы спасти его, чего я не сделал. Он все равно не поверил бы мне, если бы я даже поклялся ему в этом. Тогда я попробовал сказать это кое-кому из товарищей, и, хотя они не возражали, я читал по их лицам, что они, кроме того, считают меня еще лгуном. Я не мог просить, чтобы мне поверили, и потому махнул рукой на это дело. Если бы меня привлекли к судебной ответственности, тогда бы я все сказал, и то еще вопрос, поверил ли бы мне кто-нибудь.
Евгения медленно покачала головой.
— Вы должны были заставить верить вам, Гартман, и вы могли бы это сделать, если бы всерьез захотели; но вам помешали гордость и упрямство. Вы отвечали презрением на подозрение и этим только усиливали его. Теперь вас подозревают все товарищи, все служащие, мой муж…
— Какое мне дело до вашего мужа, — грубо перебил он ее, — как и до всех остальных! Мне решительно все равно, подозревают они меня или нет. Я бы не перенес только вашего презрения, госпожа, а вы верите мне, я вижу это по вашим словам… а до остальных мне дела нет.
— Я верю вам! — серьезно сказала Евгения. — Я уверю в этом и моего мужа и сниму с вас, по крайней мере, это ужасное подозрение. За то, что вы не спасли его, когда могли и должны были это сделать, мы не вправе судить вас, — это дело вашей совести. Но Артур не должен больше думать, что ему приходится бороться с убийцей своего отца. Примирение, разумеется, уже невозможно — вы зашли слишком далеко. Я только несколько часов тому назад узнала обо всем, что здесь произошло и еще может произойти, если завтра возобновится нападение на шахту. Гартман! — Евгения имела неосторожность совсем близко подойти к нему и с мольбой дотронуться до его руки. — Гартман, мы накануне страшной катастрофы. Вы заставляете моего мужа прибегнуть к помощи солдат, чтобы защитить себя и служащих, и он решился на это. Если завтра прольется кровь, подумайте, на кого она падет.
Ее близость и ее рука, лежащая на его руке, не преминули оказать свое действие на Ульриха, но на этот раз оно не было благотворно. Голос его все больше и больше терял спокойствие.
— Вы думаете, на меня? — возразил он. — Берегитесь, сударыня! Она может пасть и на вас, если, например, коснется того, кого вы любите. Господин Берков наверно не будет сидеть дома, когда начнут драться; я это знаю, а также знаю и то, кого при этом буду искать прежде всего.
Евгения уже давно с содроганием отняла свою руку и отступила от него. Его тон и взгляд настораживали: все же это был лишь укрощенный тигр, который сейчас еще слушается ее голоса, а в следующую минуту может яростно броситься на нее, и эта минута, кажется, настала; взгляд стал угрожающим.
— Гартман, вы говорите с женой вашего хозяина! — вскричала она, тщетно стараясь заставить его опомниться. — Если вы ненавидите его…
— Хозяина? — перебил он ее с злобной иронией. — О нем не может быть и речи, — с ним я имею дело, когда нахожусь во главе своих товарищей. Я ненавижу Артура Беркова, потому что вы его жена, потому что вы любите его, а я… я люблю вас, Евгения, больше всего на свете! Не приходите в такой ужас от этого! Вы ведь давно знаете это, — разве я мог владеть собой, когда вы были рядом со мной? Я всеми силами старался подавить, заглушить это чувство и… не мог; не могу и сегодня, хотя сегодняшний горький опыт убедил меня в том, что только равные могут принадлежать друг другу, и на нашу долю остается лишь наблюдение со стороны, не смотря на то, что пришлось даже рисковать жизнью. Если бы это понадобилось снова, я никогда больше не поступил бы, как тогда, когда бросился под копыта ваших лошадей; пусть жертвует собой кто хочет, но не я. Я смертельно ненавидел старика Беркова и считал, что нет на земле человека, которого я мог бы ненавидеть так же сильно. Теперь-то я думаю иначе. И все-таки я не стал его убийцей; но есть человек, которого я убью не задумываясь. Отца я не убивал, но если придется столкнуться с сыном, то… или он, или я!
