Двойник Декстера - Линдсей Джеффри (лучшие книги без регистрации .txt) 📗
Я встал и перевернул кофеварку, выливая в кружку остатки, потом сел и допил кофе, удивляясь тому, что вообще встал: не было абсолютно никаких причин бодрствовать и сторожить. Я располагал неограниченным свободным временем — меня отстранили от работы, и за мной охотился человек, считавший, будто постепенно становится таким же, как я. Если он каким-то чудом промахнется, я по-прежнему останусь под подозрением в убийстве, которого не совершал. Припомнив, сколь многое сошло мне с рук раньше, я усматривал в этом несомненную иронию. Я попытался издевательски посмеяться над самим собой, но смех прозвучал слишком жутко во внезапно притихшем доме. Поэтому я прихлебывал кофе и некоторое время предавался жалости к самому себе, и это удавалось на диво легко: я действительно пал жертвой чудовищной ошибки правосудия и без особого труда чувствовал себя уязвленным, преданным, обманутым той самой системой, которой я служил так долго и верно.
К счастью, природный ум одержал верх прежде, чем я начал распевать кантри^ и я снова задумался, как бы выбраться из затруднительного положения. Но хоть я и допил третью чашку кофе за утро, мне никак не удавалось подстегнуть мозг и вытащить его из липкого болота скорби, в которое он погрузился. Я почти не сомневался: Худ не найдет ничего против меня и не сумеет возбудить дело, поскольку никаких улик и впрямь не было. Но я также знал: он полон решимости раскрыть убийство Камиллы, так как, во-первых, поднимется в глазах всего департамента и прессы, а во-вторых, и это не менее важно, опустит Дебору. А если вспомнить тот неприятный факт, что Худу помогал и содействовал сержант Доукс, обладатель до отвращения ограниченного кругозора, то я невольно приходил к выводу: перспективу лучезарной не назовешь. Я не верил, будто они способны сфабриковать улики, лишь бы упрятать меня за решетку, но с другой стороны… почему бы нет? Раньше такое случалось даже с теми полицейскими, у которых за душой было гораздо меньше тайн.
Чем дольше я думал, тем сильнее начинал беспокоиться. У Худа свой сценарий, и я буквально создан для главной роли. А Доукс уже давно ищет способ законно обвинить меня хоть в чем-нибудь и схватится за любой повод, лишь бы в результате Декстер оказался в Дерьме. У них обоих нет никаких причин отказываться от прекрасной возможности только потому, что это все вымысел. Я прекрасно понимал, по какому пути идут их рассуждения: Декстер в чем-то виноват, мы не можем ничего доказать, но не сомневаемся. Однако если мы подгоним факты под версию, он отправится в тюрягу на очень долгий срок, то есть окажется там, где ему в любом случае самое место. Никому вреда не будет, и мир станет лучше — так почему бы не рискнуть?
Идеальная логика неправедного копа. Вопрос заключался лишь в том, в какой степени неправедны Худ и Доукс и поддадутся ли они соблазну сфабриковать несколько маленьких улик, способных убедить присяжных в моей виновности. Настолько ли они оба испорчены и решительно настроены, что готовы пойти на подлог? Я вспомнил синхронную демонстрацию зубов у меня в кабинете и злобное веселье, которому предавались Худ и Доукс, когда я попал к ним в лапы. В моем животе стянулся холодный едкий узел. О да. Они готовы на это пойти.
Первую половину дня я провел, слоняясь по дому и присаживаясь буквально в каждое кресло и на каждый стул. А вдруг огонек надежды вспыхнет, как только я найду нужный предмет мебели? Но все сиденья казались одинаковыми. Стулья на кухне никоим образом не стимулировали мыслительный процесс, как и мягкое кресло перед телевизором. Даже кушетка оказалась мертвой зоной. Я не мог отогнать воображаемую картину, где Худ и Доукс с радостью произносят приговор и их оскалы сверкают в одинаковых хищных усмешках, совершенно в тон последнему письму Свидетеля. Мир показывал мне зубы, а в голову не приходило ни единой мысли, которая помогла бы заткнуть пасть врагу или сорваться с их крючка.
Остаток дня я в тревоге размышлял, что сказать Рите и Деб, когда Худ и Доукс окончательно до меня доберутся. Рите, конечно, придется нелегко. А как насчет сестры? Она знала, кто я такой. Знала, что я заслужил наказание. Но поможет ли ей эта мысль смириться? И каким образом мой арест отразится на карьере Деборы? Не так-то легко копу из убойного отдела быть сестрой человека, посаженного за убийство. Люди, несомненно, начнут болтать и не поскупятся на злые слова.
А как же Лили-Энн? Какой ужасный вред нанесут моей смышленой и чувствительной малютке, которая вырастет, зная, что ее отец — знаменитый монстр! Ведь она тоже может ступить за черту, на Темную Сторону, вместе с Коди и Эстор! Как я смогу жить, зная, что загубил потенциально прекрасную жизнь?
Любой нормальный человек счел бы это невыносимым, и я радовался тому, что я не таков. Было и так довольно сложно держать под контролем колоссальное раздражение и разочарование — я уверен, будь у меня нормальные человеческие эмоции, я бы рвал на себе волосы, выл, грыз ногти и совершал прочие непродуктивные действия.
Впрочем, за день мне не удалось сделать ничего особо продуктивного. Даже не сочинил приличного последнего слова, чтобы произнести его в зале суда, когда присяжные объявят меня Виновным по Всем Пунктам (несомненно, так оно и будет). Что я скажу? «Все гораздо, гораздо страшнее — и каждый раз я наслаждался»?
Я приготовил на ленч сандвич. В холодильнике не оказалось ни остатков, ни обрезков. Хлеба тоже, не считая двух черствых горбушек, поэтому в конце концов я сделал бутерброд, вполне соответствующий духу дня — с арахисовым маслом и вареньем на черствой корке. Решив непременно запить такую еду чем-то подходящим, я обошелся водой из крана, просмаковав ароматный хлористый букет.
После ленча я попытался посмотреть телевизор, но обнаружил, что, несмотря на сосредоточенность двух третей моего мозга на грядущем крахе, оставшаяся треть слишком высокоразвита, чтобы смириться с бодрой тупоумной околесицей, которую несли по всем каналам. Я выключил ящик и просто посидел на кушетке. Одна горестная мысль догоняла другую. Наконец, в полшестого, распахнулась входная дверь, и влетела Эстор. Она швырнула рюкзак на пол и помчалась в комнату. За ней следовал Коди, который, заметив меня, кивнул, а за ним — Рита с Лили-Энн на руках.
— О, — сказала она. — Я так рада, что ты не… возьми девочку, пожалуйста. Ей нужно поменять подгузник.
Я взял Лили-Энн, размышляя — не в последний ли это раз. Малышка, казалось, почувствовала мое настроение и постаралась подбодрить, ткнув в глаз и радостно заворковав. Я оценил остроумную выдумку и слегка улыбнулся, кладя ее на пеленальный столик, хотя глаз болел и из него текли слезы.
Но даже хитрость Лили-Эин и ее бодрые ужимки не заставили меня забыть о чьих-то энергичных руках, все туже и туже затягивавших петлю на моей шее.
Глава 23
На следующее утро, на мой взгляд, слишком рано, мы с Коди, полусонные, стояли на парковке начальной школы, где собирались бойскауты. Фрэнк, лидер отряда, уже ждал там в старом фургоне с крюком для трейлера. С ним был и его новый помощник, Дуг Кроули, вместе с Фиделем, мальчиком, которого он опекал по программе «Старший брат». Когда мы с Коди приехали, взрослые толкали трейлер, пытаясь прицепить его к фургону. Я остановил машину, и тут же появились еще три мальчика в сопровождении матерей, в разной степени растрепанных и сонных, как и положено в субботу утром. Все вылезли из машин, окунувшись в тяжелую влажную атмосферу жаркого летнего утра, и стали смотреть, как собираются остальные мальчишки. Их выталкивали с рюкзаками на парковку, и они переминались с ноги на ногу, пока их матери быстро и радостно катили прочь, навстречу благословенным выходным без детей.
Мы с Коди стояли рядом и ждали, пока подтягивались другие скауты. Рита снабдила меня огромным запасом кофе в термосе; я попивал его и размышлял — зачем вообще приезжать вовремя? Похоже, я — единственный человек в Майами, которому понятно истинное значение циферок на часах. Я провел слишком большой отрезок своей стремительно сокращающейся свободной жизни в ожидании людей, у которых отсутствовало чувство времени. Следовало забыть о пунктуальности давным-давно — в конце концов, я вырос в Майами и хорошо знал, что такое Кубинское Время, непреложный закон природы которого гласит: всякий назначенный срок предполагает сорок пять минут опоздания.