Месть еврея - Рочестер Вера И. (читаем книги онлайн без регистрации txt) 📗

Рауль горячо поблагодарил его за приглашение н вскоре по приезде явился в хорошенькую виллу, занимаемую полковником в окрестностях Парижа. Хозяйка дома радушно приняла его, и князь так хорошо почувство­вал себя в обществе своих новых друзей, что сделался поч­ти их каждодневным посетителем. Пророческий сои, за­ставивший его предпринять это путешествие, казался ему прямым указанием матери. Он ревностно изучал филосо­фию спиритизма, и его восторженная, впечатлительная ду­ша все более и более проникалась ее высокими основами.

Однажды полковник встретил Рауля особенно ра­достно.

—   Князь,— сказал он таинственно,— вас ожидает приятный сюрприз. Я представлю вас моей дочери Бар- тон, которая приехала к нам месяца на два. Она —• од­на из тех особых существ, которые передают нам за­гробные голоса, словом, она замечательный медиум. Так что после чая у нас будет спиритический сеанс, и, может быть, ваша мать вступит в общение с вами.

Немного спустя приехала молодая чета, и глаза Рауля с жадностью и любопытством устремились на ма­дам Бартон. Это была молодая красивая женщина, ху­дощавая, бледная, с тонкими пальцами и большими глазами, блестевшими странным огнем. Лихорадочное нетерпение князя было таково, что он ни до чего не при­коснулся за столом, но как только встали из-за стола, полковник сказал, смеясь, дочери:

—   Надо пожалеть нашего молодого гостя. Пойдем и вызовем наших невидимых друзей.

Все общество перешло в будуар мадам Буассе, и полковник выдвинул на середину комнаты стол, поло­жил на него несколько листов бумаги, принес крошеч­ный столик еще, в одном из ножек которого был встав­лен карандаш. Мадам Бартон села вместе с другими за стол и положила на него руку.

—  Теперь, друзья мои,— сказал полковник,— дайте друг другу руки, помолимся мысленно, чтобы придать больше силы появившемуся духу.

Через несколько минут молчания столик начал дви­гаться. и карандаш написал имя Густава.

—   Это мой покойный сын,— сказал хозяин дома, са­мый близкий дух медиума.— Скажи нам, милый Гус­тав, присутствует ли здесь дух княгини Орохай и же­лает ли она вступить в общение.

Быстро на бумаге были написаны следующие слова: «Нет надобности составлять цепь, пусть князь подер­жит свою руку минут пять возле руки сестры».

Рауль повиновался и, когда назначенный срок про­шел, карандаш стал писать: «Дух княгини Орохай здесь и готов отвечать своему сыну».

Нервная дрожь охватила Рауля. В голове его рои­лось столько мыслей, что он не мог сформулировать вопрос. И столик тотчас написал другим почерком:

«Молитесь все, чтобы Рауль успокоился, хаос его мыслей мешает мне писать».

Призвав всю силу своей воли, князь сосредоточил­ся в своей молитве и потом в волнении проговорил:

—  Дорогая матушка, если это ты говоришь со мной, то для удовлетворения укажи мне какое-нибудь обстоя­тельство, известное лишь нам двоим.

—  Слушайте,— сказал минуту спустя полковник, вы­нимая листок,— вот что написал дух: «Рауль, дитя мое, это я. Вспомни признание, которое ты сделал мне в то утро, когда я тебе рассказала о явлении твоего отца. Чтобы убедить тебя в моем присутствии, я напишу тебе здесь слова известной тебе записки».

Далее последовало содержание таинственного посла­ния отца Рауля. Рауль никому не поверял рассказа сво­ей матери. Лишь вскользь и не сообщая подробностей, говорил он полковнику о видении княгини. Ошеломлен­ный, он с лихорадочным волнением снял с шеи цепоч­ку и старый медальон. Он хорошо знал смысл записки, но никогда не обращал внимания на построение фраз, а теперь, когда он сравнивал эти две записки, то они ока­зались вполне схожими. Слезы брызнули из глаз Рауля. Наклонясь к столу, он прижал карандаш к своим губам.

—   Матушка, прости, что я еще хочу в некотором роде испытать тебя, но рассудок отказывается понимать это чудо, уничтожающее смерть. Можешь ли ты и хочешь ли ответить мне на один мой мысленный вопрос?

Едва успел он подумать свой вопрос, как карандаш уже писал: «Валерия невиновна в преступлении, в ко­тором ты ее подозреваешь, и я благословляю тебя, что­бы ты исполнил обещание, данное мне перед смертью. Бог дарует мне милость говорить с тобой, руководить тобой, давать тебе советы, и я вполне этим счастлива». Смертельная бледность покрыла лицо Рауля. Он ни­когда не произносил имени Валерии, клятву его не слы­шал никто, кроме его матери. Широко раскрыв глаза, всматривался он в прочитанные им строчки.

—  Мать моя,— прошептал он, наконец, дрожащим голосом,— если ты любишь меня как любила, ответь мне на последний вопрос, и я буду счастлив сознанием, что ты опять со мной и что я приобрел непоколебимое убе­жище. Скажи имя моего ребенка, твое девичье имя и день моего рождения.

—   Амедей, Одилия, графиня фон-Эберштейн и 22 июля 18...— быстро написал карандаш.

Этот ответ произвел потрясающее действие. С глухим вздохом, почти без чувств Рауль откинулся на спинку стула. Все встали в испуге, принесли воды. Вскоре князь пришел в себя, но полковник объявил сеанс оконченным.

С этого дня новая жизнь началась для Рауля. Жизнь земная и загробная осветились для него новым светом, а советы матери успокаивали его истерзанную, взволно­ванную душу. Он готов был целыми днями беседовать с дорогой отошедшей матерью и беспрестанно просил мадам Бартон брать в руки карандаш. Воспоминания о Валерии преследовали князя как упрек.

—  Должен ли я примириться с ней? — спросил он однажды у матери.

—  Да. но еще не настал надежный момент, прежде всего изучай спиритуализм и укрепляйся в добре.

—   Не могу ли я, по крайней мере, написать ей? Мысль о том, что я был несправедлив к ней, тяготит меня.

«Конечно, можешь, напиши, но я повторяю только, что это слишком рано, но я счастлива, что вера в мои слова пересилила твои подозрения, что ты первый дру­желюбно протянешь Валерии руку».

Рауль был слишком молод и нетерпелив, чтобы от­кладывать свои намерения; и к тому же чарующий об­раз жены снова приобрел власть над сердцем князя. На следующий день он написал Валерии, умоляя про­стить его оскорбление, и присовокупил, что, как бы не казалась она виновата, он хочет верить ее слову и потому во имя ребенка и будущего его счастья просит примирения.

С нетерпением он ждал ответа, но ответа не было.

—   Не умерла ли она? — спросил он у матери.

—   «Нет, но смертельно оскорблена»,— отвечал дух.

Спустя месяц он не вытерпел и написал еще раз, почти требуя ему тотчас же ответить.

Прошло еще две недели в напрасном ожидании, и Рауль уже подумывал о поездке в Пешт, как вдруг однажды утром среди полученных писем увидел один конверт, надписанный хорошо знакомым почерком. Вся его кровь прилила к сердцу, дрожащей рукой он разо­рвал конверт и прочел следующее:

«После всего, что произошло между нами, князь, письма ваши не могут не удивлять меня. По вашей ми­лости на мою честь легло неизгладимое пятно, и вы уже не властны снять его и осуждение, которому меня под­вергли, покинув меня. Причину такого поступка с вашей стороны общество объяснило по-своему, но пока моя правота не будет ясно доказана, я не хочу вас видеть. Примирение не может иметь цели, раз между нами, как вы сказали, «разверзлась пропасть». Ваше великодушие и ваше сожаление являются слишком поздно. Нет ни од­ного нового факта в мое оправдание с той минуты, как я клялась вам в моей невиновности, и вы мне все-таки не поверили. Следовательно, в ваших глазах я и теперь должна быть так же виновата, как 15 месяцев назад.

Валерия».

Это письмо пробудило в Рауле весьма разнородные чувства. Резкость и раздраженный тон ответа, так не свойственный кроткому и миролюбивому характеру Ва­лерии, доказывали, как много она выстрадала. Рауль понял, что трудно будет достигнуть примирения. Он спрашивал себя, отчего Валерия не упомянула о ребен­ке. Не хотела ли она этим дать ему почувствовать, что он утратил отеческие права над сыном, которого отверг? Раздосадованный, он тотчас написал Антуанетте, прося ее сообщить ему об Амедее.