Шпага императора - Коротин Вячеслав Юрьевич (читать хорошую книгу полностью .TXT) 📗
А ведь не откажешь в соображаловке французам. И в мужестве тоже — мгновенно поняли, где мы, так же как то, что нас совсем немного, спешились и ломанулись в лес. Пара пистолетных выстрелов со стороны моих минёров, и пошла рукопашная восемь на двенадцать. Причём восемь — это мы. А егеря ни кортики не успели к ружьям пристроить, ни для второго выстрела перезарядиться. И тесаки моих минёров никак не средство противодействия палашам французских драгунов.
В одного я разрядил пистолет (остаётся одиннадцать), выхватил шпагу…
Где Самойлов, зараза? Неужели не видит, что всё завертелось именно тут?..
Наколол на клинок ещё одного лихого кавалериста, размахавшегося своим тяжёлым железом, и почти словил палашом по черепу…
Не, Тихон — это что-то. Мало того, что поймал руку, направляющую сталь в сторону моего кумпола, так ещё и… Никогда не видел, как человека обматывают вокруг сосны. Одним движением. То, что сползло со ствола, не могло уже называться ни драгуном, ни человеком вообще. Наверняка ни одной целой косточки в этом туловище не осталось.
А длинные палаши тяжелой кавалерии служили в пешем бою плоховато — это вам не отступающую пехоту с коня рубить. Даже егерские штуцеры являлись более сподручным оружием, если вокруг торчат еловые лапы, а именно в ельник мои ребятки и отступили. Там не размахаешься…
Спиридон с Гафаром при этом спокойно и деловито вышибали спешенных кавалеристов с безопасного расстояния.
Ну и Самойлов со своими донцами, наконец, сподобился появиться.
В живых осталось трое французов. У нас двое егерей и Кречетов ранены. Достаточно легко, правда. Но возвращаться придётся — стационарное лечение требуется. Я штопать раны иглой и нитками без наркоза не умею. Да и с наркозом тоже.
На дороге Егорка и один из подчинённых хорунжего уже держали за шкирку «содержимое кареты» — явно штаб-офицер, а может, и генерал даже.
Опрокидон транспортного средства для пациента даром не прошёл, но, как я убедился парой секунд позже, навыков этот гад не утратил:
— Ваше высокоблагородие, — подошёл ко мне один из минёров, который был отправлен вместе с Гаврилычем в «устье» данного участка, — он Василия Гаврилыча… Из пистолета…
Только сейчас заметил, что моя правая рука, мой унтер, мой Гаврилыч лежит без движения на обочине.
И подходить нечего — видно, что всё. Не поймёт ведь и не сообразит этот лягушатник, что если бы убил какого-нибудь командира бригады, то большего бы вреда русской армии не нанёс… Где же я теперь такого…
— Вы люди лишённые чести! — заквакал за моей спиной пленник. — Варвары! Животные!..
Дико захотелось немедленно задушить гадёныша собственными руками. Мой французский находился всё ещё на достаточно скромном уровне, но всё, что выгадил данный офицеришка, понять было несложно.
— Он, — я указал на безжизненное тело своего унтера, — не собирался вас убивать. Данное сражение вы проиграли полностью. Зачем было стрелять, понимая, что это ничего не изменит?
— Это не сражение, это нападение из-за угла, — заверещал француз. — Вы, русские, никогда не принимаете боя лицом к лицу…
— Вас били русские «лицом к лицу» неоднократно.
— Но не сейчас!
— И сегодня тоже. Наша засада только частично уравняла счёт, а потом мы вырезали и пленили охраняющих вас кавалеристов, несмотря на то что их оставалось больше.
Блин! Он ведь сейчас прямо из рейтуз выпрыгнет!
— Ложь! Наглая и подлая ложь!
— Разве? — прекрасно понимаю, что спокойствие в подобной ситуации значительно эффективнее ярко выраженных эмоций. — Посчитайте моих людей — они все перед вами. Вспомните, сколько всадников имелось у вас.
— Всё равно — подло. И вы никогда не посмеете выйти лицом к лицу. Способны только бить исподтишка. В этом вся Россия…
— Ваше высокоблагородие, — попытался остановить меня Самойлов, — ведь он пленный, да и пусть себе брешет…
— Шпагу ему!
Ну нет, сука, ты мне заплатишь за каждое мерзкое слово, что против моей родины выблевал… Я выхватил свою, отцепил ножны, отбросил их и присел в стойку:
— Вы сейчас сказали немало гадких слов. И поэтому умрёте.
— Неужели среди русских есть те, в ком течёт кровь рыцарей? — Француз принял из рук Тихона свою шпагу, встал в позицию.
— Нет, просто чести и благородства в России побольше, чем во всей Европе…
Ага, ща прям — так я и дал тебе дотянуться до своей груди прямым выпадом. Да-да, с переводом, а то как же!
К тому же он с выпада ушёл и закрылся только через секунду. Это уже хамство и полное неуважение к противнику. Вероятно, хотел зафиксировать эпическую картинку «Просвещённый француз пронзает варвара-московита».
Я, наверное, сразу же мог устроить этому чванливому интервенту множественную перфорацию организма, но торопиться не стал — противника нужно изучить, это вам не спортивный поединок, где допустимо пропустить первую пару уколов, чтобы потом добрать всё необходимое.
Фехтовальщиком клиент оказался средненьким, но даже такой способен на дурочку засадить мне сталь в туловище. А этого категорически не хотелось. Любого противника нужно воспринимать всерьёз и не расслабляться ни в коем случае. Терпеть, держать дистанцию и ждать.
А клиент, кажется, почувствовал, что влип. Его клинок не только до меня дотянуться не мог, но и тронуть шпагу против моей воли не получалось — все батманы приходились в пустоту.
— Что у вас за трусливая манера фехтования? — наконец не выдержал француз. — Русские офицеры боятся звона стали?
Я ответил «лучезарной» улыбкой, сопровождаемой соответствующим взглядом. Кажется, по выражению моего лица соперник понял, что приплыл.
Ну что же, проучим нахала, раз так напрашивается.
Для начала сымитировал атаку (типа поддался на провокацию), а потом, когда этот франк купился и всерьёз подумал, что отразил мою попытку, атаку продолжил. Уже от души, по-взрослому. Остриё не только распороло щёку, но и зацепило кости черепа. Наверняка малоприятные ощущения. А ты чего ждал?
Кстати: получить такую рану — не пальчик порезать. И больно наверняка, и чувствуешь, как из тебя льёт… Причём льёт не водичка… Хорошо хоть глаза не заливает.
А мне именно в такой ситуации расслабляться категорически противопоказано — запросто может теперь невооружённой рукой за клинок цапнуть и вогнать мне прямо в живот своё железо. Ему теперь терять нечего.
Аккуратненько, но настойчиво стал шлёпать по клинку противника, демонстрируя потенциальную агрессию, готовящуюся очередную атаку. Сработало — клиент не стал дожидаться и сделал два выпада подряд. Вернее, собирался сделать два: на первом же влетел в конкретную «четвёрку», а на продолжении я уже не успевал задеть его клинком, но со всей славянской непосредственностью врезал по морде гардой. Получилось прямо по ране. Кувыркнулся, разумеется, пациент, да так удачно, что я не отказал себе в удовольствии отвесить этому надутому петуху полновесный рабоче-крестьянский поджопник. Убийца Гаврилыча пропахал по дорожной пыли ещё с полметра, выронил шпагу, перевернулся на спину и заблеял:
— Можете убить меня, но издеваться над военнопленным не смеете даже вы!
Ах ты, сука!
— Я над тобой, гнида, не только издеваться могу, я тебя могу ломтями настругать и в ближайший нужник ошмётки вывалить. Это и будет твоя могила…
Выпалил это я уже по-русски, но основную суть благодаря присутствующим эмоциям гадёныш, кажется, понял. Тем более что я не поленился сляпать примитивный перевод своих слов на язык Вольтера.
Вера француза в скифскую дикость, выражение моего лица, стекающая по лицу кровь, да и все последние впечатления и ощущения не давали повода усомниться в реальности обрисованной перспективки. На физиономии офицера нарисовался нескрываемый ужас.
— Вяжи его, — кивнул я ближайшему казаку.
Тот споро принялся выполнять приказ.
— Вадим Фёдорович, — лицо Самойлова выражало нешуточное удивление, — вы серьёзно решили этого гада…
— Лукич, мне что, сапоги снять и показать, что нет у меня раздвоенных копыт? Разумеется, никто его резать не будет. Отвезём в штаб, небось знает этот галльский петушок немало. Почта какая-нибудь при нём была? Вернее… Извини, Лукич, ты отвезёшь. Сам понимать должен — до командующего далеко, а этот… Ведь наверняка что-то важное вёз. Причём на запад. И в Полоцке должны об этом узнать первыми… Так что с почтой?
