Янтарные глаза одиночества - Землякова Наталия Геннадьевна (чтение книг txt) 📗
– Нет, только вчера привезли. Сава уже немного успел побарабанить. А я вот хочу освоить кардан. Знаешь, что это такое?
– Кажется, какая-то особая двойная педаль.
– Молодец! – удивился Андрей. – Эта такая штука, с помощью которой можно выбивать сразу несколько ритмов.
– Андрей, тебе не надо этому учиться. Двойные ритмы у тебя и так отлично получаются. А вот чтобы выбить один – с этим у тебя проблемы.
– Сложно говорите, девушка, – вздохнул Андрей. – А все гораздо проще. Все будет хорошо. Ты только подожди немного. Наберись терпения.
– Роскошная вещь, – кивнула Мишель на ударную установку.
– Я сам себе подарил, так сказать, к юбилею.
– Отлично будет сочетаться с черными медведями, – улыбнулась Мишель и привалилась спиной к белой стене. – И даже золотая цепь цветом перекликается с тарелками. Я и не знала, что они бывают из желтого металла.
– Все бывает, – ответил Андрей. – Даже то, о чем ты даже и не подозреваешь. Скорее бы мишек привезли!
– Так ты их под ударную установку подбирал? – наконец-то догадалась Мишель. – Что же сразу не сказал?
– Женщинам нельзя говорить все и сразу. Опасно.
– Брось, Андрей. С таким охранником, как у тебя, ты в полной безопасности. Так что будете вместе с мишками сидеть на золотой цепи.
– И у нас никаких шансов сорваться?
– Никаких, – покачала головой Мишель. – Правда, про медведей точно не знаю. А вот с тобой все ясно.
– Почему, когда ничего не ясно, женщины именно так и говорят: все ясно. Да что тебе понятно, черт побери? Что? Я должен был сорваться и бежать?
– Не надо никуда бежать, Андрей. Решай сам.
– Решай, решай! Осточертело! Почему нельзя дать время подумать?
– Или разрулить, как сейчас говорят, – вздохнула Мишель. – Все хорошо, все правильно. Я поеду, а ты думай. Вот только деньги за мою работу отдай, пожалуйста.
Андрей вздрогнул.
– Я отдам, но в Москве.
– Нет, сейчас!
– Мишель, послушай!
– Отдай деньги! – угрожающе прошипела она. – Иначе я за себя не ручаюсь.
– У меня нет с собой столько. Все деньги у Насти.
– Так иди и попроси!
– Я не могу! Куда ты так торопишься? Вот приедем в Москву, и я все тебе сразу отдам. Даже больше – если хочешь.
– Мне не нужна неустойка. Мне нужны мои деньги – прямо сейчас!
Мишель почувствовала, как ее начинает поднимать над землей ярость. Оказывается, с ее помощью так легко парить и чувствовать себя свободной, оказывается, ничто не дает такого опьяняющего чувства полета! Мишель вдруг отчетливо поняла, что именно сейчас нужно сделать. Она наконец-то оторвалась от белой бетонной стены и взлетела вверх по ступенькам, рискуя упасть.
– Мишель, я позвоню тебе, – сказал Андрей, но она его не слышала.
Ее несла на своих крыльях ярость, которая оглушила и ослепила. Поэтому Мишель почти не понимала, что она делает, кроме того, что ей наконец-то стало невыразимо легко. Ей стало ужасно смешно, когда, поднявшись в холл, она увидела похудевшего Саву, к которому пугливо жалась Нина Ивановна. Мишель заметила, что она выкрасила волосы в насыщенный медный цвет и это ей шло, только вот Сава на ее фоне выглядел слегка бледновато.
Даже фраза, произнесенная Настей с уверенностью: «Мишель, вам лучше уйти! Немедленно!», не смогла сбить ее. Все это были обычные люди, которые вдруг почему-то встали у Мишель на пути – они не мешали ей, но и не раззадоривали. Они были ей безразличны. Потому что у нее была другая цель, к которой, как сейчас подсказывала ей ярость, она и стремилась все это время, пока жила в доме. И для исполнения этого желания достаточно было одного взмаха руки.
Мишель уверенным движением взяла в руки ажурный стул с коваными ножками и со всей силы ударила по стеклянному столу, который тут же покорно рассыпался на миллионы мелких осколков и стек на пол.
– Господи, что же это делается! – прошептала Нина Ивановна. – Надо полицию вызвать.
Сава схватил ее в охапку и поволок наверх, предлагая не расстраиваться и выпить валерьяночки.
Настя молча улыбалась. Потом подошла и распахнула настежь дверь:
– Вы все сделали, что хотели? Теперь можете, наконец, оставить нас в покое? А за стол – спасибо. Мне он тоже никогда не нравился. Сама бы я не решилась – все-таки вещь каких-то денег стоит. Хотя мы его не покупали. Он нам достался от прежних хозяев. Я все хотела его заменить, да руки не доходили. Так что спасибо вам. И уйдите же, наконец!
Мишель, вмиг обессилев, схватила с вешалки куртку и выскочила на крыльцо. Дверь за ней тут же с грохотом закрылась. Поэтому она не могла видеть, как в холл из своего «подземелья» поднялся Андрей. Он подошел к груде стекла, потрогал осколки – они были неопасными, с закругленными краями. Но когда он взял в руку целую горсть, то ему вдруг показалось, что кто-то тихо и печально вздохнул. А потом он отчетливо услышал, что вдали кто-то шепчет – как будто прощается. И озеро из стекла под его ногами имеет совсем другое происхождение. Это вовсе не разбитый вдребезги стол. Это чьи-то слезы, которые с годами превратились в кристаллы.
– Андрей, мы наконец-то можем заняться делом? Скоро юбилей, а у нас даже список гостей до конца не составлен.
– Да, Настя, иду. А может, завтра? Что-то я устал. Можно я ненадолго прилягу здесь, в холле?
Она то приближалась, то удалялась. В руках у нее была большая черная сумка с металлической пряжкой. А вот как она одета, Андрей никак не мог понять – что-то светлое, блестящее, как будто залитое расплавленным перламутром. Когда она вновь подошла поближе, то он осмелел и схватил ее за край одежды. И тут же выпустил – то ли от брезгливости, то ли от страха.
– Ляля, зачем ты ходишь в мокрой шубе? – спросил он. – Холодно же, замерзнешь.
– Нет, ничего, – улыбнулась она и снова отошла от него.
На этот раз довольно далеко. Андрею пришлось напрячь связки, чтобы она услышала то, что он хотел сказать. Но это не помогло – голос не хотел слушаться. Поэтому Андрей не мог произнести ни слова. Но Ляля не спешила прийти ему на помощь. Она села немного в сторонке, открыла свою огромную, больше похожую на саквояж, сумку, достала толстую тетрадь и начала что-то внимательно читать.
– Ляля, – с трудом прошептал Андрей. – Нам надо ехать. Времени совсем мало.
– Нет, нет, еще рано, – ответила она, не отрываясь от тетради. – Ты подожди, отдохни немного. Как думаешь, может, мне стоит согласиться?
– На что? – хотел спросить Андрей, но не смог – мышцы лица снова парализовало. Постепенно в глазах начало темнеть. Андрей испугался, что еще немного, и он совсем ослепнет.
– Я так долго думала, думала… – произнесла Ляля. – Наверное, это именно то, что мне подходит.
Андрей в ответ лишь мотнул головой. Ляля в его глазах стала расплываться. Она что-то еще говорила, но он уже ничего не слышал. Он даже не был уверен, что то, что он видит – бесформенное светлое пятно, – это и есть Ляля.
– Подожди, не уходи!
Он не знал, удалось ли ему это сказать, преодолевая скованность мышц, или лишь хотелось произнести эти слова, чтобы удержать ее. Но перед глазами его уже был сплошной белый туман.
Андрею не было страшно. Наоборот, так хорошо, как никогда раньше. Он плыл, спокойный и расслабленный, навстречу неизвестному. Но разве может пугать неизвестность, когда наверняка знаешь, что там тебя ждет Ляля?
– Если я сейчас умру, то она, наверное, расстроится, – вдруг осенило Андрея. И эта мысль сразу лишила его покоя. И сразу стало страшно так, что он похолодел с головы до пят так, как будто уже умер.
Он вдруг подумал, что так ничего и не успел. И у него уже нет шанса сказать Мишель, что он никогда не был так счастлив, как в те три дня на косе. Когда все было так солнечно, так радостно. Когда хоть кто-то за последние годы сказал ему: «Я люблю тебя» и ничего не попросил взамен.
Ему было страшно. Но не за Мишель. А за себя. Как он будет жить без ее любви?
Андрей вдруг услышал, как в тумане что-то прошелестело. И с тоской подумал, что это возвращается Ляля. А ему этого совсем не хотелось. Потому что рядом с ней уже ничего не было – ни света, ни радости, ни счастья. Рядом с ней было не страшно умереть, но жить – невозможно. «Она же давно умерла!» – вдруг вспомнил Андрей. И эта мысль, как ни странно, его успокоила. Он даже не удивился, когда в тумане вдруг раздался звук разбившегося стекла. Ему даже понравилось, как это звучит, – так, как будто разбились миллионы хрустальных колокольчиков. Но потом по осколкам кто-то начал ходить. И вот этот хруст стекла слушать было невыносимо. Как будто живому существу ломали кости.
