Живых смертниц не бывает: Чеченская киншка - Речкалов Вадим Владимирович (книги бесплатно полные версии .TXT) 📗

— Что вы знали о Мужахоевой перед допросом?

— Чеченка или ингушка. 23 года. Нормальная, контактная.

— Очень волновались?

— Очень. Боялась о чем-то забыть, не спросить.

— Вот привели к вам ее в кабинет. Как она выглядела? Как себя вела?

— Напуганная, встревоженная. Ничего особенного не припоминаю. Привели в наручниках. По ходу сняли. Кажется, она мне обрадовалось. То есть вот этот фактор — женщина, ровесница, он сработал. Она как-то выпрямилась, воспряла, отвечала все увереннее, напряжение уходило.

— Она плакала при допросе?

— Нет.

— А перед тем как ее к вам привели, она плакала?

— Не знаю, по ее лицу ничего такого заметно не было.

— А какой вопрос вы задали первым?

— Как с вами обращались, может, обидел кто? Зарема что-то пробубнила: мол, все в порядке.

— Вы допрашивали ее уже после того, как погиб Георгий Трофимов?

— Да. Но Зарема об этом узнала позже. На моем к ней отношении это тоже никак не сказалось. Я старалась быть объективной.

— Эта объективность вам тяжело давалась?

— Да нет. К ней и в ГУБОПе, и в ФСБ по-человечески отнеслись. Она была ценным источником информации.

— Сколько длился допрос?

— Почти два часа. У меня сложилось ощущение, что к концу допроса Мужахоева даже немножко забыла, где находится, успокоилась, с конвоем начала кокетничать.

— А вы как себя чувствовали?

— Я ожидала увидеть фанатичное, агрессивное существо, а увидела нервную девушку. Я даже как-то расслабилась сразу.

— Она сильно боялась?

— Это же летом было, жарко. На столике стояло несколько бутылок воды — фанта, спрайт, кока-кола, все уже початые. Видно было, что Зарема очень хочет пить, но от воды отказывалась. Пока адвокат не догадалась открыть новую бутылку, отпить из нее несколько глотков и предложить Зареме. И только тогда она попила.

Меня с первого дня спрашивали, где ваша база. И даже когда я начала говорить правду, я не могла об этом сразу рассказать. Не знала названия села. Следователи спрашивали, мимо каких построек мы проезжали, какие памятники я запомнила, откуда светило солнце. Из памятников я знала только вашего большого Петра. Видела раньше по телевизору, его еще ругали почему-то. А те памятники, названия которых я не знала, я изображала. Меня понимали. Например, я встала, подняла подбородок и завела прямые руки за спину. Они говорят: Юрий Гагарин, Ленинский проспект. Сказала, что проезжала мимо МИДа, мне Игорь об этом сказал, а потом мимо такого же здания, но не МИДа. Они говорят: университет. Я нарисовала широкую улицу и по бокам высокие дома, как книжки. Они говорят: Новый Арбат. Нарисовала арку посреди дороги — Кутузовский, говорят. А еще памятник — стела такая длинная, фонтанов много, а потом мечеть. Оказалось, Поклонная гора. Толстопальцево нашли по моим рассказам. Я сказала, что когда мы возвращались туда под вечер, солнце светило прямо в глаза, даже козырек пришлось опустить. Они говорят — значит, запад, Минка или Можайка. Ну, вспоминай, что там еще было. И вдруг я вспомнила. Там, говорю, дочка моя была, Рашана. По дороге на базу мы проезжали под аркой, на которой висело много всяких портретов, и в самом низу портрет девочки лет трех в белом платье с темными волнистыми волосами — вылитая Рашана. Я еще когда ее впервые увидела, расплакалась. Нарисовала эту арку, кто-то вспомнил, что похожая стоит перед поворотом на Одинцово. Поехали — точно! Над аркой надпись: “Старая Смоленская дорога”. Портреты всяких начальников, а внизу моя девочка и под ней надпись: “Социальное здоровье — уверенность в будущем”. Следователь спрашивает: куда дальше? Мимо арки, говорю, и прямо. Так и нашли Толстопальцево. В доме никого не было. Я хотела забрать свои вещи — фотографию дочки, белье, косметичку. Ничего не нашла. Все утащили. Оставили только начатый пузырек валерьянки. Ну и шесть шахидских поясов.

Зарема Мужахоева родилась 9 февраля 1980 года в селе Бамут Ачхой-Мартановского района Чечено-Ингушской АССР. Был я недавно в тех краях. Нет там никакого Бамута. Российская армия стерла его с лица земли весной 95-го.

Из паспорта села Бамут:

“Расположение — предгорье;

Расстояние до райцентра — 9 км;

Численность населения — 5157 человек.

Из них:

Взрослых — 3259;

Детей до 14 лет — 1998;

Количество жилых строений — 1617.

Из них:

Частных домовладений — 1617.

Из них:

Разрушенных строений — 1617…”

“Президенту Российской Федерации Путину В.В.

Уважаемый Владимир Владимирович

Обращаюсь к Вам от имени жителей села Бамут, в котором никто из нас не живет.

С декабря 1999 года, будучи представителем беженцев из Бамута, я просил начать заселение, обращаясь во все военные и гражданские органы власти Чеченской Республики.

С 15 февраля 2000 года, являясь главой администрации Бамута, обращаясь во все инстанции республиканского и районного уровня, добился разминирования только десятой части полей госхоза “Бамутский”, где вспахано 120 гектаров, а засеяно 50 гектаров озимой пшеницы. В то время когда ни один приусадебный участок не засеяли.

16 декабря 2000 года жители села посетили три кладбища Бамута. Нам разрешили и в дальнейшем посещать кладбища и хоронить людей в сопровождении охраны из комендатуры.

Село официально не закрыто, но фактически закрыто для населения. В то же время из села федеральными войсками вывезено все, что можно разобрать.

Я писал Вам письмо в мае 2000 года, но, наверное, оно не дошло. Посылаю поэтому копию письма, и все население нашего села надеется, что Вы не останетесь безучастными к судьбе 7 тысяч жителей села.

Глава администрации села Бамут Солтаев А-В.

9 января 2001 года, Ачхой-Мартан”.

“Военному коменданту Ачхой-Мартановского района генерал-майору Сулейменову И.А.

Заявление

Администрация села Бамут просит Вашего разрешения похоронить Махаури М.Б. на нижнем кладбище села Бамут.

23 октября 2001 года.

Глава администрации села Бамут Солтаев А-В.

Согласовано. Похороны разрешены. Начальник штаба военной комендатуры полковник Ефимов. 23.10.01”.

Весной 2003 года я пару недель провела в лагере боевиков. Живут в блиндажах, как в норах. Стены обложены какими-то фанерками. Конспирация — вечером ни огонька. Если днем над лагерем пролетает самолет, то все переползают в другое место, роют новые блиндажи. Оружия там до фига. Там со мной говорил один мужчина, глаз я на него не поднимала, но видела костыль и протез, и вроде борода длинная. Может, это и Басаев был, не знаю. Спросил: чего ты хочешь? Хочу, говорю, жизнь отдать — задолжала родственникам. Он сказал, что за деньги жизнь отдавать нехорошо, жизнь можно отдавать только за веру. А если, говорит, тебе деньги нужны, то оставайся в лагере, выходи замуж за моджахеда. С родственниками твоими как-нибудь договоримся. Я ему ничего не ответила, но оставаться не собиралась. Я хотела умереть, а не сидеть в лесу, как крыса. В лагере почти ни с кем не общалась, тетки местные на меня косились, вроде как чужая. Ходила за водой к ручью, помогала готовить. Это было в горах, район не знаю. Меня везли туда на нескольких машинах и даже на лошадях. Первый раз на лошади ехала — ужас. Чего меня вообще в лагерь потащили, наверное, не знали, куда девать. Рустам сказал, что умирать еще не время, иди домой. А мне домой нельзя. Когда я к боевикам ушла, дедушка с бабушкой шухер подняли, ходили к Ганиевым, ругались, скандалили. Нельзя мне домой. Так и таскали по разным местам, пока в Москву не увезли.

Мне сроду не к кому прибиться. Я не жалуюсь, просто, чтоб понятно было. Жила у дедушки с бабушкой по отцовской линии. С матерью почти не виделась. Так иногда по праздникам. В девятнадцать лет вышла замуж. Он ингуш из Слепцовска, звали Хасан, старше меня на двадцать лет. Женихов-то особо не было, а этот сам меня разглядел, да и богатый. Выкрал меня по нашему древнему обычаю — приехал вечером на BMW, помигал фарами, я вышла — и увез. Забеременела почти сразу. На втором месяце была, когда мужа моего застрелили. Он бизнесом занимался, металлом. Что-то не поделил с местными конкурентами. Жила в Слецовске у его родственников. Родила девочку. Родственники мужа назвали ее Рашаной, кормила грудью до семи месяцев. А потом надо было что-то решать. Девочка без отца. Родственники мужа приехали к моим старикам, спрашивают: возьмете внучку с ребенком? Нет, отвечают, не прокормим. Родители Хасана забрали у меня дочку и отдали другому своему сыну, у которого своих детей не было…