Сила самовнушения. Как наш разум влияет на тело. Наука и вымысел - Марчант Джо (читать полную версию книги txt, fb2) 📗
Я все еще осмысливаю это, когда Роуз представляет меня своей дочери Мэри-Роуз, которая на три года младше Кристофера. Она тоже родилась с тяжелым генетическим синдромом, но с другим. Ее организм нашпигован доброкачественными опухолями, они поражают органы, в которых находятся, начиная с мозга и глаз и заканчивая сердцем и легкими. Мэри-Роуз выше и тучнее, чем Кристофер. Она одета в розовый спортивный костюм, а светлые волосы украшены розовыми и оранжевыми цветками. Мэри-Роуз, как и Кристофер, сидит в коляске, носит подгузник и не умеет говорить. Она не может самостоятельно принимать пищу. У нее эпилепсия, и она слепа. Я беру ее за руку и говорю, что мне нравятся цветы в ее волосах, но ее лицо по-прежнему ничего не выражает.
Роуз и ее дети приехали из графства Корк, что в Ирландии. Они прибыли в Лурд в составе группы, насчитывающей 130 паломников, стараниями небольшой ирландской благотворительной организации «Каса». Мы встречаемся в вестибюле отеля сразу после обеда в самом начале их недельного пребывания. Роуз умна и практична, но темные глаза выдают бесконечную усталость.
Она сообщает, что впервые привезла сюда Кристофера, когда ему было четыре месяца. Он не покидал больницы, и врачи давали ему один месяц жизни. В сопровождении бригады медиков она привезла его в аэропорт, чтобы лететь в Лурд. «Это ближайшее к небесам место, – говорит она. – Я хотела, чтобы он не испытывал боли перед смертью». Теперь она привозит детей ежегодно. В Лурде их, по словам Роуз, принимают. «Дома людям невдомек, что это личности, способные на любовь. Там видят только коляски. А здесь их принимают в свое сердце и любят».
После первого визита Кристофер опроверг ожидания. Роуз сообщает, что он перенес 17 операций «на сердце, легких, ногах, ушах, глазах – всех частях тела». Но многие его сдвиги она приписывает ежегодным паломничествам. «Кристофер бы не выжил, не прилети он в Лурд, – настаивает она. – Считалось, что он никогда не научится ни есть, ни общаться. А сейчас полюбуйтесь на него!» Ее сын и вправду гоняет в коляске по холлу с мячом, любимец других гостей. У Мэри-Роуз между тем бывало по 40 судорожных припадков в день. «Сейчас их три. Она впервые улыбнулась именно в гроте, когда ей было девять. Тогда я поняла, что ей станет лучше».
Мне, правда, кажется, что если кому и нужен Лурд, то самой Роуз. Дома она дни напролет ухаживает за обоими детьми, а также за мужем, который, по ее словам, тяжело болен. «Дома мне никуда не выйти, – говорит она. – Я не могу толкать две коляски». Паломничество – ее единственная отдушина. «У меня нет другой жизни, – откровенно признается она. – Здесь я Роуз. И человек. Дома же, когда родились дети, люди забыли о моем существовании. Здесь я знаю, что существую. Наша Царица Небесная знает, что я существую». Роуз не ведает, хватило бы ей сил без этих ежегодных поездок и поддержки медперсонала с другими паломниками. «На моих плечах тяжкое бремя, и оно исчезает к моменту, когда пора отправляться домой. Я не знаю, в купелях ли дело. Или в гроте. В объятиях. Взглядах. Но так получается. Я возвращаюсь другим человеком».
Я нахожу поразительным в Лурде то, что все, с кем я беседую, исцеленные или нет, считают, что пережили чудо.
За рекой, в больнице Нотр-Дам, готовится к отбытию еще одна группа ирландских паломников. Здесь я встречаюсь с Кэролайн Демпси из Дунгарвена, 47-летней учительницей с короткими светлыми волосами. На ней лиловые резиновые тапочки. Она делит больничную палату с тремя женщинами, лет за восемьдесят. Мы сидим на ее койке и разговариваем, а сестры разносят печенье и чай.
Спутник ее жизни умер от рака. А теперь саркома у Кэролайн. Опухоль возникла семь лет назад в ноге, ее удалили, но теперь она в животе. Кэролайн не слишком набожна, она не хотела ехать в Лурд и находится здесь только по настоянию матери. Но сейчас ей не хочется домой.
«Мессы тут какие-то другие, – говорит она. – Дома это воспринимается просто как ритуал, никто в него ничего не вкладывает. Но здесь все искренние. Кажется, что тысячи людей молятся за твое здоровье». Купели ей мало что дали. Но нынче же, до нашей встречи, она побывала на мессе с миропомазанием, и, когда священник приблизился к ней с елеем: «Я не смогла пошевелиться. Я таяла. Я испытала огромное облегчение». Когда случился рецидив рака, Кэролайн насмерть перепугалась. «Но сегодня я обрела это чувство. Не теряй надежду, проживай жизнь, не страшись ее».
Через коридор находится 82-летний Джон Флинн. Он лыс, и, когда говорит, его мучает одышка. По койке рассыпана уйма таблеток и капсул – розовых, белых, красно-зеленых, в желтых пузырьках, пакетиках из фольги и белых пластмассовых банках. Джон тридцать лет проработал на сталелитейном заводе, пока не разорвал плечевые сухожилия и стал нетрудоспособным. Тогда, в 1988 году, он впервые посетил Лурд. «Мне понравилось, – говорит он. – Меня зацепило». Сейчас он здесь в шестнадцатый раз.
Он страдает от невралгии, после инсульта семилетней давности у него парализована кисть, а ногу он подволакивает, и все это сочетается с повсеместным артритом. Джон признается, что дома его бесит, когда он не может сделать чего-то, что мог раньше. Но в Лурде он видит истинное положение дел – людей, которым намного хуже, и это помогает ему смириться со своим состоянием.
Снаружи во тьме сидят женщины, они курят и беседуют, взирая через реку на освещенный прожекторами грот. Джоан усаживает меня в свободное кресло-коляску. «У меня рассеянный склероз, рак, диабет и артрит, – сообщает она. – Мне пятьдесят шесть». С ней заодно действует Энн, страдающая рецидивирующей депрессией. «Мой брат утонул, когда мне было четыре, – рассказывает она. – Отец умер, когда было семь. В детстве я подверглась сексуальному насилию. Вышла замуж, а потом муж сбежал с другой».
Для них ценность Лурда заключается в социальной поддержке. Возможность выговориться – то самое, чего дома не дождешься ни от медиков, ни от общества. Две эти женщины познакомились только на этой неделе, но Джоан говорит, что они «разделили жизнь». «Дома я одинокая странница. Здесь же – небывалое единство душ».
«Дома никто не разговаривает друг с другом, – подхватывает Энн, держа в одной руке кружку с чаем, а в другой – сигарету. – Если идем к психиатру, нам выписывают таблетки. Мне психиатр заявил: „Я здесь не для того, чтобы слушать. Я ставлю диагноз и делаю назначения“». Она говорит, что не осуждает медиков. Врачам не выслушать всех, а без психиатрических больниц ее бы здесь нынче не было. «Но страха тут меньше. Люди не боятся общаться. Любовь буквально сочится из стен». И все до единого паломники тоже отмечают заботу и поддержку, которые получают от волонтеров, как подростков, так и старших врачей. «Просто фантастика, – говорит Джоан. – К тебе относятся с уважением».
Удивительно, но я выслушивала подобные сентенции и от самих волонтеров. Они сами оплачивают себе дорогу и каждое лето тратят на Лурд неделю драгоценного отпуска. «Я приезжаю не ради паломников, – сообщает мне один, когда мы стоим в очереди в кафетерии для персонала. – Я здесь ради себя. Мне это нужно ежегодно». Другой волонтер, лондонский банкир, который скрывает от друзей свои поездки в Лурд, сообщает, что впервые побывал здесь подростком в благодарность за выздоровление. Прошли десятки лет, но он все приезжает, потому что «ловит кайф, когда помогает».
Волонтеры и медперсонал говорят мне, что Лурд лишает важности их личные заботы и обеспечивает товарищество, которого нет в их обыденной жизни. Это место, где мгновенно обзаводишься закадычными друзьями. Здесь все равны, больные и здоровые, и не имеет значения, чем они занимаются дома.
Я поняла их. Здоровые, больные, бедные и богатые здесь действительно смешиваются и сближаются так, как мне не приходилось видеть, и спонтанные добрые дела являются нормой. Возле купелей волонтеры завязывают паломникам шнурки. В базилике больных выстраивают в первом ряду. Даже на дальних улицах, забитых лавчонками с безвкусными сувенирами, велосипедные дорожки заменены колясочными. Монахиня, которую я знать не знаю, тайком оплачивает мой ланч. Я иду на вокзал помочь паломникам сойти с поезда и впоследствии выясняю, что моими спутниками-волонтерами были генеральный директор компании и мусорщик.