Жемчужина Санкт-Петербурга - Фернивалл (Фурнивэлл) Кейт (лучшие книги .TXT) 📗
Но когда он попытался сесть, чтобы прогнать их, они запрыгнули ему на грудь и вонзили клыки в его плоть. Он чувствовал, как их языки, горячие и гладкие, слизывают кровь с его сердца. Снова и снова он повторял себе, что это всего лишь сон, ночной кошмар, и сам себе не верил. Он видел их красные глаза, чувствовал их зловонное дыхание. Превозмогая боль, он ударил одного из них в морду и услышал недовольное рычание. «Неповадно будет», — подумал Йенс и удовлетворенно улегся на подушку.
Когда он проснулся, солнце уже светило вовсю. Комната была наполнена его лучами. Это были те лучи, которые пробиваются даже сквозь закрытые веки и заставляют их открыться. Йенс не сразу понял, где находится и почему лежит в чужой постели. Но все стало на свои места, как только он увидел Валентину.
Она сидела в кресле возле кровати — маленькая тоненькая фигурка между большими мягкими подлокотниками — и неотрывно смотрела на него. Чтото в ее неподвижности заставило его подумать, что она сидит там уже давно. Когда она заметила, что он проснулся, глаза ее радостно распахнулись, красивые длинные ресницы взлетели вверх, и от этого сладко заныла рана у него на груди. От ее улыбки кровь в его венах словно побежала быстрее.
— Как ты себя чувствуешь? — негромко и нежно спросила она, но осталась сидеть в прежней позе.
Ему захотелось прикоснуться к ней.
— Как будто слон потоптался у меня на груди.
Ее улыбка сделалась шире.
— Только не говори об этом доктору Федорину. В его доме слонов наверх не пускают.
Он рассмеялся, и у него за ребрами как будто чтото взорвалось.
Он закашлялся, изо рта потекла кровь. Лицо Валентины застыло, щеки побледнели. Когда кашель улегся, она вытерла Йенсу губы красной фланелькой.
— Не разговаривай, — приказала она. — И не смейся.
Задыхаясь и пытаясь согнать с груди чертова слона, он смотрел на нее. Валентина была в зеленом с коричневым платье и чемто напоминала лесную нимфу, по ошибке забредшую в его комнату. У платья был высокий стоячий ворот и двенадцать маленьких красивых перламутровых пуговиц на лифе. Йенсу захотелось по очереди прикоснуться к каждой из них, провести пальцем по их гладкой и блестящей поверхности. Волосы Валентины выглядели так, словно их разметал ветер, хотя, может быть, она просто растрепала их руками. Когда он подумал, что она могла это сделать от волнения и душевных страданий, горло его сжалось.
— Тебе очень больно? Не отвечай, просто кивай или качай головой.
Он покачал головой. Их взгляды встретились.
— Хорошо, — промолвила она.
— Поцелуй меня, — прошептал он.
— Тебе нужно спать.
— Поцелуй.
Он положил руку на край кровати, но девушка не взяла ее.
— Тебе нельзя двигаться, — строго произнесла она. — Если будешь двигаться, внутри может чтонибудь порваться.
— Если ты меня не поцелуешь, я сейчас спрыгну с кровати и стану за тобой бегать по комнате.
— Ты не заслужил поцелуя. — Лицо Валентины приняло серьезный вид, глаза загорелись. — Тебя могли убить. И все по твоей милости.
Йенс рывком поднялся и потянулся к ней. Вскрикнув от неожиданности, она отклонилась, но он успел поймать ее за руку и потянул к себе на кровать.
— Не надо! — закричала Валентина, отбиваясь. — Тебе станет хуже. Швы разойдутся.
Он все же подтащил ее к себе, обхватил рукой за талию и поцеловал. Губы ее были мягкими и податливыми, но темные глаза остались открытыми и были полны гнева.
— Валентина, — прошептал он, — я не отдам ему тебя.
Она коротко вздрогнула и крепко прижалась головой к его шее.
— Я всегда была твоей. С первой минуты, когда увидела тебя. А теперь ложись.
Он позволил ей уложить себя на подушки и вытереть кровь с подбородка, но талию ее так и не выпустил. Она села рядом с ним, и только теперь он заметил у нее на щеке кровоподтек винного цвета. Он потрогал его, провел рукой по волосам, по уху, потом расстегнул две перламутровые пуговицы.
— Что ты с собой сделала? — спросил он.
— Ты про это? — Она прикоснулась к синяку. — Поскользнулась на льду.
Но он слишком хорошо ее знал. Йенс вспомнил про волков.
— Иди сюда.
Она наклонилась к нему и позволила поцеловать щеку. Запах ее кожи пробудил чтото у него глубоко внутри. И только теперь она улыбнулась. Широкая, немного насмешливая улыбка озарила все ее лицо. Валентина легонько чмокнула его в губы и снова села.
— Йенс, если ты будешь продолжать так на меня смотреть…
— Как так?
— Как будто хочешь съесть меня.
— О, я не сомневаюсь, ты очень вкусная.
— Если не прекратишь, я забуду, что я санитарка, и заберусь к тебе в постель.
Он приподнял угол одеяла.
— Я готов. Начинай надо мной издеваться.
Какоето время они смотрели друг на друга, и Йенс понял, что она увидела на его лице нечто такое, что он предпочел бы от нее скрыть. Впрочем, сил у него было не больше, чем у котенка, поэтому она только укрыла его и нежно подоткнула одеяло.
— Лучше я развлеку тебя музыкой, — улыбнулась Валентина.
— Каким образом? — Дыхание его начало слабеть, голова закружилась. — Собираешься свистеть?
— Подожди, сейчас увидишь.
Она поднялась с кровати, но его взгляд остался на том месте, где она сидела, там, где на одеяле была небольшая круглая вмятина. Он положил на нее руку и почувствовал тепло. Тут с противоположной стороны комнаты полилась музыка. Мелодичные звуки окутали боль, засевшую у него в груди, как вбитый гвоздь, притупили ее острие. Он поднял глаза и увидел ее. Его лесная нимфа стояла у изножья кровати и играла на скрипке. Плавные движения руки со смычком захватили его, он следил за ней как зачарованный, не в силах отвести взгляд.
— Спи, — пробормотала Валентина. — Засыпай, любимый мой.
Глаза Йенса против желания закрылись, и он тут же увидел себя плывущим по теплому благоухающему воздуху, гдето высоковысоко, там, где его не достанут никакие волки. И его сопровождала ангельская музыка.
Прошло несколько дней, и Йенс стал отправлять Валентину в госпиталь. Она сердилась.
— Сколько можно со мной возиться? — говорил он, хмуря брови. — Возвращайся на работу и дай мне отдохнуть. Когда ты рядом, я не могу…
— Тише, мой сварливый викинг.
Она приложила палец к его губам, потому что знала, что он говорил неправду. Она понимала, почему он это говорит, но ей это не нравилось. Он отсылал ее в госпиталь, потому что не хотел, чтобы она лишилась работы. Медсестра Гордянская не терпела бы долго ее отсутствие, и они оба знали это.
Поэтому по утрам Валентина надевала накрахмаленную форму санитарки и отправлялась в госпиталь Святой Елизаветы, а вечером возвращалась в дом доктора Федорина. Она заходила в комнату Йенса, бросалась на кровать и изо всех сил прижималась к нему, как утопающий прижимается к спасательному кругу. Весь день она проводила среди целого моря лиц, где ей не хватало воздуха. Вздохнуть свободно она могла, только когда входила в эту спальню и видела, с какой радостью ее встречают его зеленые глаза. Он смотрел на нее так, словно жизнь для него начиналась только с ее приходом.
— Скучал по мне? — спросила его Валентина, поцеловав в губы.
— Нет, — рассмеялся он. — Весь день я блаженствовал в кровати, спокойно спал, но потом пришла Аня и стала читать мне вслух. Кухарка Федорина сварила куриный суп.
Девушка нахмурилась.
— Ты так скоро превратишься в толстого лентяя, набоба, которого должны с утра до вечера обхаживать женщины. В следующий раз я принесу веер и стану тебя обмахивать.
— Что может быть лучше?
— Я знаю коечто, — игриво улыбнулась Валентина, и ей тут же пришлось соскочить с кровати, чтобы не быть пойманной. — Ты еще не выздоровел, — строго напомнила она.
— Но ты — мое лекарство, я не могу без тебя.
Говоря это, он улыбался, но взгляд его заставил ее сердце замереть. Он понимал, что говорил. Ни одно его слово не было сказано просто так. Чтото сдвинулось у нее внутри, исчез тот холодный страх, который сидел в ней с того самого дня, когда он в своем кабинете ради дуэли отказался бежать с ней. Валентина медленно вернулась на кровать, легла на одеяло рядом с ним, вдохнула его теплый горьковатый запах и обняла так крепко, что у него вырвался стон.
