Путь в Версаль (др. перевод) - Голон Анн (версия книг .txt) 📗
Даже во время ужасного голода 1658 года, когда в семье не было денег, мэтр Люка не разрешил жене продать волосы этим проклятым цирюльникам, всегда готовым угодить вельможам. Вот это и есть мода: женщины состригают свои волосы, чтобы украсить ими головы мужчин!
Приехавшая дама рассматривала вывески, – казалось, она что-то искала. Когда она подошла к колбасной «Сент-Антуан», мэтр Люка узнал ее. Однажды ему указали на эту даму в квартале рынка, где она владела двумя торговыми складами. Несмотря на манеры, богатство и красоту нарядов, она не благородного происхождения. Это одна из самых богатых коммерсанток Парижа, некая мадам Моран. Она сделала состояние, потому что ей в голову пришла гениальная мысль – ввести в моду шоколад. Мадам Моран держала не только кондитерскую «Испанская Карлица» на Фобур-Сент-Оноре, она владела еще несколькими знаменитыми ресторанами и тавернами, а также контролировала более скромные, но процветающие предприятия, такие как «общественные кареты за пять солей», и несколько лавочек на ярмарке Сен-Жермен. Кроме того, ей принадлежала монополия на торговлю заморскими птицами на набережной Дубильщиков. Четверо коммерсантов, подхвативших эти начинания, платили ей за патент.
Говорили, что она вдова, что начала с малого, но так умело вела дела, что самые важные финансисты, вплоть до господина Кольбера, любили обсуждать с ней коммерческие проблемы.
Все это вспомнилось мэтру Люка, и, когда дама приблизилась, он поспешно снял колпак и поклонился настолько низко, насколько позволял его кругленький животик.
– Здесь ли живет мэтр Люка, хозяин колбасной лавки «Сент-Антуан»? – спросила дама.
– Он самый, к вашим услугам, мадам. Если вы потрудитесь войти в мою скромную лавочку…
Он вошел первым, уже предвкушая солидный заказ.
– Здесь у меня сервелаты, колбасы, они красивые на взгляд, но на вкус еще лучше. А вот свежепосоленная свининка, даже от кусочка величиной с наперсток суп, да и любое блюдо становятся такими ароматными! Есть у меня и сырокопченая ветчина…
– Да, мэтр Люка, я вижу… Я вижу, что все ваши продукты прекрасного качества, – мягко прервала его Анжелика, – и пришлю к вам посыльного сделать заказ. Но сегодня я пришла с другой целью… Так вот. У меня перед вами должок, мэтр Люка. И уже давно, а я все еще его не оплатила.
– Должок? – с удивлением повторил колбасник.
Он внимательно осмотрел собеседницу и покачал головой, уверенный, что никогда даже словом не перемолвился с этой красавицей.
Анжелика улыбнулась:
– Да, я должна вам за оплату визитов лекаря и аптекаря, которых вы позвали к бедной девушке, без сил свалившейся возле дверей вашей лавки… Пять лет тому назад.
– Я уж и не помню, кто это был, – отвечал он добродушно. – Мне, знаете ли, не раз приходилось помогать людям, которые падали у моих дверей. Если учесть, что делается на Гревской площади, так мне следовало стать монахом-госпитальером, а не открывать колбасную лавку. Эта площадь не место для людей, ищущих спокойной жизни. Но зато здесь не заскучаешь. Расскажите-ка подробнее, что там случилось, может, я и вспомню.
– Однажды зимним утром здесь пылал костер, – начала Анжелика дрожащим голосом. – Сжигали колдуна. Я хотела посмотреть на казнь, потому и пришла, но напрасно: я была беременна и уже на сносях. А вы позвали лекаря.
– Да-да! Припоминаю, – пробормотал он.
Жизнерадостная улыбка исчезла с его лица. Он с крайним удивлением посмотрел на Анжелику, и в его взгляде смешались жалость и страх.
– Так это вы, – сказал он тихо. – Несчастная женщина!
Анжелика почувствовала, как краска заливает лицо. Она знала, что это посещение вызовет мучительные воспоминания, и поклялась никогда не оглядываться на минувшее. Она упорно убеждала себя, что мадам Моран, обладающая солидным состоянием и почти безупречной репутацией, не имеет никакого отношения к ее прошлому.
Но реакция этого достойного человека всколыхнула ее чувства, и она опять увидела себя жалкой, с блуждающим взглядом и отяжелевшей фигурой, затерянной в толпе, где ее толкали со всех сторон.
Анжелика поднялась, расправила шелковую голубую юбку и пышные кружевные манжеты вокруг запястий, украшенных браслетами.
– Все верно, – сказала она с вымученной улыбкой. – В те времена, мэтр Люка, я была нищенкой, а вы проявили к ней сострадание. Но, как видите, судьба оказалась ко мне милостивой, и сегодня я могу вас отблагодарить.
С этими словами она вынула из сумки у пояса заранее приготовленный тяжелый кожаный кошелек и положила его на прилавок.
Колбасник, казалось, его не заметил. Он внимательно и недоверчиво продолжал разглядывать посетительницу.
– Элиза, поди-ка сюда! – через плечо окликнул он жену.
Женщина подошла и остановилась, шурша своими бесчисленными юбками из шелковистого феррандина, обшитыми бархатной каймой. Она слышала весь разговор.
– Что и говорить, вы изменились! – начала она. – Но я по одним только глазам сразу бы вас признала. Мы с супругом часто упрекали себя, что дали вам тогда уйти, в вашем-то состоянии, и нам всегда хотелось снова с вами повстречаться.
– Тем более что…
– …мы потом подумали, что следовало бы вам рассказать…
– …о том, что случилось до того.
– …На тот случай, если вы родственница…
Они говорили с опаской, переглядываясь, и подхватывая слова друг друга, как в литании.
– Чья родственница? – удивленно спросила Анжелика.
– Да боже ты мой! Родственница колдуна.
Молодая женщина покачала головой, пытаясь изобразить безразличие:
– Нет-нет, я не родственница.
– Да, так бывает. Некоторые женщины приходят на казнь и падают в обморок возле наших дверей! Но раз вы не родственница…
– А что бы вы мне рассказали, будь я родственницей?
– Ну как же! То, что случилось в лавочке хозяина «Синего Винограда», нашего соседа, когда двуколка остановилась и колдуна внесли в кабачок, чтобы он выпил стаканчик, перед тем как взойдет на костер.
– И что же случилось?
Мужчина с женщиной переглянулись.
– Да, знаете, первому встречному такое не рассказывают… – сказал мэтр Люка. – Ну, я хочу сказать, людям, которых это не касается. Да и интересно-то это только его родственникам… Ну а вы ведь его не знаете…
Анжелика переводила взгляд с одного на другого. На их красных лицах отражались только доброжелательность и наивная услужливость.
– Да нет, я его знала, – прошептала она сдавленным голосом. – Это… мой муж!
Колбасник покачал головой:
– Мы догадывались. Тогда слушайте.
– Постой-ка… – остановила его жена.
Она подошла к двери, плотно ее заперла и закрыла оба деревянных ставня перед прилавком с продуктами, выложенными для привлечения прохожих.
В полутьме, пропитанной запахом колбас, соленого сала и ветчины, сердце Анжелики отчаянно забилось в ожидании непонятных разоблачений. Ее приход к колбаснику не имел тайных целей. Она часто упрекала себя, что не отплатила добрым людям за оказанную тогда помощь. Но все откладывала исполнение этого решения. И что такого могли теперь они рассказать, чего бы она сама не знала? Что палач не разжег костер?.. Что тело Жоффрея де Пейрака не сгорело, что пепел не развеяли по ветру?..
– Этот мэтр Жильбер, кабатчик, все нам рассказал, – начал колбасник. – Он однажды хватил через край и выложил то, что его мучило. Потом он заставил нас поклясться ничего никому не рассказывать, ведь за такие истории могут и горло перерезать. Так вот, он говорил, что накануне казни к нему явились мужчины в масках и предложили целый мешок денег. Чего они хотели взамен? Чтобы мэтр Жильбер отдал в их распоряжение кабачок на все следующее утро. Ясно, что в утро казни такая лавочка на Гревской площади делает неплохие сборы. Но содержимое мешка троекратно превосходило любую выручку. Тогда он сказал: «Ну ладно, черт с вами, располагайтесь как у себя дома!» И на следующий день, когда молодцы в масках вернулись, Жильбер закрыл ставни и удалился в спальню со всей семьей и прислугой. Но по временам, ради развлечения, он подглядывал в дырочку в перегородке, чтобы знать, чем занимаются приятели в масках. А они ничего не делали. Они сидели вокруг стола и ждали. Кое-кто снял маску, но Жильбер их не узнал. Надо вам сказать, что он догадывался, почему к нему обратились. Под лавкой очень большой подвал, еще с римских времен, а дальше идет полуразрушенное подземелье, выходящее на берег Сены. Между нами говоря, Жильбер иногда пользовался подземельем, чтобы разместить там несколько бочек и не платить с них налога этим господам из Ратуши. Поэтому он нисколько не удивился, когда увидел, что приятели открыли вход в подвал. В этот момент толпа начала кричать, потому что двуколка с приговоренным въезжала на площадь с улицы Кутлери. Все прилипли к окнам, кроме моего Жильбера, который неотрывно наблюдал через дырочку в перегородке, потому что очень интересовался событиями, происходящими в его кабачке. И он увидел, что из подвала выходят еще какие-то люди. Они несли длинный сверток в мешке… Он не видел, что именно лежит в мешке, но подумал: «Черт возьми, да это похоже на покойника!» А снаружи кричали все громче. Двуколка была как раз перед вывеской «Синий Виноград», когда возникла какая-то толкотня и давка, мешавшая проезду. Мэтр Обен орал во все горло, а его помощники хлестали кнутом направо и налево. Но ничего не помогало. В ожидании, пока путь немного не расчистится, мэтр Обен решил зайти в «Синий Виноград», чтобы клиент подкрепился рюмкой водки. Он часто так поступает. Заодно выпивает и сам с помощниками. Надо признать, что ремесло палача требует некоторой поддержки, верно? Когда дверь открылась, Жильбер ясно разглядел осужденного, которого несли. На нем была белая рубаха, запятнанная кровью, а длинные черные волосы свисали до земли… Простите, мадам, я причиняю вам боль. Элиза, принеси-ка графинчик и рюмки.
