Искра жизни - Ремарк Эрих Мария (электронную книгу бесплатно без регистрации .txt) 📗

Пятьсот девятый еще раз пристально вгляделся в прозрачную лужицу. «А ведь это мои глаза, — подумал он. Пятьсот девятый еще больше пригнулся, чтобы разглядеть собственные глаза. От его дыхания лужу зарябило и картинка расплылась. — А ведь это мои легкие, и они еще качают воздух. — Опустив руку в лужу, он разогнал воду по сторонам, — а ведь это мои руки, которые могут разрушить эту картинку… Разрушить. А построить? Ненавидеть. Но способен ли я на что-нибудь еще? Одной ненависти мало. Чтобы жить, требуется нечто большее, чем ненависть».

Пятьсот девятый выпрямился. Он увидел приближающегося Бухера. «Вот у него это нечто есть», — подумал Пятьсот девятый.

— Слушай, — сказал Бухер. — Ты это видел? Крематорий больше не работает.

— На самом деле?

— Прежняя команда уничтожена. А новую, видимо, не назначили. Интересно, почему? Может…

Они посмотрели друг на друга.

— Может, больше уже нет смысла? Может, они тоже… — Бухер осекся.

— Уходят? — спросил Пятьсот девятый.

— Наверное. Сегодня утром вообще не приезжали за трупами.

Подошли Розен и Зульцбахер.

— Орудий больше не слышно, — заметил Розен. — Интересно, что бы это могло означать?

— Может, они прорвались?

— Или их отбросили. Говорят, что эсэсовцы собираются защищать лагерь.

— Это все молва. Каждые пять минут что-нибудь новое. Если они действительно будут защищать лагерь, нас разбомбят.

Пятьсот девятый поднял глаза. «Так хочется, чтобы быстрее наступила ночь, — подумал он. — В темноте легче спрятаться. Кто знает, что еще будет? В сутках много часов, а для смерти требуются всего секунды. Много смертей, наверно, скрыто в сверкающих часах, посланных с небосвода безжалостным солнцем».

— Самолет, — крикнул Зульцбахер.

Он взволнованно показывал на небо. Мгновение спустя все увидели маленькую точку.

— Это наверняка немецкий самолет! — прошептал Розен. — Иначе была бы объявлена воздушная тревога.

Они огляделись, где бы им спрятаться. Ползли слухи о том, что немецким самолетам приказано в последний момент подвергнуть лагерь бомбардировке.

— Всего один самолет. Один-единственный!

Они остановились. Для бомбардировки, вероятно, выделили бы больше.

— Наверно, это американский разведывательный самолет, — проговорил неожиданно появившийся Лебенталь. — В этом случае уже не объявляют воздушную тревогу.

— А ты откуда знаешь?

Лебенталь молчал. Все пристально разглядывали быстро увеличивающийся силуэт.

— Это не немецкий самолет! — сказал Зульцбахер.

Теперь они четко видели самолет. Он летел в направлении лагеря. У Пятьсот девятого было ощущение, что чей-то кулак из-под земли тянет вниз его внутренности. Казалось, будто принесенный в жертву мрачному пикирующему божеству смерти, он стоит обнаженный на платформе и не может убежать. Пятьсот девятый заметил, что другие уже лежали на земле, и не понимал, почему он оцепенел.

В этот момент прогремели выстрелы.

Самолет вышел из пике и, повернув, облетел лагерь. Выстрелы раздались из лагеря. За казармами загрохотали пулеметы. Самолет опустился еще ниже. Все наблюдали за ним, задрав головы. Вдруг самолет покачал крыльями. Казалось, что он машет им. В первый момент узники думали, что самолет подбит, но он сделал еще один круг, еще дважды покачал крыльями вверх-вниз, словно птица. После этого взмыл вверх, скрывшись в облаках. Вслед ему прогрохотали выстрелы. Теперь стреляли даже с некоторых сторожевых башен. Но вскоре выстрелы утихли, и был слышен только шум мотора.

— Это был сигнал! — закричал Бухер.

Казалось, что самолет машет крыльями. Словно рукой.

— Это был обращенный к нам сигнал! Это точно. А что еще?

— Он давал понять, они знают, что мы здесь! Это было обращение к нам! Ничего другого быть не могло. А что ты думаешь, Пятьсот девятый?

— Я тоже так считаю.

Это был практически первый сигнал, полученный ими извне с тех пор, как они оказались в лагере. Казалось, вдруг произошел прорыв в ужасающем одиночестве всех этих лет. Они поняли, что не умерли для окружающего мира. О них не забыли. Безымянные спасители помахали им. Они больше не чувствовали себя одинокими. Это было первое видимое приветствие свободы. Они больше не ощущали себя дерьмом на земле. Несмотря на все опасности, специально ради них был послан самолет, чтобы продемонстрировать им, что о них помнят. Они больше не ощущали себя дерьмом, ненавистным и оплеванным, еще менее значительным, нежели черви. Они снова были на земле людьми, людьми, которые стерлись из их памяти.

«Что же это со мной происходит? — подумал Пятьсот девятый. — Слезы? Я ли это? Старый человек?..»

Нойбауэр разглядывал свой костюм. Зельма повесила его в шкафу на самом видном месте. Он понял намек. Штатский костюм, он не надевал его с тридцать третьего года. На сером фоне мелкие белые крапинки «перец с солью». Смешно. Он снял костюм с вешалки и стал разглядывать. Потом снял форму, подошел к двери спальни, запер ее и примерил пиджак. Он оказался слишком узким. Нойбауэр не смог застегнуть его даже со втянутым животом. Он подошел к зеркалу. Он выглядел нелепо. Прибавил не меньше тридцати-сорока фунтов. В конце концов, это и не удивительно. До тридцать третьего приходилось здорово на себе экономить.

Странно, как исчезла с его лица решительность, когда он без формы! Оно становилось каким-то мягким и рыхлым. Именно таким он себя и чувствовал. Нойбауэр посмотрел на брюки. Они совсем не налезут. «Тогда какой смысл примерять. Да и к чему все это?» Он, как положено, сдаст лагерь. С ним обойдутся по-военному корректно. На то ведь существуют традиции, военные правила. Ведь они сами были солдатами. Высшие офицеры. Они-то поймут друг друга.

Нойбауэр потянулся. Его интернируют, он это допускает. Однако наверняка ненадолго. Может, придется посидеть в каком-нибудь замке поблизости, в компании с господами его ранга. Он задумался, как будет сдавать лагерь. Разумеется, по-военному. Строгое приветствие. Никакого «Хайль Гитлер» с поднятой рукой. Нет, лучше без этого. Просто, по-военному, приложив ладонь к фуражке.

Он сделал несколько шагов и отсалютовал. Без натянутости, не как подчиненный. Нойбауэр прорепетировал еще раз. Не так просто было добиться правильного сочетания корректности и элегантного достоинства. Рука уходила слишком высоко вверх. Все еще чувствовалось что чертово «Хайль Гитлер». В общем-то, дурацкая манера приветствия для взрослых людей. Странно, что этому так долго следовали!

Нойбауэр еще раз прорепетировал военное приветствие. Без суеты! Не так быстро. Он посмотрел на себя. В зеркало платяного шкафа, сделал несколько шагов назад и устремился к своему зеркальному изображению.

— Господин генерал, настоящим передаю вам… Примерно в таком духе. Раньше при этом передавали шпагу. Наполеон III под Седаном; школьные воспоминания. У него не было шпаги. Револьвер? Нет, это исключено! С другой стороны, он не мог оставить себе оружие. Сейчас все же напоминали о себе изъяны в военной подготовке. А может, заранее отстегнуть кобуру с револьвером?

Он еще раз сделал несколько шагов. Разумеется, не стоит подходить слишком близко. Остановиться надо за несколько метров.

— Господин генерал…

А может, и так: «Господин товарищ». Ну нет, если это генерал, то не годится. А если по стойке «смирно», а потом рукопожатие? Лаконично и корректно. Только не трясти руку. И, наконец, уважение противника противником. Офицера офицером. Собственно говоря, все — товарищи в широком смысле слова, хоть и из вражеских лагерей. Сражение проиграно, но после отважной борьбы. Уважение честно проигравшему.

Нойбауэр почувствовал, что в нем заговорил прежний почтовый секретарь. Он воспринял это, как исторический момент.

— Господин генерал…

Достоинство. Потом рукопожатие. Может, краткая трапеза с участием противников — рыцарей. Роммель с пленными англичанами. Жаль, что не говорю по-английски. Впрочем, в лагере было полно переводчиков среди заключенных.