Последнее лето в Аркадии - Перселл Дейрдре (полная версия книги .TXT) 📗
— Мама…
От его тона у меня перехватило горло.
— Да, сынок?
— Я рад, что ты так поступила. Это правильное решение.
Я пробормотала что-то невнятное и повесила трубку, прежде чем расплакаться.
Когда я позвонила день спустя, то разговаривала уже словно с другим человеком. Голос Кольма был спокойным и едва ли не равнодушным. Он сказал, что не сможет приехать, потому что для него встреча в подобных обстоятельствах будет мучительной. Он всячески извинялся, но был непреклонен.
Мы расстались, пообещав созвониться после этого события и обсудить произошедшее.
— Удачи, мама, — быстро сказал сын в конце разговора. — Я думаю, она тебе понадобится.
Глава 36
День семьи наконец наступил. С самого утра среди пациентов клиники ощущалась некая нервозность, которая к середине дня достигла апогея. К счастью, я мало общалась с окружающими, сосредоточившись на себе, так что всеобщая паника меня почти не коснулась. Это означает лишь, что я не носилась по коридорам с сигаретой в зубах, не пила стакан за стаканом ледяной чай и не махала руками, обсуждая с соседями предстоящее событие.
Но внутри у меня все клокотало от возбуждения. Я нервничала ничуть не меньше остальных. Только Господь знал, каким признаниям суждено было слететь с языка моего супруга в присутствии посторонних людей. Единственным утешением было то, что по завершении лечения я никогда больше не увижу этих людей.
Как раз перед обедом я вошла в общий зал, где должна была состояться встреча. Обычно здесь играли в шахматы и смотрели телевизор. По случаю Дня семьи кругом расставили кресла, уже не новые, но довольно элегантные, принесенные, видимо, из другого крыла. По углам выставили кадки с растениями и несколько столиков с чашками для чая. Несколько диванов, что обычно стояли в зале, сдвинули к стенам и накрыли пестрыми покрывалами в индейском стиле. Зал приукрасили, иначе не скажешь, но для меня (и, наверное, для остальных пациентов) он все равно казался пыточной камерой. Мы все опасались слов, которые будут сказаны в этом помещении, боялись обвинений и упреков, которые бросят нам в лицо.
Мы с Фергусом встретились в прокуренном кафе на первом этаже за десять минут до общего собрания. Я пришла на целых полчаса раньше, чтобы не пропустить его приход, и сидела за столиком, нервно вертя головой из стороны в сторону. Заметив мужа, я помахала ему рукой. Он даже не улыбнулся в ответ.
— Господи, — буркнул он, приблизившись и сев напротив. — Неужели ваш персонал даже не слышал о кондиционерах?
Я мрачно хмыкнула:
— Тебе тоже здравствуй! — И тотчас пожалела о своем язвительном тоне. Меньше всего мне хотелось настраивать Фергуса против себя. Я зажгла сигарету, придвинула ближе пепельницу, уже полную окурков, и выдавила улыбку. — Думаю, отсутствие кондиционера — часть общего плана. Родню пациента нужно довести до белого каления, чтобы она начала плеваться огнем еще до начала дискуссии.
— Да? — Фергус хмуро отвел взгляд. Моя попытка пошутить пропала зря. Муж явно не был настроен на веселье.
Кстати, он слегка набрал вес. Пересаженные волосы, похоже, не слишком хорошо чувствовали себя на новом месте, потому что уже начали редеть.
— Хорошо выглядишь, — попыталась я наладить контакт.
— Спасибо. — Он откинулся на спинку пластикового стула и наклонил голову в сторону, разглядывая меня. — Должен признать, ты тоже неплохо выглядишь. Судя по всему, ты хорошо высыпаешься, цвет лица уже не такой землистый.
— Да, я много сплю, — кротко ответила я.
Обведя взглядом кафе, я заметила еще несколько странных парочек, напоминавших нас с Фергусом: потерянные мужчины и женщины в тренировочных костюмах или халатах и их спутники с затравленными лицами.
Вздохнув, я снова устремила взгляд на мужа.
— Полагаю, эти семейные встречи придуманы не для пациентов, а для их близких. Родные должны высказать наболевшее — так сказать, выплеснуть свою боль. Так мне по крайней мере кажется. — Я улыбнулась, делая еще одну попытку завоевать симпатию мужа. — Твоя роль, по сценарию медиков, в том, чтобы обвинить меня в разрушении нашего брака.
Напряженно глядя Фергусу в лицо, я ждала, что он спросит: «Разве ты в чем-то виновата?», — но он молчал, глядя в сторону. Ему было не по себе, потому что его начали узнавать и перешептываться.
Пользуясь тем, что он на меня не смотрит, я изучала черты его лица, словно видела впервые. Напротив меня сидел человек, ради которого я отказалась от своей мечты; чьи надежды и чаяния подменили мои собственные; на которого я молилась и кого никак не хотела отпустить. Я задала себе вопрос, люблю ли я мужа так же сильно, как раньше, и с горечью признала, что люблю.
— Может, уже пойдем? — пробормотала я чуть слышно.
Последующее вспоминается словно какой-то ночной кошмар. К тому времени, когда пришла очередь Фергуса взять слово, я была в настоящем шоке. А я-то думала, что мои сценарии раскрывают всю силу человеческих эмоций! Наивная! Вот где чувства перехлестывали через край, валили с ног, били словно пощечины! Гнев и боль, которые изливались из уст посторонних людей, казались почти материальными. Хуже всего вели себя матери, эти степенные женщины преклонного возраста с благородной сединой в волосах. Некоторые кричали, кто-то поливал родных ледяным презрением или едва не бился в истерике. Слушая их признания, я снова и снова благодарила Бога, что рядом нет Кольма. Каково пришлось бы бедняге среди подобного ужаса? И какие упреки могли излиться на меня из его уст?
Представляете, некоторые гости нецензурно бранились и брызгали слюной, а медперсонал лишь благостно кивал головами и не предпринимал попыток остановить это безобразие. Когда одна из пациенток лишь попыталась возразить против потока грязи, вылитого на нее родной сестрой, кто-то из психологов посоветовал ей молчать.
— Мы собрались здесь не для того, чтобы выслушивать ваши оправдания, Чармиан, — строго сказал он рыдающей женщине.
Я боялась даже взглянуть на Фергуса, сидевшего на стуле рядом. Страх и горечь кипели во мне с такой силой, что страшно было шевельнуться. Мне казалось — взгляни я на мужа, и слезы хлынут из глаз подобно водопаду. Я стану всеобщим посмешищем!
Неужели и Фергус будет говорить обо мне такие же страшные, несправедливые вещи? Прилюдно заклеймит меня, хотя я ни в чем и не виновата?
Эта мысль показалась мне такой ужасной, что я решила спасаться бегством. Пусть обо мне думают что угодно, но выбраться из этой камеры пыток необходимо. Например, отпроситься в туалет и не вернуться. Мало того, предстояло вывести из зала еще и Фергуса.
Муж сидел, опустив голову и уставившись в пол. Его узнавали и разглядывали, и он об этом знал. Впервые меня озарило, что для Фергуса было нелегко приехать на встречу в клинику, так сказать, с открытым забралом.
Молодой человек, презрительно тыкавший пальцем в пожилого мужчину (очевидно, отца), закончил свою обвинительную речь, и Барби-Луиза повернулась (о ужас!) ко мне.
— Фергус? А что вы хотите сказать Мэдлин?
Я смотрела прямо перед собой, отчаянно пытаясь сохранить самообладание. Боковым зрением я видела, как Фергус поднялся и откашлялся, приготовившись к речи.
— Честно говоря, Мэдлин не так уж и много пила. Не как некоторые другие пациенты, насколько я понял из предыдущих…
— Стоп! — Я встала и повернулась к нему. — Прости меня, Фергус, что пришлось подвергнуть тебя этой пытке. Я прошу у тебя прощения за все. Но я больше не в силах выносить этот кошмар. Я просто не могу!
Мое лицо пылало, но меня это не трогало. Я обвела взглядом зал: большинство пациентов даже не подняли глаз, зато их родственники разглядывали нас с Фергусом, словно мы были под микроскопом. Еще я заметила двух человек из тех, что проходили лечение в других группах, которые смотрели на меня с завистью, очевидно, жалея, что не поступили так же.
— Прошу прощения у всех вас, — обратилась я ко всему залу. — Нет сил это выносить. До свидания и удачи.
