Возвращение. Части 1-3 (СИ) - Ищенко Геннадий Владимирович (смотреть онлайн бесплатно книга .txt) 📗
— У меня есть к вам только одна просьба, — сказал я. — Передайте своему руководству, а оно пусть отправит выше. Я хочу, чтобы вы сняли прослушку и с моей квартиры, и с квартиры Черзаровых. Ставить нам микрофоны это идиотизм. Не уберете сами, обращусь на самый верх и найду, как вас отблагодарить.
— Не понимаю, чем ты так недоволен, — неприязненно сказал Сергей.
— Не понимаешь, значит, тупой! — рассердился я. — По-твоему, я должен писать кипятком от счастья, что вы прослушиваете мою спальню? Что вы там такого хотите услышать? Стоны Люси? Хрен вам! Вы, может быть, и в туалете повесили микрофон, чтобы записывать, как мы пускаем газы? А ты не красней, пусть они краснеют! Вот, козлы! Поставили микрофоны в квартире и хотят, чтобы я радовался! Вы бы еще кинокамеры догадались повесить!
— Дать бы тебе по шее… — вздохнул Сергей.
— Размечтался! — сказал я. — Давай выйдем из машины и попробуешь. Может быть, и получится, но гарантии не даю. Приезжал недавно один из ваших меня проверять, так я его удивил. Синяк на боку точно оставил. Смотри, чтобы и тебе так же не удивиться.
— Ген, успокойся! — попросила Люся. — Сказал, а ругаться зачем? Он, что ли, эти микрофоны приказал ставить?
— Ладно, — сказал я. — Он меня разозлил тем, что считает это нормальным. Понимаешь? Любому человеку будет дико жить в таких условиях. Это все равно что ходить по улице голым. Не смертельно, но неприятно.
— Все, спорщики, приехали, — сказал Виктор, останавливая машину возле входа в парк. — Давайте на выход. Я сейчас отъеду и вас догоню.
Мы шли по аллеям отдельно от сопровождения. Виктор с Сергеем держались позади нас метрах в двадцати.
— Не ожидала, что ты будешь так ругаться, — сказала Люся, взяв меня под руку.
Я этого сам не ожидал. Видимо, сказалась нервотрепка первых дней пребывания в Москве. Я тогда никому не показал свой страх, хотя Брежнев, кажется, догадался. Я слишком хорошо знал, чем все может для нас закончится. И для себя такого не хотелось, а уж для Люси — и подавно. Если бы ни медитации, я бы, наверное, сорвался еще раньше.
— Я немного перенервничал, — ответил я. — Потому и высказался. Ничего, съедят. Давай я тебя развеселю, а то все другим анекдоты рассказываю. Слушай. Три часа ночи, стук в дверь. Мужик идет к двери, смотрит в глазок: два амбала стоят. "Вам кого?" — спрашивает, а ему отвечают: "Мы из морга". "А у нас никто не умер!" "А у нас план!"
— Вот это и есть счастье! — сказал я Люсе, когда она наконец перестала смеяться. — Идти под руку с любимой девушкой и слушать ее смех!
— Что там во вчерашней газете было такого, что отец к ней прилип? — спросила подруга. — Я хотела посмотреть, но не успела.
— Очень важные вещи, — сказал я. — Статья Брежнева, в которой он обосновал необходимость чистки партийного руководства и постановление о создании механизма такой чистки. Все, конечно, со временем может выродиться в еще одну бюрократическую структуру, или, что хуже, заработать на манер мясорубки, перемалывая всех подряд. Но если сделают все по уму, причем на постоянной основе, эффект будет большой и долговременный. Это, собственно, второе постановление, которое появилось по моим материалам.
— А первое о чем было?
— Было постановление правительства СССР о мерах, направленных на сохранение урожая. Наверное, это пошло с подачи Машерова, вряд ли, здесь успели бы все подготовить. Мы теряем больше трети всего выращенного, поэтому это очень важно. Лучше повременить со строительством одной ГЭС и из сэкономленного бетона построить кучу хранилищ для зерна, овощей и фруктов. Да и в уже имеющихся нужно наводить порядок.
— А что-нибудь еще в газетах было?
— Я не видел. Но у нас многого не публикуют. Например, вчера в Архангельске должен был гробануться Ил-18. Ранено тогда было всего десять человек, а убитых не было вовсе, но самолет потеряли. Теперь этого не будет, но и в газетах ничего не появится. В декабре должна была произойти авария беспилотного "Союза" с человеческими жертвами. И никто ничего не узнал бы, как не узнали об аварии шестидесятого года, когда на космодроме сгорело сто человек. Теперь ничего этого не будет. Думаешь зря с нами возятся? Если предотвратить все аварии и смягчить последствия природных катастроф, экономика страны получит колоссальные средства. Не меньше можно получить со временем и от новых технологий. Наша главная беда — это управление, но теперь, похоже, взялись и за него.
— Значит, все хорошо?
— Все движется в нужном направлении, — сказал я, — но все, о чем я говорил, это только первоочередные меры. Экономику нужно будет реформировать по-настоящему. Не сейчас, позже. И нынешнее руководство — я понизил голос — на это неспособно, поэтому оно должно выполнить свое дело и уступить место другому. А потом придется еще реформировать общество. Без этого скоро достигнем потолка. Будет гораздо лучше, чем было в той реальности, но этого недостаточно. Ладно, мы с тобой не о том говорим. Смотри, какое небо! Все, приедем, и я начну писать тебе стихи!
На следующий день в районе десяти часов нам позвонили.
— Геннадий, жди через пять минут возле подъезда, — услышал я голос Елены. — Люсю с собой не бери. Я подъеду на машине.
Было пасмурно и прохладно, поэтому я надел вельветовую куртку и спустился вниз, предупредив куратора.
— Да, я знаю, — сказал он. — Мне звонили. Спускайся и жди, они сейчас подъедут.
Ждать не пришлось совсем: как только я вышел из подъезда, возле него остановилась "Волга".
— Давай быстро в салон! — выглянула Елена. — Садись назад.
И машина, и водитель были другие.
— Куда едем? — спросил я.
— С тобой хотят поговорить, — ответила она. — Не задавай вопросов, скоро все узнаешь сам.
Ехали недолго: уже через двадцать минут Елена завела меня в большую трехкомнатную квартиру. В гостиной в кресле сидел Суслов.
— Оставьте нас, — сказал он Беловой. — А ты садись, нужно поговорить. В нашу прошлую беседу ты сказал, что обо мне почти не было публикаций. Соврал? С Брежневым ты был гораздо откровенней. Я даю тебе слово, что все, что ты сейчас скажешь, останется без последствий. Мне важно знать.
— Я не соврал, — сказал я, — просто кое о чем умолчал. Зачем вам это выслушивать? Вы уже все равно не сможете измениться сами и изменить стиль работы.
— Я жду.
— Ну как хотите. Публикаций действительно было очень мало. Во всех отмечался ваш крайний консерватизм и зажимание интеллигенции, причем часто без всяких видимых причин. Вы запрещали к продаже уже отпечатанные книги, заявляя, что на идеологии не экономят. Среди указанных авторов были те, кто после вашей смерти свободно печатались. Были запрещены отдельные театральные постановки и показ некоторых отснятых фильмов. В немногих случаях это было оправдано, в остальных… Наша цензура была слишком жесткой. Нельзя, Михаил Андреевич, постоянно затыкать людям рот и ожидать, что они вас после этого будут любить. Ну кому мешали песни Высоцкого? На них потом выросло два поколения молодежи, а он стал Народным артистом! При вас по всему Союзу ходили его магнитофонные записи, а самому Владимиру выступать запрещали. Ну были у него блатные песни, но с эстрады-то он их не пел. А вы думали, что стоит чуть ослабить удавку, и вскоре у нас все зальют грязью. Когда обсуждался вопрос отмены цензуры вы сказали: "Известно, что между отменой цензуры в Чехословакии и вводом советских танков прошло всего несколько месяцев. Я хочу знать, кто будет вводить танки к нам?"
— Ты действительно считаешь, что цензуру можно убрать?
— Вот такого я не говорил. Ее у нас и при капитализме не убрали. Все, что противоречит Конституции и может быть государственной тайной, должно запрещаться, а авторов нужно брать на карандаш, а то и сажать. Но такого реально очень немного.
— А я, значит, перегибал палку?
— Перегибали. В семьдесят третьем году вы едва не зарубили уже отснятый многосерийный фильм о наших разведчиках "Семнадцать мгновений весны". Фильм, в котором нет ничего криминального. Когда он шел по телевидению, за телевизорами сидела вся страна, даже преступность в дни показа резко упала. А вам, видите ли, не понравилось то, что в нем не отражен подвиг нашего народа в войне! А фильм о работе нашего разведчика в самом сердце Германии. Правильно вам возразил председатель КГБ, что весь советский народ не мог служить в ведомстве Шелленберга. Вы попросили, я рассказал.
