Переступая грань - Катасонова Елена Николаевна (читаем полную версию книг бесплатно txt) 📗
Она была радостной, оживленной, яркие глаза блестели, от утренней печали не осталось и следа, но вместо того чтоб обрадоваться, Женя почему-то расстроился.
- Так как там твои? - снова спросил он, словно это было для него самым главным.
- Прекрасно! - весело ответила Таня и принялась рассказывать, как смешно и трогательно выглядит дочка в бальном платье, как здорово она знает английский - они там даже пьесу поставили! - как хорошо все у мамы: пока есть пациенты, она всегда будет чувствовать себя... ну не то чтобы молодой, но уж точно - не старой. И нужной, необходимой!
- А разве ты и внучка - этого мало? - с непонятным самому себе раздражением возразил Женя.
- Ей - мало! - гордясь матерью, улыбнулась Таня. Она не чувствовала, не понимала его! - Да и мне без моих больных тоже было бы скучно.
- А ты обо мне вспоминала? - продолжал раздражаться Женя. - Только честно!
- Честно? - прищурилась Таня.
Они уже ехали к ней. Стояли в переполненном, как всегда, вагоне, тесно прижавшись друг к другу, и смотрели друг другу в глаза.
- Честно! - с вызовом подтвердил Женя, и сердце бешено, больно заколотилось.
- Если честно, то нет, - улыбаясь, призналась Таня.
- Почему?
У Жени даже голос сел от обиды.
- Не знаю, - пожала плечами Таня. И тут же ей стало жаль этого глупого, родного, любимого Женьку. - Вспоминать - это когда забываешь, тронула она его за рукав. - А я о тебе помню всегда.
Она легонько коснулась пальцами его щеки, но Женя ласки не принял. Он отстранился от Тани - насколько позволяли стоявшие слева и справа, спереди, сзади, вокруг пассажиры - и замолчал отчужденно. Грохотал, покачиваясь на стыках, вагон, входили-выходили люди, толкая Женю, сердясь на него, потому что, защищая от толчков Таню, он занимал непозволительно много места. Под этот грохот, бесконечное перемещение людских потоков разве можно было объясниться, что-то понять? Оба молчали, Таня недоуменно на Женю поглядывала, и заговорили они только на улице. Первым начал мириться Женя.
- Понимаешь, - торопился объяснить он, - ты со мной всегда, днем и ночью, я повернут к тебе одной, и что бы ты ни говорила, ты прекрасно знаешь, что это так! А ты...
- А что я?
- У тебя отлично, просто великолепно организована жизнь. - Он вдруг понял это с ужаснувшей его отчетливостью. - В ней есть место дочке и маме, твоим больным и твоим научным исследованиям, консультациям и подругам и... мне. Может быть, именно в такой последовательности.
Таня искоса взглянула на Женю. Снова валил мокрый снег, и поэтому он снял очки, сунул в карман хрупкие стеклышки, и теперь, без очков, глаза его казались странно беспомощными, мокрое от снега лицо - растерянным и печальным, серая заячья шапка была вся в снегу. Господи, какой родной, какой бесконечно любимый! Таня остановилась и остановила Женю. Варежкой стряхнула снег с его куртки.
- А ты бы хотел, чтобы я дни и ночи страдала? - упрекнула она его.
Он, повторяя ее жест, как в зеркале, тоже смахнул снег с ее коричневой шубки.
- Нет... Не знаю... Прости, я в каком-то раздрыге...
Он прижал Таню к себе. Пахла снегом короткая шубка, мокрыми были щеки, глаза.
- Ты плачешь? - испугался Женя.
- Нет, это снег, - качнула головой Таня.
- Прости меня, Заинька! - заторопился Женя. - Я, конечно, дурак! Потому что ревную тебя ко всему: к твоим близким, твоим больным, даже к этому, как его... ну, в больнице.
- К Сергею Ивановичу, - лукаво подсказала Таня. - И между прочим, правильно делаешь.
- Почему? - испугался Женя, заглядывая Тане в глаза. Они по-прежнему смотрели на него нежно и весело. - Скажи, почему? - сжал он Таню так крепко, что у него заболели руки.
- Потому что он большой ходок, - засмеялась Таня. - Заслуженный врач республики и по этой части.
- Тогда я его убью, - совершенно серьезно заявил Женя и поцеловал Таню.
- Да не за что! - снова засмеялась она. - Мы с ним большие друзья, давние, с института. Для друзей он делает исключение.
- А ты?
- И я, - посерьезнела Таня. - Для меня друзья - это друзья, а мужья моих подруг как бы и не мужчины. Во всяком случае, я в них мужчин не вижу.
Они уже подошли к ее подъезду. Остановились. Взглянули друг на друга серьезно и молча. И так же молча, словно скрепляя только что сказанное некоей клятвой, обнялись крепко и бережно.
В доме было тепло. На этот раз Таня не оставила, что неизменно сердило Женю, открытой форточку: уж очень пронзительным был северный ветер.
- Это в честь праздника? - спросил, снимая куртку, Женя.
- Это в честь тебя, теплолюбивое ты создание! - засмеялась Таня. Подожди, постой тут немножко: у меня для тебя сюрприз.
Оставив Женю в прихожей, Таня скрылась. В комнате загорелся неяркий красноватый свет. "Елка!" - догадался Женя и шагнул вслед за Таней.
Маленькая, аккуратная елочка стояла в углу. Золотая и серебристая мишура разноцветно поблескивала в полутьме. Подсвеченные гирляндой обрамляющие елку контуры скорее угадывались. И что-то таинственно-новогоднее было в этом мерцающем свете.
- Ну как?
- Потрясающе!
Светлый костюм Тани казался розовым, и такие же блики ложились на черные волосы. А глаза были огромными, черными - в этой завораживающей темноте. Она стояла неподвижно, смотрела на Женю, и он шел к ней, как во сне, подчиняясь неведомой силе, забыв обо всем, чувствуя только невыносимую жажду, стремление обладать, от века заложенные в мужчине. Молча, дрожащими пальцами стал расстегивать пуговицы ее костюма.
- Погоди, нет, подожди, - повторяла Таня изменившимся голосом, но Женя только покачал головой.
- Потом. Все - потом...
Рука его легла ей на грудь - кружевной лифчик послушно впустил эту властную руку, - губы коснулись соска.
- Родная, родная моя...
Он оторвался от Тани лишь для того, чтобы вынуть из ящика простыню, кинуть ее на диван, стянуть с себя надетый для конспирации галстук и расстегнуть брюки. Все остальное они делали вместе: раздевали и касались друг друга, размыкали и смыкали объятия, целовали запретные прежде места. В этом призрачном свете все казалось возможным и допустимым, ничего не было стыдно, и все было счастьем.
- Мы даже не вытащили подушки, - шепнула Таня. - И одеяло...
