Сад лжи. Книга первая - Гудж Эйлин (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗
Повиснув на руке Рэйчел, по пути в палату Брайан думал: это злая ирония судьбы, что, пережив столько, теперь он должен еще больше страдать от этой любви.
Прошло две ночи, и Рэйчел пришла к нему.
Он увидел ее неясные очертания в проеме двери — и вот она уже идет к нему по решетчатой лунной дорожке между двумя рядами коек со спящими мужчинами. Мужчинами, которые сейчас видят себя, как ему очень хотелось верить, далеко-далеко отсюда.
Волосы Рэйчел свободно падали на плечи, и когда на них упал лунный свет, они вспыхнули так ярко, что при виде этой красоты сердце Брайана замерло, подскочив к самому горлу.
Холод на щеке от прикосновения ее руки… Знойный аромат цитрусовых, словно нежные объятия…
— Завтра, — прошептал он, внутренне собравшись.
— Знаю. Я пришла проститься, — ответила Рэйчел.
Она была совсем рядом: в полутьме палаты он почувствовал ее дыхание, такое же теплое и нежное, как ее запах. Ему страстно захотелось обнять ее. Всего один раз… чтобы утешить… Господи, он же знал, что если не сделает этого, то будет жалеть всю ночь — да что там ночь, он всю жизнь будет сожалеть, что не решился прижать к себе дорогое существо.
Впрочем, он понимал, что этого делать не следует. Не стоит распахивать настежь дверь, которую лучше оставить закрытой. Да, он любит Рэйчел, но ничего, кроме своей любви, не в состоянии ей предложить… в сущности даже не любви, а самого факта этой любви… абсолютно бесполезной, как если бы это была просто ложка без тарелки с едой. Так что, может быть, лучше действительно ничего не предпринимать, оставив все как есть.
Неделя на Окинаве, а там, если повезет, его комиссуют по ранению, посадят в самолет — и домой. Домой к Розе… если она все еще любит и ждет его.
Вот она встает перед его глазами — маленькая семилетняя девочка, стоящая на коленях перед алтарем в своем белом платьице и вуальке. Она причащается, эта самая крохотная в мире невеста Христа. Ее лицо так серьезно, глаза зажмурены, руки в белых перчатках намертво сцеплены. Такая маленькая, такая беззащитная. На Брайана снова накатывает то же чувство, что и тогда, в церкви. Ему хочется защитить его маленькую бедную Розу, так страстно желающую, чтобы ее любили.
И тут внутренний ехидный голос издевательски произнес:
„Опомнись! Она давным-давно тебя позабыла. Ни одного письма. Ясно, что она успела найти себе кого-то, кто о ней теперь заботится…"
Голос Рэйчел прервал ход его мыслей:
— Думаю, тебя скоро отошлют домой в Штаты.
— Да, если комиссуют, — кивнул он в ответ. — Мне бы не хотелось делать разворот на Окинаве, чтобы возвращаться назад. Как это там говорится в пословице насчет дьявола? Его можно обмануть всего один раз. Второго не будет…
— Ну, дьяволу здесь, по-моему, не должно особенно нравиться. Слишком уж много конкурентов. Но лучше не искушать судьбу, и я посылаю официальный рапорт госпиталя, чтобы тебя комиссовали. Ходить ты уже ходишь, но до полного выздоровления тебе еще ох как далеко. Так что для боевых действий ты пока не годишься.
— Господи Иисусе, да разве для них вообще-то кто-нибудь годится?
Рэйчел, помолчав, тихо попросила:
— Обещай мне одну вещь, Брайан.
— Все, что ты прикажешь, Док.
— Обещай, что напишешь эту свою книгу. У тебя настоящий дар. И тебе есть что сказать людям. Они должны знать. Я имею в виду тех, кто оставался дома… Знать о нашей войне.
Те, кто оставался дома.Он опять подумал о Розе. Нет, он не мог себе представить, что расскажет ей об этом. Как сумеет она — или любой другой, кто не прошел через этот ад, — понять его книгу?
Иное дело Рэйчел. Она поймет. Она знает — и ей не требуется ничего объяснять.
— Если я ее напишу, так просто для того, чтобы мне самому во всем разобраться, — ответил Брайан. — Дай Бог, чтобы я смог сделать хоть это.
Она дотронулась до его руки, тихо скользя пальцами по выступавшей из запястья кости — казалось, плоти вообще не было, только кожа да кости. Из ее пальцев струилась… печаль: должно быть, подумал он, так же печальна сейчас и ее душа… Если бы можно было открыть ту запертую дверь, что их разделяет, и увидеть, что там…
— Смотри, ешь там как следует, — сказала она. — Немного пополнеть — это тебе не повредит.
— Пицца… — мечтательно откликнулся он и засмеялся. — Я буду есть ее столько, что она у меня из ушей полезет. Господи Иисусе, да я с радостью променял бы весь рис в этой чертовой стране за один ломтик пиццы на Джей-авеню.
— А вот я мечтаю о бастурме с тмином в „Карнеги Дели"… И с большим толстенным малосольным огурцом — конечно, с укропом. Обещай мне, Брайан: как вернешься домой, обязательно сходи туда и съешь порцию бастурмы с ржаным хлебом, ладно?
— Да я туда на костылях доковыляю, если надо будет!
— Мне без тебя будет здесь грустно, Брайан. Не знаю, как бы это лучше сказать, но…
Он выпростал из-под простыни руку и, приложив палец к мягким губам Рэйчел, тихо произнес:
— Не надо ничего говорить. Я знаю.
— Мне… мне без тебя будет здесь грустно, — еле слышно повторили ее губы.
Когда Брайан подался вперед и прикоснулся ртом к ее щеке, его губы ощутили соленую горечь слез.
„Я люблю тебя!.." — хотелось ему крикнуть. Но сказал он нечто совсем другое:
— Я ее напишу. Мою книгу.
Произнося эти слова, он решил, что посвятит ее Рэйчел, хотя вряд ли они еще увидятся.
— Я так рада, — ответила она просто.
В просвеченном луной мраке ему были видны очертания ее тонкого и вместе с тем энергичного лица, гордый наклон головы… Пожалуй, еще ни о чем в своей жизни он не сожалел так, как о том, что сейчас должен был сказать.
И тем не менее он все-таки произнес эти слова:
— Прощай, Рэйчел.
15
Брайан взял из рук Дэна Петри пинту „Гленливет" и, запрокинув голову, влил в себя изрядную порцию виски. Жидкость приятно обожгла горло. Последние десять дней пребывания на Окинаве показались ему самыми длинными в его жизни: вот он и пытался теперь (пытался, но отнюдь не преуспел в этом!) заглушить нескончаемость дня алкогольным дурманом.
— Отлично пошла! В жарком климате холодненькая — самое оно… — рассмеялся бывалый коротышка австралиец. — В прошлый раз, когда я так же надрался, это было, дай Бог памяти, в Мексиканском заливе. Мы с Фиделем Кастро удили рыбу и накачивались черным ромом. Да, силен этот бородач, сукин сын, по части выпивки. Со мной мог тягаться на равных. Но ты, я смотрю, тоже парень не промах. Беда только, что от твоей беды это ни хрена не спасает.
Брайан в упор посмотрел на сидевшего напротив невысокого человека с копной соломенных волос. Развалившийся на оранжевом пластиковом стуле Петри чем-то напоминал ему тренера студенческой спортивной команды в захудалом городишке. На корреспонденте ЮПИ была синяя свалявшаяся махровая роба; правая рука на перевязи; на голове лихо заломленная морская фуражка, из-под которой выбиваются соломенные пряди. За те полчаса, что они беседовали в холле отеля „Ту Ист", Брайан успел заметить, что за пустой бравадой Петри скрывается железная хватка. Его живые голубые глазки казались накрепко ввинченными; собеседник явно обладал подлинным даром внимательно ловить каждое слово, делая при этом вид, будто совсем не прислушивается к разговору.
— Сегодня мне сообщили, — поделился Брайан, — что меня комиссуют. Вот что значит оказаться без одной почки и трех ярдов кишок. Да еще медаль за отвагу дают.
Дэн отхлебнул из горлышка и вытер губы тыльной стороной ладони.
— Да, война чертовски расширяет кругозор, но зато сужает… анатомию. А ты, парень, я гляжу, что-то невесел. Не рад, что ли? Да не медали этой чертовой, а возвращению домой! Ты в какой дивизии, говоришь, служил, парень?
— В сто двадцать первой пехотной, — ответил Брайан, вытирая горлышко бутылки рукавом рубахи, прежде чем возвратить виски Дэну. — Мы стояли на полпути между Да Нангом и деревней под названием Тьен Сунг. Артбаза „Альфа".
