Числа. Трилогия - Уорд Рейчел (читать книги онлайн полностью без сокращений .TXT) 📗
— Он решил, у меня шарики за ролики зашли.
— Ты так думаешь? Думаешь, он нас не слушал?
— Не знаю, баб. У него башка другим забита, понимаешь? Вся эта государственная фигня. Сплошные планы и системы.
— В планах ничего плохого нет, правда?
Похоже, я ее не убедил.
— Бабуля…
— А?
— Что будет, если ответственный по чрезвычайным ситуациям возьмет и погибнет вместе со всеми?
Тут бабуля останавливается, поворачивается и смотрит на меня.
— А что, так и будет? — Я киваю. — Черт возьми.
— Баб, что делать?
— Не знаю, милый, не знаю.
Вдруг я вижу, какая она старенькая, и думаю: «Тоже мне, собрались мир спасать. Пенсионерка и шестнадцатилетний пацан. Похоже, нам кранты. Всему миру кранты».
— Зато я знаю, что нужно сделать первым делом. Поскорее снять эти придурочные туфли.
Она стряхивает туфли, берет их и несет до ближайшей урны. Выбрасывает их и шагает к остановке. Шлепает в одних колготках прямо по мокрому тротуару.
— Баб, так нельзя…
— Нельзя? Кто сказал?..
Подходим к остановке, как раз когда подъезжает автобус, и только когда мы садимся, я вспоминаю, что вырезки про маму вместе с папкой так и остались лежать у Тейлора на столе.
Сара
Мари ничего не говорит. Ни слова. Ей ни к чему — все написано на лице. Сама находит дорогу через кухню к задней двери. Я бегу следом. Она ежится от ветра, прижимает папки к груди.
— Подождите! Подождите, пожалуйста! — кричу я ей вслед. Она останавливается у калитки, и я догоняю ее. В лицо нам хлещет дождь.
— Я чистая, — говорю. — Никогда не принимала наркотики. Ни разу в жизни. Мне это неинтересно. Мальчики — да, но я тут ни при чем. Мне здесь ничто не угрожает. Нам здесь ничто не угрожает.
— Салли, сколько вам лет?
— Девятнадцать.
Конечно, она мне не верит.
— Здесь нечего делать девятнадцатилетней девушке. И разумеется, нечего делать маленькому ребенку. Вы же сами понимаете!
— Это наш дом. Мы здесь живем. Нам здесь хорошо.
— Салли, у нас есть определенные обязанности. Обязанности. До скорой встречи.
С этими словами она уходит. Дождь такой холодный и льет с такой силой, что лицу больно.
Калитка не хочет закрываться, дико раскачивается на петлях. Хватаю ее и с грохотом захлопываю. Вот бы отгородиться от всего мира. Почему нельзя было оставить меня в покое? Калитка налетает на засов и снова распахивается.
— Блин! Блин горелый! — Крик уносит ветром.
Возвращаюсь в дом. Винни поднимает голову от стола:
— Это твоя подружка?
— Ты, придурок обдолбанный, моя подружка из комитета по правам ребенка! Из городского совета!
Он замирает, потом медленно кладет фольгу обратно на стол.
— Во влипли, — говорит он.
— Ага! По самое не могу! — показываю рукой над головой.
— Надо прибрать.
Мальчики начинают собирать все со стола.
— Поздняк метаться, Вин! Все, поезд ушел! Они вернутся. Заберут Мию, точно заберут!
— Мия-то при чем?
— У них обязанности, она только об этом и твердила! Заберут ее у меня!
— Нет, мы не дадим. Не впустим их, и все.
— Как ты себе это представляешь? Дверь забаррикадируем? Битой пригрозим? Супер!
— А что мне тогда делать?
Стоит, беспомощно свесив по швам длинные руки.
— Не знаю! Что-нибудь! Я сейчас уйду, свинчу отсюда к чертовой матери! И тебе советую! Вин, разуй глаза! Мы спалились!
Бегу наверх, укутываю Мию в несколько одеял, несу вниз. Кладу ее в коляску, бегу обратно за шмотками.
Винни в туалете, спускает свое добро в канализацию. Окликает меня, я останавливаюсь на лестнице.
— Ты сейчас куда? — спрашивает Винни.
— Понятия не имею. Найду что-нибудь.
— У меня есть деньги.
Он лезет в карман, достает пачку купюр.
— Не надо, Винни, ты и так столько для нас сделал!
— Бери! — Он сует пачку в один из мешков. — Я буду скучать по тебе, Сара.
— И я буду. И Мия. — Ставлю мешки на ступеньку и обнимаю Винни. Он целует меня в макушку, как будто я его дочка или сестренка. — Все, я побежала.
Запихиваю мешки в корзинку под коляской и качу ее из кухни. На размышления и сантименты нет времени, надо уходить, но потом, когда я толкаю коляску против ветра по проулкам, то сама не знаю, стоило ли убегать. У Мии есть чип, и он скажет, где мы. Куда бы я ни пошла, что бы ни делала — вопрос не в том, найдут ли нас, а в том, скоро ли.
Адам
Еще в автобусе мы обнаруживаем, что опять отключили электричество. Понемногу темнеет, но фонари не горят, а магазины закрываются раньше положенного. Все уже знают, чего ожидать, — свет отключают не меньше чем на два часа, а иногда часов на двенадцать. Нет никакого смысла торговать в темноте, когда касса не работает и кредитные карточки тоже не считываются.
Когда мы подъезжаем к нашей остановке, бабуля мрачнеет.
— Адам, это перебор. Еще один вечер дома в потемках.
— А куда нам деваться?
Она понуро пожимает плечами:
— Не знаю, сидеть в автобусе, пока не попадем в места, где свет горит.
— Ты чего? Серьезно?
— А, ладно, — отвечает она. — Пустяки. Посидим, подождем, вдруг все починят. На этот раз нас даже не подумали предупредить — так, может, просто где-то что-то сломалось и этим уже занимаются.
Дома мы идем в кухню. Там у нас всегда наготове лежат свечки, зажигаем парочку и садимся за стол. Раздеваться не стали: отопление не работает. Бабуля находит припрятанный «на крайний случай» шоколад, пару «сникерсов», есть с чем попить чайку.
— Баб, по-моему, этот тип — Тейлор — что-то знает.
— Что именно?
— Он тебя не слушал, только делал вид, пока ты не назвала дату. Тут его как подбросило.
— Но он ведь ничего не сказал…
— И не сказал бы. Чего разоряться перед такими, как мы?
— Адам, как ты считаешь, он что-нибудь сделает?
— Да нет, наверно. Он же ясно сказал, что хочет, чтобы мы держали язык за зубами и не поднимали панику. По-моему, он не сделает ровным счетом ничего. Баб, ему и в голову не приходит, как все плохо. Я пытался ему объяснить…
— Знаю, знаю. Я тоже пыталась. — Огонек ее сигареты светится в темноте красным. — Так или иначе, мы всё сделали правильно. Задействовали нужные каналы.
— Этого мало, баб. Мало. Надо еще что-то придумать.
— Ну, чтобы думать, у тебя есть тот парнишечка, как его там…
— Нельсон. Ага. Интересно, как там у него дела.
Мы замолкаем. Потом бабуля говорит:
— Извини, милый, что-то я совсем скисла и замерзла. Пойду-ка лягу.
Берет одну свечку и идет наверх. Я нажимаю подсветку экрана на своих электронных часах — 18.32. Нельзя же ложиться спать в полседьмого! Правда, сидеть сложа руки тоже нельзя.
Прокручиваю в голове наш поход в городской совет. Эх, надо было еще что-то сказать, заставить этого Тейлора меня выслушать! А как это делается в большом городе вроде Лондона? Будь я по-прежнему в Уэстоне — нагородил бы чего-нибудь на пляже, написал крупными буквами на песке, повесил плакат на пирсе, у всех на виду. Так, а если сделать то же самое здесь? Отчебучить что-нибудь, чтобы все видели?
Окно дребезжит от ветра, похоже, погодка сегодня не ах, но мне уже не сидится на месте. Не могу ничего не делать. Беру свечку и иду с ней по прихожей. У двери задуваю огонек и кладу свечку на пол. Не знаю, предупреждать ли бабулю, что я ухожу, — оказывается, она уже вовсю похрапывает. Я скоро вернусь, она даже не заметит, что я уходил.
На улице лучи от фар просвечивают темноту. Автобусы еще ходят, и один как раз подруливает к остановке, я кидаюсь туда и машу ему рукой. Прикладываю карточку к датчику, сажусь. Катим вперед десять, двадцать минут, полчаса — весь Вест-Энд темный.
Натягиваю капюшон и закрываю глаза. Еду не знаю куда, а мне все равно. Гул мотора, стук дождя по стеклу, кашель соседей — все это потихоньку убаюкивает меня. Когда двигатель вздрагивает и замирает, я вскидываюсь и открываю глаза. Все тянутся к выходу. Встаю, спотыкаюсь, меня качает вперед. Мы доехали до кольца — до триумфальной арки Марбл-Арч. Сама арка ярко подсвечена, Оксфорд-стрит мерцает рождественскими огнями до самого горизонта. Тротуары забиты, все толкаются — как принято тут у них в Лондоне. Как будто я высадился на другой планете. Правильно говорила бабуля: надо было нам с ней двинуть сейчас сюда, посидеть в кафе или еще где-нибудь, пожить в нормальном мире.
