Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры - Эрлер Ольга (книги без регистрации полные версии .txt) 📗

— Ты неправильно думаешь. Именно потому что я тебя люблю, ты никогда не будешь официальной подругой или женой.

— Ты еще и жениться собираешься?

— Может быть, а может быть, и не раз, — он усмехнулся, но потом сменил тон, погладил ее подбородок: — Детка моя, доверься мне. Я знаю, что я делаю. И все это только ради тебя, ради твоего будущего и твоей безопасности. Не надо никому знать, что мы значим друг для друга. Во-первых, это никого не касается. — Он несколько раз задумчиво кивнул головой. — Во-вторых, я не вечен, и надо сейчас побеспокоиться о том, чтобы тебе потом, без меня, не было плохо. Ты мне слишком дорога.

— Я не понимаю тебя! — Таис испугало это «не вечен».

— Милая! Кого моя мать вынудила уйти из жизни после смерти моего отца в первую очередь? Клеопатру — новую жену царя вместе с невинной дитятей. Кого я убрал, восходя на престол? Не скажу, что с большой радостью, но я это сделал. Потому, что такой мир и такие правила игры, — сказал Александр мрачно [37].

Он сказал тогда: «Таков мир, не я его придумал». А сам нарушает его жестокие законы: наследники Дария живы, он не уничтожил возможных претендентов на трон царя царей. Александр поступает сейчас иначе, чем в начале своего пути, чувствует себя уверенней, живет своей головой, не слушает ничьих советов и плюет на традиции отцов и прадедов. Но он знает, что после него вряд ли найдется человек, у которого хватит благородства, силы, мужества и власти жить так, как живет он.

Но это ужасное «я не вечен»! Таис отогнала страшную мысль. Он молод, силен, могуществен и наверняка, безусловно, вне всяких сомнений, вечен, как эти горы с ледяными вершинами и это голубоглазое улыбающееся небо.

Александру оставалось жить под этим небом четыре года.

Интересный случай произошел в Нисе у подножия Кох-и-Нора. Ее жители отправили к Александру послов. Рослые, светлокожие и русоголовые, эти люди отличались от остальных народов Пенджаба. На удивленные расспросы нисийцы рассказали, что в незапамятные времена их привел в эту страну бог Шива, и они никогда никому не подчинялись. «Дионис», — сказал Александр, и его глаза загорелись [38]. Его догадка подтвердилась, когда он увидел холмы Нисы, поросшие оливами, лаврами, виноградом и плющом, как в далекой Элладе! Все это поразило эллинов до глубины души — они нашли страну и народ, который привел сюда Дионис, они действительно идут путем Диониса, сына Зевса. Александр не был бы собой, если бы не отметил это открытие празднеством в честь Диониса. Македонцы, украшенные венками из плюща, возводили алтари в лесах, славили своего любимого бога, дарившего радость и забвение от трудов и забот — пели, пили и веселились в его честь. В своем затуманенном вином воображении они видели себя не на этом краю земли, а в родной Элладе.

В конце 327 года Александр соединился с частями Пердикки и Гефестиона, которые за эти несколько месяцев прекрасно выполнили свою задачу — усмирили Певкелаотиду, построили флот для переправы армии и грузов, навели мосты-понтоны через широкий Инд.

По пути из Аорна к Инду армию Александра сопровождала новая боевая сила — слоны, управляемые махутами-погонщиками, одетыми, в отличие от остальных индийцев, не в белые, а в индиговые одежды. Считалось, что белый цвет раздражает слонов. Насколько это было верно, трудно судить, но то, что слоны раздражали лошадей, было правдой. Кони их панически боялись, впрочем, как и люди поначалу. Остановившись на правом берегу Инда на пару месяцев, Александр устроил маневры, в которых армия должна была сражаться против слонов. Опыт, приобретенный в этих маневрах, пригодился солдатам в последующих событиях. Александр позаботился и о развлечениях, организовав свои маленькие «олимпийские игры» — соревнования по борьбе, бегу, метанию диска, прыжкам, панкратию, который Александр сам не любил. Но именно этот вид противоборства — избиение друг друга кулаками — вызвал особый интерес у местного населения. У Александра появилось новое спортивное увлечение — «игра царей», с которой он познакомился в Гиндукуше. Две команды верхом на лошадях палками, которые Таис прозвала швабрами, пытались забить мяч в ворота противника. При этом кони опасно сталкивались, игроки получали травмы, за что Таис совершенно не одобряла это новое увлечение.

Гефестион доложил, что раджа Таксила позаботился о доставке большой партии зерна, а Александр гнал с собой 20 тысяч голов быков и коров, таким образом была решена проблема провианта. Все складывалось неплохо в джунглях на правом берегу Инда, в плодородной стране, где обитают слоны и обезьяны. Вообще, Индия, как и Египет, оказалась совсем другой, чем ее описал великий сказочник Геродот. Не нашлось там ни людей-муравьев, ни женщин с глазами на плечах. Но слава о ее красоте, невиданных сокровищах и мудрости не врала. Главные ее богатства заключались не в золоте и слоновой кости, а в богатейшем природном и животном мире, в ее непохожести ни на кого, в ее экзотических обычаях и образе жизни, вызывавшем недоумение и очарование одновременно.

Таис и Александр, когда позволяло время, ходили в джунгли на охоту «глазами». Александр не боялся змей. Он шутил, что практически вырос с ними, — мама их держала, как другие — кошку или птичку. И действительно, ни с ним, ни с кем-то, пока Александр был поблизости, ничего не случалось. Дремучий лес был влажным шумным домом для армии животных, птиц и насекомых. Таис не уставала дивиться безграничной фантазии природы — разнообразию ее цветов, форм, видов. В чаще пальм, манго, смоковниц, бананов, цветущего жасмина, туберозы, сотен растений неведомых пород трещали миллионы кузнечиков, гоготали совы, метались стаи испуганных попугаев, рычали тигры, визжали обезьяны. Некоторые деревья представляли собой целые рощи со множеством стволов и уходящими в небо сросшимися кронами. Они считались священными, к ним приходили на поклонение пилигримы и молодожены.

Как-то Таис, Гефестион и Александр наблюдали забавную картину: обезьяны, сидя высоко на фиговом дереве, обрывали, надкусывали плоды и бросали их вниз антилопам, ждущим внизу свою долю пропитания. Так мирно и разумно жили эти два вида вместе, помогая друг другу. Обезьян, этих самых шумных и суетливых жителей леса, было особенно много. Вот они растянулись на спине на ветках своего дома-дерева и спят, а одна зевает, полуспит-полунаблюдает, не грозит ли где опасность. А если грозит, начинает кричать, гавкать, скакать по дереву, предупреждая свою спящую семью. Особенно смешными показались Таис бородатые обезьяны, черные, с серой гривой вокруг лица. Александр не разделил ее восторгов:

— Ты битый час рассматриваешь этих уродов. Когда ты, наконец, на меня посмотришь? — обиделся он.

Обилие экзотики привело к тому, что, когда Александр увидел нормальных родных кабанов, он несказанно обрадовался. Но он не был бы собой, если бы не попробовал чего-то новенького. Так он «охотился» на слонах за маленькими слонами, которых отлавливали, чтобы потом приручить и заставить работать на себя. Ловля понравилась ему больше, чем приручение. Этот жестокий процесс удивил его, ибо не совмещался в сознании с обожествлением индийцами этого умного животного.

Такие противоречия наблюдались и в самих индийцах: роскошь, утонченная красота, изысканность уживалась с крайней нищетой, аскетичностью, безропотным принятием своей кармы. Раджа Таксала познакомил их с философами-аскетами, которых македонцы назвали «гимнософистами» за отказ от всех земных благ, в том числе и от одежды. Философ Онесикрит, ученик Диогена, нашел в их образе жизни и мыслей много общего с учением киников — неприятие распрей, наслаждений и страданий, стремление отличать страдание от труда, желание делать добро и слиться с природой и мировой душой. Гимнософист Калан, проведший в поисках просветления почти сорок лет в лесу, согласился сопровождать Александра в его походе. Их странная дружба началась с того момента, когда они посмотрели друг другу в глаза и… поняли друг друга. Они вели разговоры и споры через двух переводчиков и все же понимали друг друга, они были противоположными, как «да» и «нет» и все же понимали друг друга. Случилось то, что раньше случилось с Диогеном, Сисигамбис, а позже — с Пором.