Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры - Эрлер Ольга (книги без регистрации полные версии .txt) 📗

Успехи не радуют меня. Спитамен побежден. По иронии судьбы в третий раз повторилось одно и то же: массагеты, бывшие друзья — враги, а теперь опять друзья, принесли мне его голову. Раскрыт очередной „заговор“ мальчишек-пажей, одураченных их многоумным учителем Калисфеном. Противные азиаты наконец поняли, что я им желаю добра: уважаю их обычаи, строю им города и дороги, забочусь об их развитии и процветании, обращаюсь с ними не как со скотом, а как с равными, живите только в мире и довольстве. Согдийку взял в жены — уважил в подтверждение, что мои намерения серьезные. Три раза в день „радую“ себя тем, что скоро-скоро я увижу, что за этими горами, что за земля такая чудесная — Индия. И все это не приносит мне никакого успокоения. По какому праву, моя хорошая, ты лишаешь меня радости жизни? Почему ты не можешь простить меня! Ну прости же ты меня!

Я уж думаю, может, за то время, что мы не вместе, я согрешил в чем-то еще, за что ты меня не можешь простить. Предал святую мысль о тебе? У меня было одно мгновение, которое можно отнести к подобному греху. Оно длилось ровно столько, сколько требуется, чтобы произнести: „А, может?..“ А, может, отпустить ее, раз она не хочет? Отрезать, забыть? Искать другую возможность? Может, хоть эта девушка: другой человек — другая жизнь? Я посмотрел на Роксану без предвзятости — на ее лицо, облик, — открыл все заслоны в себе, по-хорошему посмотрел. И знаешь что? Меня ничего не ударило в грудь, никакая молния не разнесла мое тело вдребезги, никакой голос во мне не сказал: „Вот она, Александр“. Мир остался прежним, не изменилось ни-че-го.

Я схожу с ума. Я не упрекаю тебя, как можно? Ты ведь безупречна. Но ты не видишь себя со стороны и не знаешь этого. Потому и сидишь в своей противной Бактре, почему я не сжег ее в свое время! Я молю богов, чтобы ты не страдала так, как я. Может, страдания научат меня думать, может, в этом их назначение? Я просто не вижу смысла говорить, как мне тебя не хватает. Нам ведь это ясно без слов. Ты не забыла меня?..»

Таис все же прочла сумбурное письмо Александра, которое лучше отражало его смятенное состояние, чем мысли, которые он хотел донести. Он постоянно носил его при себе. Как-то утром в окружении своих людей он приносил жертвы на площади, и на долю секунды увидел в просвете между домами ее силуэт… И, хотя она была закутана покрывалом с головы до ног, он моментально узнал ее сердцем, бросил все, перемахнул через ограду и побежал мимо храма с зажженными священными огнями, мимо еще пустого базара, покрытого навесами из камышовых циновок, в лабиринт узких пустых улочек. Догнал ее, задыхаясь навалился на нее, прижал к стене дома. Сердце стучало как будто в ушах, руки и ноги дрожали, прерывающимся голосом он выдавил из себя: «Таис, Таис, как же ты заставила себя ждать!» Обессилев, он опустился на землю, в пыль, увлекая ее за собой. Они сидели там какое-то время молча, ошеломленные, раздавленные свалившейся на них после стольких переживаний усталостью. Александр бессильно уронил голову на ее плечо, и она осторожно погладила его волосы. Это был момент, ради которого стоило жить.

— Я люблю тебя. И если я когда-то еще вздумаю тебе перечить, задуши меня собственными руками! — сказала Таис и заплакала, а он засмеялся.

Какое счастье, что это сумасшествие, это наваждение кончилось! Какое счастье!

— Пойдем, я покажу тебе мой дом, — наконец проговорила Таис.

Там она поведала Александру, что злилась и обижалась на него ровно один день, затем, остальное время — на себя за свою глупость. И чем дальше, тем больше, так, что решимость вернуться таяла от осознания вины. Она чувствовала себя предательницей, эгоисткой, бросившей его в трудное время из ничтожных, себялюбивых причин. Потом, когда, совсем отчаявшись, она решила броситься ему в ноги, пришла весть о его женитьбе на красавице Роксане, эти разговоры вокруг: «Царь влюбился — царь женился!» — и все пошло по второму кругу. Злоба на себя, разрушившую счастье своими руками, злоба на него, что быстро утешился с другой, ревность, угрызения совести, раскаяние, любовь. Одним словом, она уже не могла уяснить, что происходит с миром и с ней. Ей казалось, что он ее больше не любит… Потом пришло письмо от Гефестиона, в котором он раскрыл ей глаза и требовал немедленно вернуться, а не упиваться своими страданиями. И больше думать о том, что она делает с любимым человеком, которого надо любить, пока он есть. «На его долю хватит того, что я с ним вытворял», — самокритично признался Гефестион.

Таис прочла письмо Александра, ибо у него не было сил рассказывать и переживать все еще раз. Кончив читать и утерев слезы, Таис решительно сказала:

— Я должна тебе кое в чем признаться… В Бактре я примкнула на время к огнепоклонникам, которые встречались в горах, в своих пещерах [36]. Не знаю, зачем я это сделала, может быть, мне хотелось унизить себя до последнего предела и таким образом наказать, сделать себе душевно еще больней… Чтобы понять, что я имела и что потеряла… Прочувствовать, какое существование влачат женщины моего образа жизни, которым не выпало и доли того счастья, которое выпало мне, и которое я сама разбила. Вот я ходила на эти сборища, принадлежала многим мужчинам. Сейчас мне противно об этом думать, а тогда было никак. Я как будто умерла, окаменела… Да, я умерла, я ничего не чувствовала. Вот так это было, — прибавила она после долгой задумчивости, — теперь ты можешь меня презирать и ненавидеть…

— И не надейся. Так просто ты от меня не отделаешься.

Таис подняла глаза, удивленная, что он может шутить в такую минуту.

— Я тебя убил, детка, я виноват. Я причина всех твоих несчастий. Но теперь все будет по-другому. Старого больше нет, мы оба умерли, — и это хорошо, — и возродились. Видимо, так должно было быть. И потом, — прибавил он совсем другим тоном, — неужели ты думаешь, что что-то в состоянии поколебать мои чувства к тебе?! — Он закусил губу и напряженно посмотрел в пространство. — Как тебе объяснить, чтобы ты не испугалась? Я тебя люблю, как любит смертельно больной человек, который смирился со своим концом, и единственное его желание — насладиться своею любовью за то время, что ему осталось. Моя любовь к тебе — это только любовь, чистая любовь. Ее ничего не замутит — ни ревность, ни сомнения, ничего. Так что, моя милая, мы все поняли, мы все искупили, мы можем со спокойной совестью забыть все плохое, как страшный сон. Ничего не было, — настойчиво повторил он, глядя ей в глаза. — Мы не виделись два месяца. Так бывало и раньше. Но раньше ты получала письма каждые пять дней, а сейчас получила одно большое. И ничего не бойся, я с тобой, и я тебя люблю…

Он обнимал ее, плачущую, целовал ее ладони, укачивал, как ребенка. Уж в который раз она убедилась в его удивительной способности успокоить ее в одночасье. Как волшебник-лекарь накладыванием рук устраняет мучительную боль, так и он успокаивал ее, снимая и телесные, и душевные страдания, передавая ей свои силы, тепло. Она утерла слезы, слушала, как стучит его сердце, как бежит по сосудам кровь, вдохнула его фиалковый запах, означавший для нее запах жизни, и поняла, что она покорна и подвластна ему, и слава богам. В прошлый раз, эти проклятые два месяца назад, она возмутилась своей покорности. Сейчас, наученная горьким опытом разлуки и страхом оказаться ему ненужной, она поняла, что ничего не изменилось, и возрадовалась этому.

— Александр, ты простишь мне мое предательство?

— Детка! — Он поднял ее лицо. — Ты меня не предала, ты меня спасла!

Глава 14

В Индии.

Лето 327 — лето 326 г. до н. э.

Чем больше человек достиг, тем большего ему хочется.

Потос — романтический дух, честолюбие, жажда познания, тяга к новым опасностям и приключениям — тянул Александра в Индию. Официально считалось, что ее завоевание послужит созданию надежного тыла. Александр давно стал поговаривать о сказочной Индии и вдохновлять своих македонцев и наемников (союзники были давно распущены, а кто остался, остался добровольно) дойти до края обитаемой земли — ойкумены — подобно великим героям и мифическим предкам Александра Гераклу и Дионису. И его солдаты опять пошли за ним. Кто-то — из интереса, кто-то — из послушания, привычки, кто-то — из жажды новых впечатлений, а кто-то — ради наживы. Большинство — потому что не представляли другой жизни, чем та, которую они вели до сих пор и которая их совершенно устраивала. Мысль о том, что вести войны — в природе человека, в те времена еще не ставилась под сомнение.