Огнедева. Аскольдова невеста - Дворецкая Елизавета Алексеевна (книги хорошего качества txt) 📗
— Ты с ума сошла! — Тревожно хмурясь, Белотур сел на лавку, взял ее за руки, поднял и заставил сесть, словно она бредила во сне и ее нужно было скорее разбудить. — На какой божий суд?
— Водой. Огнем. Железом. Мало ли способов?
— Нет. Я не позволю. — Белотур решительно помотал головой. — Хочешь и красоту, и здоровье, и жизнь загубить!
— Но ведь я права! За мной — моя правда, и боги меня оправдают!
— А если нет? Велема боги оправдали, а варяга того погубили, хоть он и был прав! Ты-то об этом точно знаешь! Может, боги теперь Красу считают Домагостевой дочерью…
— Да что ты такое говоришь? — Дивляна скривилась и снова чуть не заплакала. — Как это — Красу? Ведь это я — Домагостева дочь! Я должна это доказать! Хоть как! Иначе мне и жить незачем!
— Ну, как это незачем? — Белотур обнял ее. — А я?
Дивляна не ответила, прижимаясь лицом к его плечу, но уже не находя в этом прежнего утешения. Любовь — это хорошо, но если она не найдет способа снова стать собой, не заставит племя полян уважать ее как дочь ладожского воеводы, то и любовь не принесет ей счастья. Не для того ее оторвали от Вольги и родной земли, не для того она боролась с людьми и духами, доказывая, что достойна носить имя Огнедевы, чтобы теперь жить в младших женах!
Прошло еще несколько дней. Воротислава явно догадывалась, к чему дело идет, на самый простой вопрос отвечала резко. Дивляна старалась не попадаться ей на глаза, но понимала, что вечно так жить нельзя. Белотур ходил мрачный: он хотел покончить с этой неопределенностью, вынести гнев старшей жены, но примирить ее с неизбежным. Он знал, что вызовет бурю, да и не хотел бы обижать Воротеню, но что поделать? Они прожили вместе пятнадцать лет, с тех пор как шестнадцатилетнему Белотуру отец и еще живой тогда князь Дир привезли рослую, угловатую, некрасивую, но крепко сбитую девушку-невесту пятнадцати лет. Из-за этой некрасивости князь Дир не взял дочь радимичского князя за себя, а его сын Аскольд был женат с четырнадцати, тоже на княжне, и пришлось сосватать племяннику. Они с ней вместе повзрослели, одного сына вырастили, пятерых младенцев схоронили. И ладили неплохо: некрасивая, упрямая и вспыльчивая, Воротислава, однако, была умна и не зла сердцем. Будучи обычным здоровым мужиком, Белотур не уклонялся от случайных даров Лады и Ярилы, но ни разу еще не предполагал, что главное место в его жизни займет другая женщина. Они думали и состариться вместе, но она состарилась раньше. Со временем Воротеня смирится, хотя смирение ее дорого обойдется всей семье. Люди ее осудят, вздумай она перечить мужу, решившему взять младшую жену. Ведь что она сама? У бабы года летят, как зерно из мешка сыплется. Тридцать лет — бабий век, и пусть она хоть трижды княжья дочь, никто не упрекнет мужа, если он оставит на ее руках все хозяйство, а для постели приведет новую жену! Где твои дети, Воротислава Забериславна? На угорье за Бабиной горой схоронены? Ну и молчи!
Он жалел жену, но и отказаться от Дивляны не было сил. Как он хотел, чтобы эта солнечная дева принадлежала ему по праву, эта красавица, его мечта, драгоценность, нежная и горячая, лукавая и волнующая своей невыразимой прелестью. Все у нее есть — знатный род, сильная родня, веселый нрав. Сбылось бы то, о чем он мечтал уже не первый месяц, с тех пор как впервые, еще где-то на Ильмере, поймал себя на чувстве жгучей зависти к Аскольду. И вот теперь мечты могли бы стать явью. И она любит его. Уже давно она отвечала манящей и ласковой улыбкой на каждый его взгляд. Она доверяет ему, почти как родному брату, у него ищет защиты, и он не обманет ее надежд. Теперь он наконец-то может сделать для нее действительно важное дело — закрыть от грозящего бесчестья, ввести в дом по обычаю. У них будут дети, и его род получит достойное продолжение. Воротеня… покричит и смирится, думал он и тяжко вздыхал. Иной раз хочется начать жизнь заново, но ведь и прежняя жизнь — не отопок, с ноги просто так не стряхнешь.
Елинь Святославна качала головой, иногда роняла замечания, что двум медведицам в одной берлоге не ужиться. Будь Дивляна и в самом деле безродной полонянкой, все сошло бы легче: она не покушалась бы на главенство Воротиславы, а та не опускалась бы до ревности к ней. Но они были равны. Белотур сам понимал, что Дивляна заслуживает гораздо большего, чем он может дать ей при Воротиславе. Но отослать жену — нанести оскорбление ее роду. И не настолько он потерял голову от любви, чтобы поссориться с тестем-князем, когда брат-князь смотрит на него волком и подозревает в попытке позорного обмана. К тридцати годам пора поумнеть и понять, что ни себе, ни девушке он таким путем счастья не принесет. Выхода не было. Белотур, воевода, привыкший всегда находить выход и склонный надеяться на лучшее, теперь не знал, куда податься. Даже сын, Ратибор, не смея осуждать его вслух за разлад в доме, смотрел исподлобья и уклонялся от разговоров.
Дивляна старалась радоваться тому, что жизнь ее теперь соединена с Белотуром, который нравился ей с самого начала. Она даже не могла вспомнить, когда это началось. Страдая от разлуки с Вольгой, навсегда, как казалось, погубившей ее счастье, она неосознанно стремилась к утешению, настойчиво искала того, кто поможет ей вновь обрести радость жизни. И нашла — видно, Лада и Макошь любили свою непутевую внучку. Да, проводили ее из родного дома с честью, но до места она этой чести не довезла. Уж больно далеко оказалось. И попрекать ее этим люди смогут до конца дней. Иногда она даже жалела, что не родилась дочерью какого-нибудь ловца. Легче не иметь ничего с самого начала, чем все иметь и потерять!
Однажды утром Дивляна вернулась в мазанку, умывшись во дворе, а перед тем зайдя в нужной чулан в дальнем углу.
— Ну что? — шепотом окликнула ее Снегуле, видя озабоченное лицо своей то ли хозяйки, то ли уже просто подруги.
Дивляна поджала губы и помотала головой.
— Опять нет?
— Нет.
— Ты не обсчиталась?
— Нет.
— А у тебя раньше так не бывало?
— Нет.
— Ну, три дня — это еще ничего не значит, — попыталась утешить ее Снегуле. — У меня вот тоже было один раз — лишних две пятерицы дожидалась, ну, все уже, думаю, благословила меня Ла…
— Тише!
Дивляна вдруг вскинула руку, призывая ее к молчанию. Снегуле застыла на полуслове — не услышал ли кто-нибудь их разговор? Если мужик — то ничего, а любая баба сразу догадается, о чем речь…
А Дивляна услышала такое, что не поверила своим ушам. Через заволоку, выходящую во двор, до нее долетел знакомый голос. Не смея так сразу предаваться надежде, она вышла в сени, поднялась по ступенькам, выглянула в двор… И увидела Велема. Словно с неба упав, в той же синей верхнице, которая была на нем в день их последнего расставания под Числомерь-горой, зато в новой куньей шапке с красным шелковым верхом — должно, подарок от кого-то, он стоял перед Белотуром и лицо имел скорее недовольное, чем радостное.
— Ну, у вас и горы — взмок, пока долез! — говорил он, почесывая голову под шапкой: похоже, и в бане бывать ему давно не случалось. — Еле нашел тебя! Выпить есть что-нибудь — квас водится в ваших краях? Уж думал, никогда не доеду! А сестра моя где?
Ответ на последний вопрос он немедленно и получил. Опомнившись, Дивляна завизжала, молнией метнулась через двор и повисла у Велема на шее, да так, что чуть не сбила его с ног. Ругаясь, он оторвал ее от себя, но потом сам обнял, похлопывая по плечам и осматривая, будто хотел убедиться, что ее не подменили и с ней все в порядке. Елинь Святославна, радуясь всей душой, тоже обняла его, едва дотянулась.
— Экий ты вырос — что бортевая сосна! — приговаривала она, утирая радостные слезы, будто ее любимый сын вернулся из похода. — А на сестру совсем не похож! А кто еще ваши братья?
А Дивляна все никак не могла от него оторваться, то плакала, то смеялась, терлась лбом о его плечо, крепко вцепившись в локоть, будто боялась, что брат исчезнет, как сон. Со всех сторон к ней лезли обниматься прочие братья, передавая ее от одного к другому, чтобы она могла сама их сосчитать и убедиться, что все целы! Она ждала их, но сама не ожидала, что так обрадуется. С ними к ней вернулась вся ее прежняя жизнь, Ладога, Любша, Варяжский конец, Велеша, Ярилина гора, Дивинец, Волхов, Ильмерь, вся многочисленная родня и ладожская старейшина. Вернулась она сама — Дивомила Домагостевна, та, какой родилась и выросла. И пусть родная земля очень далеко, она уже не лист на ветру, не былинка в поле! Все это она видела в каждой черте лица Велема, родного и близкого до последнего волоска, и никогда брат не казался ей таким красавцем, как сейчас!
