Огнедева. Аскольдова невеста - Дворецкая Елизавета Алексеевна (книги хорошего качества txt) 📗
Оказалось, ладожане приплыли к Киевским горам еще вчера вечером, уже в темноте, и, не решившись лезть в незнакомое место вслепую, прямо на подольской отмели и заночевали. А на рассвете, когда народ зашевелился, Велем принялся расспрашивать, где искать воеводу Белотура Гудимовича.
Елинь Святославна снова захлопотала: кормить, поить и топить баню. И хотя о Велемовых подвигах они уже знали почти все, разговоров хватило на весь день, вечер и часть ночи. А утром, приведя себя в порядок и надев самое лучшее платье, Велем отправился на княжий двор.
Глава 18
Князь, разумеется, со вчерашнего дня знал, что за гости пожаловали в Киев-город. С самого утра в гриднице было не протолкнуться: всем до смерти было любопытно, что скажет князю ладожский воевода и к чему все это приведет. Ольма явился сам, а за Арнвидом с фелагами послал князь, велев не забыть прихватить с собой и раба по имени Грим. А вдруг болтливый раб не посмеет повторить свои бредни в лицо нарочитому мужу? Аскольд понимал, что в этом случае будет выглядеть очень глупо — полянский князь пошел на поводу у варяжского раба! — и с трудом сохранял невозмутимость.
Вид ладожского воеводы Велемысла Домагостича ему сразу не понравился. Только для того, чтобы тот вошел вместе со всеми братьями, понадобилось вывести из гридницы полтора десятка наименее знатных гостей — иначе ладожанам просто некуда было ступить. На Велеме были красная верхница, отделанная желтым шелком, зеленая свита, тоже с отделкой, козарский пояс с серебряными бляшками, на поясе — варяжский меч с очень дорогим набором (самого клинка в ножнах было не видно, но едва ли такой набор посадят на какую-нибудь дрянь), а на голове — кунья шапка с красным шелковым верхом. Рослый, могучий, с грубоватыми чертами лица, уверенный и неприветливый, Велем сразу стал занимать в гриднице так много места, что даже князю сделалось тесновато и душно, хотя все заволоки были открыты, а огонь не горел. За спиной Велема стояли братья: разодетые в крашеные одежды, молодец к молодцу.
Будущий зять Велему тоже не слишком приглянулся. Между двумя братьями, Аскольдом и Белотуром, сходство приходилось выискивать. Общего у них был разве что высокий рост, светлые волосы с легким уклоном в рыжину, светлые серо-голубые глаза, а в остальном они друг друга напоминали мало. Киевский князь смотрел на приезжих недоверчиво и угрюмо, Велем чувствовал себя не особо желанным гостем, и оттого ему с трудом удавалось вести себя учтиво.
Однако не в борозде найден, вежеству учен! Не показывая возникшей неприязни, ладожский воевода поклонился, преподнес подарки: бобров, куниц, гривну серебра.
— Это тебе дары мои гостиные, а еще привез я дары свадебные, — продолжал Велем. — Привез я сестру мою, Дивомилу Домагостевну, нареченную твою невесту. Родич и воевода твой Белотур Гудимович ее посватал за тебя, и решил отец мой Домагость Витонежич с родом нашим и ладожской старейшиной, что сватовство твое — честь и радость для нас великая. Готов ли ты к свадьбе — сварено ли пиво, поставлены ли меды?
Против воли в голосе его звучала издевка. Полдня вчера Белотур спорил с ним, уговаривая повести речь именно так. Ведь князь сам говорил, что «его невеста приедет, когда приедет ее род и приданое», — значит, для Аскольда и сама Дивляна приехала именно сейчас, и пора ему об этом узнать! Велем, разгневанный здешними новостями, не собирался плести словеса и склонен был прямо спросить ответа, как смеет Аскольд сын Дира поносить его сестру и весь род ладожских Витонежичей? Как смеет он слово варяжского раба с битой мордой ставить выше слова словенского нарочитого мужа? И что за честь будет ладожанам от этого родства, если их тут не выше варяжского раба ставят?
Белотур еле сумел его унять, по опыту зная, что ни к чему хорошему упреки и негодование не приведут. Аскольд был упрям и страшно не любил, когда на него давили. Чтобы добиться от него желаемого, надо было дать ему возможность выбрать самому — хотя бы для виду.
Что до того, чтобы выдать Дивляну за самого Белотура, то об этом Велем не хотел говорить.
— Ты мужик хороший! — твердил он, душевно обняв воеводу за плечи и держа на коленях уже какой-то по счету ковш пива. — Кабы мне решать — взял бы я тебя в родню не задумавшись и еще богов бы благодарил. Но решает отец и старейшина, и они мне велели сестру выдать за киевского князя.
— Но Белотур ничем не хуже! — чуть ли не со слезами убеждала его Дивляна. — Он воевода, он княжий внук!
— Ты не то что княжий внук, ты мне как брат! — Велем бил Белотура по груди, выражая самые дружеские чувства. — Но тут вот в чем заноза. Если князь ее не возьмет, выйдет, что мы с тобой — обманщики, а она — роба, под всей Игволодовой дружиной побывавшая. Нет уж, пусть он признает, что она — Дивомила Домагостевна, дева честная и рода высокого, Огнедева, достойная княгиней быть хоть в Киеве, хоть в Ирии Светлом! Я его заставлю признать! Я хоть его самого на поле вызову, а честь нашу порочить не дам!
Дивляна изнемогала. Да, чтобы ее честь и честь рода была спасена, Аскольд должен все это признать. Но когда он это признает, не захочет ли он жениться сам? Ведь ему нужна такая невеста, нужны словены ильмерские, за тем Белотура и посылали в такую даль! И теперь Белотур окажется подлецом, если попытается взять за себя невесту, сосватанную для брата!
У нее оставалась некоторая надежда, что Аскольд признает это все, но жениться все же не захочет и уступит невесту брату-воеводе. И уж тогда, имея за спиной всю ладожскую родню, она и с Воротеней как-нибудь управится! Белотур на такой исход не рассчитывал, но ради чести Велема и Дивляны он всей душой желал их оправдания и уговаривал Домагостича потерпеть ради сестры.
— Рад я тебя видеть здесь, Велемысл Домагостич, — отвечал тому князь Аскольд. — Рад был бы и невесте, сестре твоей. Да слухи людей смущают. Будто бы хотел по пути сестрой твоей завладеть кривичский князь Станислав Велебранович, будто бы ты дал ему деву с приданым и даже на божьем суде бился, чтобы доказать, что она и есть твоя сестра, Дивомила Домагостевна. И одолел, боги твою правду показали. Кого же ты мне привез? Говорят, робу, за полгривны купленную?
— Не может песье рыло не лгать. — Велем бросил негодующий взгляд на Грима, которого быстро заприметил среди нескольких варягов. — Этот?
— А ты его сразу признал!
— Еще бы не признать! Я его до смерти не забуду! И он меня — зубы-то, поди, новые не отрастут! А лжет он, как бык воду пьет. Еще пока из Вал-города ехал, всем трепал, будто везет с собой сестру мою Святодару Святоборовну, Хранимирову вдову из Вал-города. А сам ее в глаза не видал — пасынок, Деленя Хранимирович, невредимой в Ладогу доставил воеводшу и дитя. А этот простую девку за нее выдавал, чтобы продать подороже. Теперь опять лжет — он за Красу разного добра взял, если в шеляги пересчитать, не меньше гривны. А говорит — половина.
— Кто полоном торгует, часто знатность рода завышает, это дело известное. Кто собой хорош, тот у них и знатен. Но ты, Велемысл Домагостевич! — Аскольд устремил на него пронзительный взгляд. — Ты не можешь все время правду говорить! Либо у Станислава твоя сестра, либо здесь. Так где? Где ты солгал?
Велем помолчал. Да, никакой наглости не хватит утверждать, что он везде говорил правду. Либо там — либо здесь. Они с Белотуром так ловко запутали след Огнедевы, так хорошо спрятали обман, что теперь сами не могли найти дорогу к правде.
— Предрекали мне: пожалеешь, что его не убил, — обронил он, бросив косой взгляд на Грима и вспоминая слова волхва Веледара. — Пожалел! Ну, что я перед князем Станиславом говорил — за то пусть он с меня спрашивает — Велем снова перевел взгляд на Аскольда. — А тебе я говорю правду. Моя сестра — та, что в доме воеводы Белотура. И со мной это могут подтвердить все мои братья. — Он кивнул на стоявших позади. — И воевода Белотур. И его мужи нарочитые — Битень, Валун, Бориполк, Воротикрай, Родобуд. К тебе мы сестру везли. К тебе и доставили. А Станила что заслужил, то и получил. Тебе в том печали нет, не тебе ведь его детей качать. Принимаешь невесту?
