Прекрасные создания - Штоль Маргарет (лучшие книги читать онлайн .txt) 📗
— Взгляни на портрет.
Лена приподняла его и прислонила к куче книг. Человек на картине был моей копией. Если бы не дата на медной табличке (1865 год) и не форма солдата Конфедерации, вы не заметили бы никаких отличий. Имя на табличке можно было не читать. Мы знали, кто изображен. Меня удивило, что у него тоже были длинные волосы, свисавшие на лицо.
— Вот мы и встретились, Итан Картер Уот.
Внезапно я услышал шаги. Мой отец торопливо спускался по ступеням лестницы.
— Итан Уот!
Лена в панике оглянулась.
— Дверь!
Та тут же захлопнулась. Щелкнул засов. Я такого не ожидал. Отец заколотил в дверь кулаками.
— Итан, что ты делаешь? Что, черт возьми, происходит?
Я решил немного переждать. Мне не хотелось видеть его и тем более выслушивать какие-то объяснения. Я перевел взгляд на книги.
— Смотри!
Я опустился на колени перед книгой, лежавшей на ковре. Она была раскрыта на пятнадцатой странице. Я ее перевернул, но в тот же миг снова смотрел на нее. Страница вела себя как засов замка.
— Лена, прошу тебя, посмотри.
— О чем ты говоришь? Мне пора уходить. Мы не можем остаться здесь на ночь.
— Сегодня в библиотеке Мэриан показала мне один фокус. Наверное, это звучит немного странно, но она верит, что книги могут давать нам советы.
— Советы?
— Точнее, сообщения. Мы общались с книгами, и они рассказывали нам о судьбе, о миссис Линкольн и о тебе.
— Обо мне?
— Итан! Открой дверь!
Отец снова заколотил кулаками по двери. Он не впускал меня в свою жизнь почти полгода. Теперь моя очередь ответить ему тем же.
— В архиве Мэриан я нашел фотографию моей мамы. Снимок был сделан в этом кабинете. Потом я увидел поваренную книгу, которая сама раскрылась на мамином любимом рецепте. И там оказалась закладка. Свежая веточка розмарина. Ты понимаешь, о чем я говорю? Книга показала мне связь между тобой и моей мамой. А теперь прикинь! Дверь в кабинет распахнулась перед нами, словно какая-то сила хотела впустить нас сюда. Или кто-то решил помочь нам...
— Или ты просто вообразил себе все это, потому что увидел фотографию мамы.
— Ладно. Тогда смотри внимательно.
Я снова перевернул страницу «Истории американской конституции» — с пятнадцатой на шестнадцатую. И вновь, как только я убрал руку, страница сама перевернулась назад.
— Действительно странно.
Лена повернулась к следующей книге. «Боль Южной Каролины: от истоков конфликта до первых могил». Том раскрылся на второй странице. Лена перевернула несколько страниц, но через мгновение перед нами снова была цифра «два».
Я отбросил волосы с глаз.
— Эта книга показала нам пустую страницу. В другой какая-то географическая карта. Очень странно. Книги Мэриан общались с нами с помощью текста, а книги мамы ничего не говорят.
— Может быть, здесь какой-то математический код?
— Моя мама не была сильна в математике. Она всю жизнь писала книги.
Как будто это был веский аргумент! Тем временем Лена перевала взгляд на другую книгу.
— Двадцать седьмая страница.
— Почему она оставила мне код, а не текст?
У Лены уже был ответ:
— Ты же знаешь, каким будет конец любого фильма. Эмма воспитывала тебя на детективных романах и кроссвордах. Вероятно, твоя мама думала, что ты без труда расшифруешь ее код.
Отец все еще колотил ногой в дверь, но уже не так сильно. Я взглянул на следующую книгу. Тридцать вторая страница, затем третья. Ни одна комбинация цифр не превышала по значению число 32, хотя многие книги были толстыми... Меня осенило.
— Смотри, в алфавите тридцать две буквы?
— Да.
— Вот он, ключ! Когда я был маленьким и еще не мог сопровождать Сестер в церковь, мама научила меня играм, в которые можно было играть на церковном дворе. Например, «Висельник» — игра в слова и одновременно код из букв алфавита.
— Подожди, я возьму карандаш.
Через секунду она уже строчила на листе заглавные буквы.
— Если А — это один, а Б — два... Сейчас запишу.
— Только учти, что код может быть обратным. Тогда буква Я будет обозначаться единицей.
Мы с Леной уселись среди книг и занялись расшифровкой кода. Мой отец упорно стучал в дверь. Я игнорировал его так же, как он игнорировал меня. Я не собирался отвечать ему или давать какие-то объяснения. Пусть он для начала поймет, как чувствует себя человек, когда на него не обращают никакого внимания.
— Пятнадцать, два, двадцать семь, тридцать два, три, десять...
— Итан, что ты там делаешь? Что за шум?
— Восемнадцать, шесть, два, тридцать два, восемнадцать, один, тринадцать, один.
Я взглянул на Лену и протянул ей лист бумаги. Загадка оказалась легкой.
— Думаю, это послание для тебя.
На миг мне показалось, что моя мама действительно стояла рядом с нами и сама произносила написанные слова: ОБЪЯВИ СЕБЯ САМА.
Она как будто обращалась к Лене. Я верил, что в некотором смысле, в какой-то форме и в какой-то параллельной вселенной моя мама была сейчас рядом со мной. Она по-прежнему оставалась моей мамой, даже если жила теперь в книгах, в дверных замках, в запахе старых газет и жареных томатов. Но она жила! Остальное было неважно.
Когда я наконец открыл дверь, отец стоял у порога в банном халате. Он осмотрел через мое плечо кабинет, где на полу лежали страницы его воображаемого романа, а к софе был прислонен неприкрытый портрет Итана Картера Уота.
— Итан, я...
— Что? Собираешься рассказать мне, что ты месяцами запирался в кабинете ради этого?
Я держал в руке одну из смятых страниц. Он виновато опустил голову вниз. Возможно, отец был безумным, но ему хватило рассудка, чтобы понять мои чувства. Лена сидела на софе, ей было неловко.
— Почему? Это все, что я хочу знать! Дело в новой книге или просто в том, что ты хотел отделаться от меня?
Отец медленно приподнял голову. В его усталых покрасневших глазах угадывалась безысходная тоска. Он выглядел старым и истерзанным болью, словно его жизнь состояла из одних разочарований.
— Мне просто хотелось быть рядом с ней. Когда я здесь, с ее вещами и книгами, мне кажется, что она не ушла. Я чувствую ее запах. Помнишь, эти жареные томаты...
Его голос угас, как будто он заблудился в своих воспоминаниях. Момент ясности ума прошел. Он вбежал в кабинет и склонился, чтобы поднять одну из страниц, покрытую каракулями и кругами. Его руки дрожали.
— Я пытался писать.
Он посмотрел на мамин стул.
— Только я больше не знаю, о чем мне писать.
Дело было не во мне. Его свела с ума любовь к маме.
Несколько часов назад в библиотеке я чувствовал то же самое: сидел среди ее вещей и горевал об утрате. Но теперь я знал, что она никуда не уходила. И это все меняло. К сожалению, мой отец не мог понять такой простой истины. Она не открывала для него замки, не оставляла никаких сообщений. У него не было даже этого.
Всю следующую неделю поблекший и покоробившийся игрушечный город стоял под рождественским деревом. Он уже не казался мне таким маленьким. Я поправил на церкви скособочившийся шпиль. Разноцветные домики не падали, их нужно было только правильно разместить. Белый блестящий клей искрился в свете лампочек. Старый кусок ваты — постоянный, как само время, — казался заснеженной землей.
Я лег на пол и просунул голову под нижние ветви белой сосны. Синевато-зеленые иглы царапали мою шею, пока я аккуратно проталкивал крохотные белые лампочки в круглые дырки, проделанные в задних стенках игрушечных домиков. Я включил гирлянду. Мягкий белый свет лучился из окон. Разноцветная бумага сияла глянцем. Мы с Эммой так и не нашли игрушечных людей и животных. Город по-прежнему выглядел пустым и безлюдным, но я уже не чувствовал себя одиноким.
Сидя у рождественского дерева и прислушиваясь к скрипу твердого карандаша, которым Эмма заполняла кроссворд, я заметил какой-то странный темный предмет, застрявший между слоями ватного снега. Я извлек его и увидел, что это маленькая звездочка, размером с пенни, раскрашенная серебряной и золотистой краской. Ее окружал изогнутый ореол из скрепки. Давным-давно, в моем детстве, она венчала игрушечную городскую елку из ершика для мытья посуды. Моя мама сделала эту звездочку, когда училась в школе в Саванне.
