Падший ангел (Женщина для офицеров) - Арнольд Марго (читать книги онлайн регистрации .txt) 📗

После свадьбы Каролины, которая оказалась даже пышнее и богаче, чем хотелось ей самой, и на которую собралась половина Оксфордшира, я в одиночестве вернулась в Доуэр-хауз. Я выполнила свою задачу и теперь могла готовиться к смерти.

Но тут я поняла, что умирать мне уже не хочется. Старый хитрец Джереми и на этот раз оказался прав: во мне снова пробудился вкус к жизни. И не потому, что долгие годы стерли в моем сердце образ Дэвида – перед ним было бессильно даже время, просто мне опять стал интересен окружающий мир, и оставить его теперь было не так легко.

Мне слишком сильно хотелось посмотреть, что будет дальше. Я хотела увидеть личико своего следующего внука. «А может быть, в лесу снова поселились зеленые дятлы?» – думала я, и мне хотелось сходить к ним и защитить их от хищников. Будет ли принят билль о реформе? Станет ли Моряк Билл [40] лучшим королем, чем его жирный и беспомощный братец Георг? Будут ли постановки нового сезона лучше, чем в предыдущем, учитывая, что театр находится в ужасающем состоянии и умирает на глазах? Вовремя ли появится комета, которую я жду уже два года? Я не только до сих пор сохранила интерес к астрономии, но и смогла передать его Артуру, в результате чего мы соорудили в Спейхаузе маленькую обсерваторию. С радостью или негодованием будет встречена последняя научная работа Артура? Ведь на его долю обычно выпадало достаточно и того, и другого. Моя жизнь продолжалась, и в ней постоянно появлялись новые интересы, новые лица, новые друзья.

Выяснилось, что умереть – это не так-то просто.

21

Но вот два года назад я поняла, что Господь внял наконец моим давним упованиям и что вскоре мне предстоит переступить роковую черту.

Поехав по делам в Лондон, я, как всегда, первым делом послала за Джереми.

Когда приветствия остались позади, он пристально всмотрелся в меня и спросил:

– Что стряслось, Элизабет? Ты очень плохо выглядишь.

Я была удивлена, поскольку не замечала в своей увядающей внешности каких-либо разительных перемен. В последнее время я и впрямь очень устала и часто ощущала тупую боль внутри, от которой меня нередко тошнило и не хотелось есть, но не придавала этому особого значения.

– Со мной все в порядке, – ответила я. – Просто я немного переутомилась, вот и все. Не всем же в отличие от тебя обладать такой нечеловеческой энергией. Кроме того, мне уже пятьдесят семь.

– Святой Боже! – воскликнул он. – Так-так, значит, выходит, что мне уже восемьдесят девять? Как же летит время!

Джереми уже сморщился как орех, но по-прежнему оставался резвым и жизнерадостным.

– Как бы то ни было, – чирикал он, – твой вид мне не нравится. Почему бы тебе не навестить врача, раз уж ты приехала в Лондон? Отличная возможность.

«Что ж, от меня и впрямь не убудет», – подумала я и пошла к врачу. Он оказался серьезным и несколько надменным молодым человеком, который чем-то напомнил мне Неда Морисона, правда, без присущего тому обаяния. Однако руки доктора, исследовавшие меня, были мягкими и осторожными. Я рассказала ему о своем самочувствии, и, закончив осмотр, он посмотрел на меня мрачно и внимательно.

– Есть ли у вас семья, мэм?

Я ответила утвердительно.

– В таком случае мне хотелось бы поговорить с вашим сыном.

Не сводя с него пристального взгляда, я произнесла:

– Все, что вы собираетесь сказать ему, я бы сначала хотела услышать сама.

– Мой прогноз крайне неутешителен, мэм, – с сомнением в голосе ответил он. – Вы уверены, что хотите услышать его от меня?

– А от кого же еще я могу его услышать?

– Ну что ж… – все еще колебался он. – По моему мнению, мэм, все симптомы указывают на то, что у вас злокачественная опухоль. Я полагаю, она возникла в матке, а теперь уже распространилась далеко за ее пределы.

– Вы хотите сказать, что я должна умереть? – спросила я, чувствуя, как в мое сердце вползает холод.

– Боюсь, что да, мэм, – покорно ответил он. – Мы бессильны и можем разве что немного облегчить боли.

– Сколько мне осталось жить? – спросила я одеревеневшими губами.

– Трудно сказать, – пожал он плечами. – Многое зависит от того, с какой скоростью растет опухоль, и от ресурсов вашего организма. Может быть, всего один год, а может, целых пять. В данном случае я осмелился бы предположить, что вам остается примерно года два, но я могу и ошибаться. Вам, бесспорно, следовало бы выслушать и мнение других врачей.

Поблагодарив доктора, я вернулась к Джереми, рассказала ему всю правду и спросила, что, по его мнению, мне следует делать. Некоторое время он молча сидел с лицом, искаженным болью, а потом, словно очнувшись, сказал:

– На твоем месте я сообщил бы об этом только Артуру. Он унаследовал от отца умение держать себя в руках и не поддаваться эмоциям. Другим я постарался бы ничего не говорить как можно дольше. Марта слишком стара, чтобы вынести такой удар, а Каролине незнакомо чувство сострадания. Что же касается всех остальных, то их это вообще не касается.

Помолчав еще немного, он осторожно спросил:

– Ты жалеешь, что это наконец пришло, дорогая? Паники, охватившей меня поначалу, уже не было, и, немного подумав, я поняла: ждать мне теперь осталось совсем недолго.

– Наверное, я боюсь, – медленно ответила я, – но не жалею. И ты меня тоже не жалей.

– О-о, мы с тобой еще тряхнем стариной! – воскликнул Джереми с деланной веселостью, но мы оба знали, что он лжет.

– Когда подойдет срок, тебе нужно будет кое-что сделать, – серьезно сказала я. – Ты приедешь ко мне, когда я пошлю за тобой? Ведь, возможно, сама я уже буду не в силах до тебя добраться, а у меня есть кое-какие бумаги, которые я могу доверить только тебе.

– Если это будет в человеческих силах, я приеду, – тихо ответил он.

Я вернулась в Спейхауз и, следуя совету Джереми, никому ничего не сказала, за исключением Артура. Он воспринял эту весть так же выдержанно, как это сделал бы его отец, и точно так же отказывался верить приговору до тех пор, пока еще трое врачей не подтвердили правильность первоначального диагноза. Хороший сын, он делал все, что было в его силах, пытаясь утешить меня. Видя, что от этого ему самому становится легче, я не препятствовала и не стала объяснять, что на самом деле не нуждаюсь в утешении.

Стараясь отвлечь меня от грустных мыслей, он даже предложил вместе совершить путешествие по Бельгии, о котором я мечтала уже давно. Было интересно увидеть великое поле битвы при Ватерлоо, но мне оно показалось обычной деревенской местностью, которая когда-то была ненадолго разбужена ото сна громом пушек.

Там ничего не было от Дэвида, хотя его тело и покоилось где-то неподалеку. Дэвид остался в полях и лесах Спейхауза, на Уорик-террас, возможно, даже в маленьком коттедже в Рэе. Но здесь, в этих чужеземных полях, его не было. Впрочем, думаю, Артур так и не понял, почему я не захотела взглянуть на могилу Дэвида.

Мы вернулись, и я делала все, чтобы Марта и остальные как можно дольше не замечали нараставшую во мне боль. Марта, которая была уже очень стара – даже старше Джереми, – за прошедшие годы усохла и телом, и умом, став больше походить на обычных людей. Временами она становилась сварливой, и я не завидовала слугам, которым приходилось испытывать на себе ее все еще железную руку.

Когда уже стало невозможно скрывать от нее правду, нам с Джереми пришлось убедиться, что мы ошибались в наших предположениях на ее счет. Мы были удивлены тем, как стойко встретила Марта страшную весть – так же стойко, как встречала она их всегда. Ее видимое безразличие задело Артура, и в несколько резкой форме он начал пенять ей за «безжалостное» отношение ко мне.

– А о чем тут жалеть! – прокаркала она в ответ. – Время сожалений давно прошло.

Как всегда, она понимала меня слишком хорошо.

С начала этого года терзающая меня боль заметно усилилась. Она появляется постепенно в нижней части тела, с левой стороны, и растет до тех пор, пока не превращается в огненный шар, раздирающий меня на куски. Наверное, то же самое почувствовал Дэвид в момент гибели. Но вследствие его праведности он испытал эту муку лишь на мгновение и тут же освободился от нее. Я же слишком много грешила в своей жизни и теперь должна была сполна расплатиться за это. Поэтому боль возвращается ко мне снова и снова, оставляя меня опустошенной, в страшном ожидании нового приступа.