Кофе со вкусом убийства - Холл Джей Эм (бесплатные книги полный формат TXT, FB2) 📗

Кроме того, сама Келли-Энн опубликовала на своей страничке в Фейсбуке[10] фотографию, где она обнимает недовольную Топси: «Моя дорогая мама, моя лучшая подруга, покойся с миром, с любовью, Келли-Энн».

Впечатление от этой новости было несколько подпорчено тем, что, когда Топси умерла, Келли-Энн, очевидно, была в небольшом отпуске в Португалии; сразу под постом о смерти располагались снимки Келли-Энн, сделанные накануне в бассейне невероятного лазурного цвета, где она потягивала коктейль столь же невероятного цвета.

– Это случилось быстро, так они сказали Келли-Энн, – заявила Лиз. Она произнесла эти слова твердо, будто повторяла их уже не раз; впрочем, так оно и было – она постоянно твердила это сама себе. За окнами кафе машины казались призрачными фигурами в морозном тумане; шарфы, перчатки и шапки были убраны в карманы пальто и сумочек. Было нечто очень успокаивающее в том, что в это утро они сидели за своим обычным столиком.

– Раз – и не стало. – Пэт вздохнула, торопливо пытаясь смягчить резкость своих слов. Мысль о скоропостижности жизни успокаивала. Когда она только начала преподавать в Брэдфорде, в то пьянящее время юбок в сборку и бесконечного секса с Родом на мансарде в Маннингеме, школьная медсестра постоянно твердила об «идеальной смерти». «Раз – и не стало», – любила повторять она. В то время Пэт это казалось довольно жутким, но с возрастом, когда она стала старше, насмотрелась на хосписы, больничные палаты и жарко натопленные комнаты для постояльцев, начала видеть в этих словах смысл и даже находить в них утешение.

Тельма промолчала.

– По крайней мере, она была в своем доме, в своем кресле, – произнесла Лиз. То, что Топси нашли в кресле перед плоским экраном, а не распростертой у подножия лестницы или даже, не дай Бог, голой в душе, стало для Лиз источником утешения.

– Келли-Энн сказала почему? – спросила Тельма. Они все знали, что кроется за этим «почему».

– Скорее всего, сердце, – ответила Лиз. Она надеялась, что это правда. В пугающую эпоху слабоумия и бесконечного разнообразия форм рака отказавшее сердце отдавало чем-то безопасным, старомодным – возврат к тем временам, когда пожилые люди слабели, угасали, а потом умирали во сне. Просто умирали во сне. В наши дни так почти никто не делает, но, похоже, Топси именно так и поступила. – Она принимала дигоксин[11], как и мать Дерека. Я заметила упаковку, когда она пила таблетки.

– Но Келли-Энн не сказала, что это точно было сердце? – Тельма помешивала кофе.

– Она была уже немолода, бедняжка, – заметила Пэт.

– Не уверена, что она была настолько уж старой, – сказала Тельма.

На самом деле никто из них точно не знал, сколько именно было Топси лет. За семьдесят? Они помнили большую поездку в Нью-Йорк с фотографиями Топси и Гордона в Центральном парке – но то могла быть годовщина свадьбы. Сама Топси никогда не любила дни рождения; 26 апреля каждого года она швыряла тарелку с конфетами на стол в учительской с таким видом, что это положительно отбивало всякое желание обсуждать ее возраст.

– Сердце всегда может подвести, – опять вздохнула Пэт. Она посмотрела на свое недоеденное пирожное. Определенно ей пора перестать столько есть.

Тельма по-прежнему помешивала кофе.

– Но Келли-Энн не сказала, что это определенно было сердце? – повторила она.

– Думаю, они еще точно не знают, – заметила Лиз. – Но если не это, то что тогда?

Тельма не ответила, и вопрос так и повис в воздухе. То, как Тельма крутила ложку в чашке, вдруг напомнило Пэт случай в школе, когда Маргарет, координатор по инклюзивному образованию, беседовала с парнем, который приходил чинить ксерокс. Его звали Дэн, у него были молочно-серые глаза и подвеска в форме бритвенного лезвия. Жена, трое детей, по крайней мере вдвое моложе Маргарет. Пэт заставила себя вернуться мыслями в настоящее, где обсуждалось наиболее вероятное место и время похорон Топси. Скорее всего, в Балдерсби, рядом с Гордоном, но когда?

Уже позже, во время готовки (тальятелле с ветчиной: будничный ужин по рецепту Анджелы Хартнетт[12]), перед ее глазами снова возник образ подруги, тихо помешивающей кофе.

Именно Тельма первой заметила, как ксерокс постоянно и необъяснимо ломался.

Несколько дней спустя, когда Лиз возилась с натяжной простыней Джейкоба с изображением Бэтмобиля, Келли-Энн позвонила снова.

– Я собиралась тебе позвонить, – сказала Лиз слегка виновато, зажав телефон под подбородком в попытке сложить черно-желтые уголки. И это действительно было так. Каждый день она думала, что ей действительно нужно позвонить Келли-Энн, но всегда подворачивалось другое дело. Отчасти это было связано с тем чувством, которое вызывают люди, недавно понесшие тяжелую утрату: осознание, что одно неверное слово может ввергнуть их в эмоциональный хаос и в этом будет отчасти твоя вина. Но было и другое – свежее пронзительное воспоминание о хмурой, слегка похрапывающей женщине в слишком ярком кардигане, – и любая мысль о телефонном звонке оказывалась погребенной под дневными заботами.

Но Келли-Энн только отмахнулась. Ее голос был бодрым, отрывистым и оживленным, когда она рассказывала, как начала разбирать мамины вещи и наткнулась на пару вещиц, связанных со школой, которые у нее не хватало духу выбросить и которым, возможно, Лиз могла бы найти применение. Может, Лиз заглянет как-нибудь?

– Да, конечно, – ответила Лиз. Ей хотелось выразить соболезнования, тактично повторить то, что она говорила Дереку, Тиму и Джойс-соседке-напротив: возможно, все это к лучшему. Но Келли-Энн заговорила снова:

– Лиз, дорогая, просто предупреждаю. – Она сделала паузу, и в этой паузе было нечто такое, что заставило Лиз оставить Бэтмобиль на произвол судьбы и сесть. – В полиции сказали, что они могут позвонить вам. – Теперь ее голос был осторожным и размеренным.

– Полиция? – Лиз с чувством вины припомнила свой визит в Гортопс: что именно могло вызвать интерес полиции? Она неправильно припарковалась?

– Они просто задали несколько вопросов о маминых таблетках.

– О таблетках? – Слова были понятны, а смысл нет.

– Они думают, произошла какая-то путаница. Вы же видели, какая она была рассеянная. – В голосе Келли-Энн было нечто очень настойчивое, почти отчаянное. Чувствовалось, что она на грани слез. – Вы же там были, вы сами видели, какая она рассеянная.

– Видела, да, – покорно согласилась Лиз.

– Так вы приедете за коробкой? В ближайшие дни? – Голос Келли-Энн слегка дрожал, и в ее тоне вдруг прорезалось что-то от потерянной маленькой девочки.

– Конечно, приеду, – заверила Лиз.

– А насчет ее таблеток – это просто чепуха, – сказала Келли-Энн.

– Конечно, – ответила Лиз, как она осознала позднее, скорее чтобы успокоить собеседницу, чем потому, что правда в это верила.

Из полиции ей позвонили только несколько дней спустя, и к тому времени этот непростой разговор отошел на задний план: мысли Лиз занимали садовые бордюры, стук в стиральной машине и беспокойство о Джейкобе. (Конечно же, он не поджег выставку «Великий лондонский пожар»?) Это было сырое и серое пятничное утро – десять минут восьмого, и она честно пыталась заняться чтением для книжного клуба. Клуб организовала ее подруга Джен, координатор по развитию грамотности из школы Святого Варнавы; одна из тех подруг, которые периодически врываются в вашу жизнь, рассказывая, что вы должны делать: спать по восемь часов в день, обязательно посмотреть какой-то непонятный сериал на «Нетфликс», сделать некое упражнение для шеи, которое чудесным образом повлияет на осанку.

А еще Лиз обязательно требовалось тренировать и поддерживать свой немолодой ум – судоку, очевидно, тут не помогали, отсюда и книжный клуб. Какую именно пользу он приносил ее уму, она точно не знала. Лиз не могла сказать, что ей действительно понравилась какая-либо из книг, которые они обсуждали (сплошь истории о различных угнетенных и страдающих людях, которые находят красоту в невзгодах); сейчас они читали «Разломанное печенье» – «ужасающая история, основанная на реальных событиях», действие которой происходило в Карлайле 1970-х годов, – и она не получала ни малейшего удовольствия.