Битва за Рунет: Как власть манипулирует информацией и следит за каждым из нас - Бороган Ирина Петровна
Звонить отцу Андрей не собирался: его родители развелись, когда ему было восемь, и отношения между ними не были близкими. Однако он понимал, как важно происходящее на его глазах, и старался собрать столько свидетельств, сколько мог. Он уже несколько месяцев собирал выпуски «Московского комсомольца», который в то время был самой популярной либеральной газетой. На Манежной он залез на башню одного из танков и стащил резиновую крышку с дымового гранатомета. Увидев на стене ГУМа листовку Демократического Союза, агитирующую за Ельцина, он немедленно ее содрал, чтобы сохранить для истории.
«СТРАНА В СМЕРТЕЛЬНОЙ ОПАСНОСТИ! – гласила листовка. – Группа коммунистических преступников совершила государственный переворот, ввергая страну в пучину насилия и беззакония. Если сегодня граждане России не противопоставят действиям путчистов гражданское сознание, решительность и мужество, вновь вернутся мрачные времена сталинизма, вновь по улицам наших городов будут разъезжать черные воронки, вновь сотни тысяч невинных будут брошены в лагеря ГУЛАГа.
Если ты не сопротивляешься государственным преступникам –
– ты предаешь СВОБОДУ!
– ты предаешь РОССИЮ!
– ты предаешь СЕБЯ!»
Дома мама Андрея настроила радиоприемник на волну демократической станции «Эхо Москвы». Однако 19 августа радиостанция молчала: в восемь утра ее передатчик отключили сотрудники КГБ.
На Манежную пришла и Ирина Бороган: она собиралась на вступительные экзамены в Полиграфический институт, когда услышала о происходящем.
Перестройка стала для нее прекрасным временем. Когда реформы только начались, ей было одиннадцать, но и в таком возрасте было ясно, что свободы с каждым днем становится все больше. В школе правила стали менее строгими, учителя начали позволять высказывать собственную точку зрения и даже спорить на политические и исторические темы. Ирина могла вести ожесточенные дискуссии с завучем по идеологии, женщиной старой закалки, коммунисткой до мозга костей, что до Горбачева трудно было даже представить.
Свобода ощущалась везде – в автобусах, пригородных электричках, метро… Впервые люди могли говорить открыто, причем не только о личном, но обо всем, что их интересовало, начиная с низкого уровня жизни и заканчивая сталинскими репрессиями и современной музыкой. Западные фильмы, книги, музыка – все, что годами оставалось под запретом, – вдруг хлынули в страну неуправляемым потоком. Но для Ирины газеты и журналы были самым интересным. В тринадцать лет она решила стать журналистом. И горбачевскую политику гласности, предполагающую информационную открытость и прозрачность, воспринимала как дар, посланный ее поколению.
Когда она узнала о перевороте, она испугалась, что эта свобода может исчезнуть. Отец Ирины, работавший на одном из закрытых предприятий ВПК, сказал: «Если они запретят западные инвестиции, наша экономика загнется». Инвестиции Ирину заботили мало, но ее волновало, что ГКЧП может повернуть время вспять и перекрыть ее поколению воздух свободы. Первый день путча она провела на московских площадях, где собирались люди. На второй день сдавала вступительный экзамен по истории, и вопрос, который ей попался, был связан со сталинскими репрессиями. Преподаватели были настроены либерально и о путчистах говорили с неодобрением. Поэтому Ирина с улыбкой спросила: «Как мне отвечать на вопрос: по-старому или по-новому?»
Экзаменаторы рассмеялись, и экзамен был сдан.
По странному стечению обстоятельств путч начался именно в тот день, когда в Москве открылась Международная выставка компьютерных технологий. Был там и стенд «Релкома». Естественно, все программисты были на выставке. Поэтому Бардин, едва приехав в офис на Овчинниковской набережной, немедленно позвонил на выставку и призвал коллег возвращаться, как можно быстрее и обязательно с оборудованием. Связь оборвалась по техническим причинам, но с проблемой вскоре справились. Бардин сразу взял управление на себя.
Алексея Солдатова, возглавлявшего «курчатовский филиал» «Релкома», в Москве в тот день не было: он уехал по личным делам во Владикавказ. Узнав о путче, он тут же позвонил Бардину с единственным вопросом:
– Что происходит?
– Сеть работает как часы, – ответил Бардин.
– Слушай, ты же понимаешь, что нас всех могут посадить?
– Конечно. Продолжаем работать, как обычно.
– Отлично.
Они поняли друг друга. Солдатов повесил трубку, затем набрал номер Курчатовского вычислительного центра. Для обеих команд у него было единственное распоряжение – почта должна работать. Кто-то в вычислительном центре предлагал распечатывать ельцинские листовки, но Солдатов был непреклонен: необходимо сосредоточиться на обеспечении связи. Для него это был вопрос первостепенной важности. Директор Курчатовского института Велихов в это время находился на Сицилии, на научной конференции по физике, и возможности связаться с ним не было.
Через несколько часов Бардину позвонил приятель из Вены – именно он продавал «Демосу» компьютеры.
– Слушай, Валера, – сказал он. – Что-то мне не кажется, что с вашим госпереворотом что-нибудь получится.
– Почему? – спросил Бардин.
– Потому что мы говорим по телефону. А любые уважающие себя путчисты первым делом перерезают телефонные линии.
Еще через час в двери «Демоса» постучал незнакомец, сказал, что он из Белого дома и ищет ксерокс, на котором можно размножать листовки. Он и представления не имел, к кому пришел. «Забудьте о ксероксах, – сказал ему Бардин. – У нас связь со всеми крупными городами в Союзе. Плюс со всем Западом».
Без лишних слов мужчина удалился. Через некоторое время в офисе появился еще один человек из Белого дома. «Все теперь должны подчиняться распоряжениям Константина Кобца», – заявил он с порога. (Генерал Кобец поддержал Ельцина и по сути возглавил тех, кто противостоял ГКЧП. Бардин, впрочем, понятия не имел, кто такой Кобец, и слышал эту фамилию в первый и в последний раз за все три дня путча.) Посланник Ельцина дал Бардину копии ельцинских воззваний и попросил распространить их по Сети. Одновременно с этим «Демос» открыл прямую линию с правительством Ленинграда – там тоже поддерживали Ельцина.
Благодаря интернет-соединению с городами внутри Союза и за его пределами заявления Ельцина и других демократов разошлись по миру. Главным каналом была новостная группа talk.politics.soviet в Usenet. Эта популярная в то время сеть для дискуссий базировалась на нескольких серверах, что обеспечивало стабильность и надежность. В дни путча ее заполнили тревожные сообщения от пользователей из западных стран. 19 августа около пяти утра Вадим Антонов, длинноволосый программист в очках, который придумал название для «Релкома», написал в Usenet по-английски: «Я видел танки собственными глазами. Надеюсь, у нас будет возможность общаться в ближайшие несколько дней. У коммунистов не получится снова изнасиловать матушку Россию!» {36}
Сообщения о поддержке Ельцина шли с Запада нескончаемым потоком. К ночи Usenet заполнился американцами: в США как раз наступил полдень. Сеть тут же упала. Расстроенный Алексей Солдатов названивал Бардину и повторял, что соединение должно быть восстановлено любой ценой. Антонов написал еще одно сообщение: «Пожалуйста, перестаньте забивать наш единственный канал всякой ерундой и глупыми вопросами. Поймите, это не игрушка и не канал связи с вашими родственниками и друзьями. Нам нужна пропускная способность, чтобы организовать сопротивление. Пожалуйста, не нужно (даже не нарочно) помогать этим фашистам!»
К тому времени «Релком» распространял по миру сообщения от «Интерфакса», «Эха Москвы», РИА, Северо-западного информационного агентства и «Балтфакса», запрещенных путчистами.
Утром 20 августа CNN выпустил в эфир репортаж, шокировавший команду «Релкома». Корреспондент рассказал, как, несмотря на цензуру, из советской столицы утекает информация, и показал монитор с адресом релкомовской новостной группы в Usenet.
