Женщина Габриэля - Шоун Робин (первая книга .txt) 📗
Виктория рефлекторно поймала одежду.
Со спины он был так же изящен, как и спереди.
Но теперь она видела перед собой не его спину.
Холодные серые глаза отвергли ее наготу и ценность как женщины, не важно какой — девственницы или нет.
— А я должен убить вас? — невозмутимо переспросил он.
Казалось, будто она жила с угрозой смерти всю свою жизнь.
Виктория задрожала — ноги, руки, живот.
Но и ради своей жизни она не доставит ему удовольствия видеть ее страх.
Подняв руки, она вызывающе натянула через голову изношенную шерсть, руки путались в шелке панталон, высвобождаясь. Наклонившись, она ступила в панталоны. Минули часы, пока она застегивала две крошечные пуговицы на их поясе. Минули дни, пока она застегивала деревянные пуговицы, тянувшиеся вдоль лифа шерстяного платья.
Серебряно-серые глаза ждали ее.
— Я — девственница, — ровно сказала она. — И у меня нет, — шесть месяцев назад она даже не знала такого слова, которым называли мужчин, живущих за счет приносимого женской плотью дохода, — сутенера.
Его глаза блеснули серебряным льдом.
— Я полностью осведомлен о вашем девственном статусе, мадемуазель.
Виктория втянула воздух; это не утихомирило колотящееся сердце.
Желание, которое всего несколько минут назад сжимало ее груди и растекалось влагой между бедер, продолжало биться и пульсировать — животное, которому еще предстояло осознать свою смерть.
Виктория перевела дыхание, чтобы успокоиться; это не помогло.
— Тогда, боюсь, я не понимаю, что вы хотите узнать.
— Я хочу узнать, почему вы здесь.
— Я думала, что это очевидно, — ответила она, ощущая пульсирующую кровь и быстрое биение сердца.
— Вас послал сюда мужчина, мадемуазель. Мне нужно знать его имя.
— Меня не посылал никакой мужчина, — повторила она. По крайней мере, непосредственно не посылал.
Но ее бы здесь не было, если бы не мужчина.
— Значит, вас послала женщина.
— Меня не посылала сюда женщина.
Его голос стал резче.
— Кто дал вам деньги, чтобы подкупить швейцаров?
Она не впадет в панику.
— Я не подкупала швейцаров.
— Мой дом — не общедоступный паб, мадемуазель. — Его пристальный взгляд был непреклонен. — Как вы миновали моих швейцаров, если не подкупили их?
Мой дом. Мои швейцары.
Предчувствие опасности смешалось со страхом, гневом и пульсирующим желанием Виктории.
— Вы владелец этого дома свиданий?
Его серебряные глаза не показали ни проблеска эмоций.
— Я — Габриэль.
Габриэль. Дом Габриэля.
О, Господи. Виктория сказала, что пришла в дом Габриэля в надежде, что он будет там.
«Первый раз у женщины должен быть с таким мужчиной, как вы», — сказала она.
Он подумал, что она намеренно вторглась в его дом, чтобы заинтересовать его?
— Вы француз? — импульсивно спросила она. И задумалась, не одурманили ли прошлые шесть месяцев ее разум.
Какая разница, кто он по национальности?
Француз мог застрелить женщину так же легко, как и англичанин.
— Я — француз, — холодно подтвердил он. — В последний раз, мадемуазель. Как вы миновали швейцаров?
Виктория вспомнила двух мужчин, охранявших вход в здание: волосы одного отливали золотом так же, как у стоящего сейчас перед ней мужчины — серебром; волосы другого швейцара мерцали, словно насыщенное красное дерево.
Их красота бледнела в сравнении с красотой их работодателя.
— Я сказала им, что мне нужен покровитель, — кратко ответила она. Гадая, поверит ли он ей.
Гадая, почему не поверит.
— И они впустили вас? — язвительно спросил он, серебряные глаза предупреждающе сверкнули.
Виктория распрямила плечи.
— Я не имею привычки лгать, сэр.
— Неужели?
В его голосе отчетливо слышался цинизм.
«Как вас зовут, мадемуазель?
— Мэри», — прозвучало в ее ушах.
— Нет, — подтвердила Виктория, — не имею.
— На улицах женская девственность оценивается в пять фунтов.
Она цеплялась за свою гордость. Это чувство было гораздо удобнее, чем страх.
— Я вполне осведомлена о том, сколько стоит женская девственность.
Репутация. Положение.
Жизнь…
— Тогда почему вы запросили сто пять фунтов?
Потому что не ожидала получить их.
— Вы думаете, что женская девственность не стоит такой суммы, сэр? — с вызовом сказала она.
— Я считаю, что женщины — и мужчины — стоят куда дороже, чем сто пять фунтов, — многозначительно ответил он.
Это был не тот ответ, которого ждала Виктория.
— Потому что вам нравится лишать женщин девственности, — презрительно сказала она.
— Нет, мадемуазель, потому что я был продан за сто пять фунтов. Но вы уже знали об этом, не так ли?
Слова эхом отдались в ее ушах.
«Вы продали с аукциона своё тело, мадемуазель. Уверяю, это превращает вас в шлюху.
— А вы купили мое тело, сэр. Во что это превращает вас?
— В шлюху…»
Виктория внезапно поняла, где она видела его глаза: она видела их, прочесывая улицы Лондона в поисках респектабельной работы. У бездомных был тот же самый безжизненный взгляд. Мужчины, женщины и дети, каждодневная жизнь которых — голод, холод и безысходность.
Мужчины, женщины и дети, которые изо дня в день торговали собой, крали и убивали, чтобы выжить, пока другие вокруг них умирали.
Ее сердце сильно ударилось о ребра.
— Кто вы? — прошептала она.
— Я сказал вам, кто я. Я — Габриэль.
Владелец.
Шлюха.
Но не по своему выбору.
Он ничего этого не выбирал.
Бедность лишала мужчин — так же как и женщин — права выбора.
— Я сожалею, — сказала Виктория. И сразу же осознала, что сделала ошибку.
Мужчина, который выжил и достиг такого положения, не примет жалости.
Он и не принял.
Он молча загородил ей выход, черные шелковые брюки задели голубую кожу подлокотника кресла в стиле королевы Анны.
— О чем вы сожалеете, мадемуазель? — спросил он так тихо, что ей пришлось напрячься, чтобы расслышать его.
Виктория отказалась отступать, и в прямом, и в переносном смысле.
— Я сожалею, что вас продали против вашей воли.
— Но это произошло не против моей воли, мадемуазель, — вкрадчиво возразил он. — Или тот человек забыл сказать вам об этом?
— Мы делаем то, что необходимо, чтобы выжить. — Виктория проигнорировала его упоминание о «человеке». — Наши желания тут не причем.
Его ноздри слабо раздулись.
— И вы сделали этой ночью то, что должны были сделать?
Виктория сжала губы.
— Да, сегодня ночью я сделала то, что должна.
— Вы согласились придти в мой дом и продать с аукциона свою девственность.
В ней вспыхнул гнев; она подавила его.
— Я не соглашалась, но да, я пришла сегодня в ваш дом именно с этой целью.
— Значит, вы невольная сообщница, — подначивал он.
— Я не сообщница.
— Но вы здесь из-за мужчины.
Да.
Виктория напрягла спину, шерсть натирала все еще набухшие соски.
— Я сказала вам, что не знаю человека, о котором вы говорите.
— Так кто же послал вас в мой дом, мадемуазель?
— Прости… — нет, Виктория не назовет женщину, которая помогла ей; женщины — и мужчины — делали то, что было необходимо сделать для того, чтобы выжить. — Друг сообщил мне, что ваши клиенты будут… щедрее, чем мужчины на улице.
— И этот друг… — он намеренно подражал ее неуверенности, — он мужчина или женщина?
Виктория хотела возразить, что это не его дело: здравый смысл остерег ее.
Тонкая проволока, бегущая вверх между ее плеч, натянулась.
Ей не нравилось, когда ею манипулировали.
— Женщина, — кратко ответила Виктория.
— Это женщина сказала вам, что вы должны назвать стартовую цену в сто пять фунтов?
Виктория отказалась отвести глаза от останавливающей сердце няпряженности его пристального взгляда.
— Мне жаль, что вы чувствуете, будто я насмехалась над вами, предлагая… начиная торги со ста пяти фунтов, — через силу извинилась Виктория. — Уверяю вас, ни моя подруга, ни я не знали о ваших обстоятельствах; на самом деле, до этой ночи я даже не знала о вашем существовании.
